Джейн Фэйзер - Брачные игры

Дуглас потянул вверх подол ее сорочки.

– Подними руки, – попросил он, и она позволила ему стянуть с нее ночную сорочку. Оставив Честити обнаженной, он отступил на шаг и окинул ее тело жадным взглядом. – Ты прекрасна, – выдохнул он.

Честити затрепетала от удовольствия, физически ощущая, как его взгляд скользит по ней; останавливаясь на округлостях груди, темных напрягшихся сосках, островке рыжих кудряшек на стыке бедер, и дальше вниз, задержавшись на коленях, словно они представляли особый интерес, прежде чем спуститься к ступням.

– Повернись, – тихо попросил Дуглас, и она снова подчинилась.

Теперь она не могла видеть его глаз, но по-прежнему чувствовала его ласковый взгляд.

– Ты великолепна, Честити. – Дуглас шагнул к ней и положил ладони ей на бедра.

Она замерла, ощущая мягкость его рубашки, шелковистую поверхность брюк и горячую пульсацию его естества, прижимавшегося к ней сзади. Он переместил руки вперед, поглаживая ее живот, обводя пальцами выемку пупка, затем скользнул вниз, раздвинув шелковистую поросль, прикрывавшую теплую влажную плоть, жаждавшую его прикосновений.

Честити откинулась назад, закрыв глаза и расставив ноги, чтобы облегчить ему доступ. Дыхание ее стало прерывистым, ощущения становились более полными, и, когда они достигли пика, колени ее подогнулись и она бессильно рухнула на постель, ловя ртом воздух.

Дуглас склонился над ней, осыпая поцелуями ее затылок и спину, пока Честити с протестующим стоном не перекатилась на спину.

– Кажется, я погрязла в эгоизме, – вымолвила она со слабой улыбкой, коснувшись его лица. – Теперь ваша очередь, доктор Фаррел. Раздевайтесь.

Он рассмеялся и поспешно сорвал с себя одежду, швыряя ее куда попало, затем вытянулся рядом с Честити, позволив ей заняться собственными исследованиями. Она гладила и целовала, покусывала и ласкала, упиваясь его тихими восторженными стонами, пока Дуглас не поймал ее руки и не прижал к постели. В следующее мгновение он оказался над ней, и она приняла его в себя, выгнувшись навстречу и обвив ногами его талию.

Однажды она уже занималась любовью, но не испытывала ничего похожего на восхитительное ощущение полноты, скольжения плоти и жаркой пульсации, сопровождавших его ритмичные движения. Наслаждение нарастало, как туго закрученная спираль. Дуглас не отрывал взгляда от ее лица, ловя каждое мимолетное выражение, пока мир не взорвался, рассыпавшись на тысячи сверкающих осколков.

Когда Честити наконец пришла в себя, Дуглас лежал рядом, положив руку на ее влажный живот. Грудь его тяжело вздымалась, глаза были закрыты.

– Господи Иисусе, – произнес он. – Мы просто созданы друг для друга.

Честити попыталась рассмеяться, но не нашла сил. Она повернулась на бок, пристроив голову в выемке его плеча, и мгновенно заснула.

Дуглас натянул на них скомканное покрывало и попытался погасить лампу. Не имея возможности дотянуться до нее, не потревожив Честити, он смирился и закрыл глаза.

Когда Честити проснулась, комнату заливал бледный зимний свет. Несколько мгновений она неподвижно лежала, пытаясь сообразить, на чем покоится ее голова. Постепенно ее мысли прояснились, и она приподнялась на локте, чтобы взглянуть на Дугласа. Он еще спал. Она обнаружила у него на удивление длинные ресницы, темными полукружиями лежавшие на высоких скулах, и густые брови, которые почти сходились на переносице. Честити сдержала порыв обвести кончиком пальца четкие контуры его выразительного рта, слегка расслабившегося во сне. Ей не хотелось будить Дугласа. Он выглядел таким необыкновенно умиротворенным и беззащитным.

Она снова легла, уставившись в лепной потолок. Прошлым вечером они с сестрами пришли к неутешительному выводу, что из Дугласа Фаррела и Лауры Делла Лука не получится супружеской пары, так что .за неимением другой кандидатуры вчерашний маленький эпизод не должен отразиться на планах брачного агентства. Честити самодовольно улыбнулась. Не такой уж маленький, если принять во внимание ее ощущения. В свое время потеря девственности не стала для нее потрясением. Она не испытала ни особой боли, ни удовольствия – ничего такого, о чем стоило вспоминать. Но прошлая ночь...

Честити томно потянулась, подавив смешок. Дуглас все еще спал... или делал вид, поскольку его руки пришли в движение. Она не шевелилась, сдерживая дыхание, пока его пальцы крались по ее животу. Почувствовав, как что-то твердое уперлось в ее бедро, она улыбнулась еще шире и медленно повернулась на бок, лицом к нему.

Глаза Дугласа еще оставались закрытыми, но все остальное полностью пробудилось. Он положил ладонь на ее бедро, притянул его к себе и скользнул в ее лоно. Они двигались в полной гармонии, без ослепительных вспышек и фейерверков, которые пережили ночью, в более простой, но бесконечно нежной мелодии. Честити ощутила глубокое разочарование, когда он вышел из нее за мгновение до того, как они достигли вершины, но волна наслаждения уже захлестнула ее, и чувство потери быстро забылось.

– Доброе утро. – Дуглас заключил ее в объятия и прижался губами к ее волосам.

– Доброе утро. – Честити замерла, услышав, как повернулась дверная ручка.

Дуглас застыл рядом, обратившись в каменное изваяние.

– Чес? – раздался голос Констанс. – Мы же обещали встретиться с Гидеоном и Максом. Уже без пяти восемь.

– Ах да, – растерялась Честити. – Извини, я совсем забыла. Я присоединюсь к вам через десять минут.

– А почему дверь заперта? – поинтересовалась Пруденс, снова подергав за ручку.

– Разве? – спросила Честити, не зная, что ответить. Последовало краткое молчание, потом тихий обмен репликами, затем снова послышался голос Констанс;

– Доброе утро, доктор Фаррел.

– Счастливого Рождества, доктор Фаррел, – добавила Пруденс не менее любезным тоном.

Дуглас не ответил. Он лежал на спине, прикрыв глаза рукой.

– Я спущусь через десять минут, – повторила Честити.

– О, можешь не торопиться. – В голосе Констанс явственно прозвучал смех. – Ничего не случится, если мы подождем, пока... В общем, не торопись.

– Конечно-конечно, – подтвердила Пруденс. – Не торопись.

Из-за двери донесся звук удаляющихся шагов. Честити залилась смехом, упав на подушки. Дуглас убрал руку с глаз и сел на постели.

– Господи, помоги мне, – с чувством произнес он. – Господи, помоги любому мужчине, который имел несчастье свести более чем шапочное знакомство с сестрицами Дункан.

– Фи, как грубо, – скривилась Честити. Он энергично замотал головой:

– Ничуть. Одного только не могу понять: откуда проистекает такое возмутительное легкомыслие? Ваш отец производит впечатление вполне нормального человека. – Он снова покачал головой. – Наверное, во всем виновата ваша мать.

Честити схватила подушку и стукнула его.

– А, ты хочешь поиграть, да? – воскликнул он, смеясь. – Должен предупредить вас, мисс Дункан, что, схватившись со мной врукопашную, вы совершаете роковую ошибку. Я укладывал на обе лопатки мужчин втрое больше тебя.

– Неужели? – Честити вылезла из постели с подушкой в руках. – – Позвольте предупредить вас, доктор Фаррел, что я никогда не проигрывала схватку подушками.

Она стояла обнаженная, расставив ноги, с зажатой в руках подушкой, с развевающимися рыжими кудрями и золотистым пламенем в ореховых глазах.

– Осмелюсь предположить, что ты никогда не училась в школе-интернате, – схватил свою подушку Дуглас. – Если тебе приходилось сражаться только со своими сестрами, ты очень скоро убедишься, что имеешь дело с мастером. – Он вскочил с кровати и запустил в нее подушкой.

Честити отбивалась как могла, но у нее не оставалось ни единого шанса, и наконец, тяжело дыша, она повалилась на постель. Дуглас навис сверху, поймав ее руки и удерживая их у нее над головой.

– Ты такой здоровенный, – пожаловалась она. – Мог бы дать мне поблажку.

– Вот уж не ожидал, что одна из сестер Дункан станет требовать поблажку, – ухмыльнулся Дуглас, чмокнув ее в кончик носа.

– Все зависит от предмета спора. – Честити попыталась сохранить достоинство, но безуспешно, и добавила чуть ли не со стоном: – Дуглас, дорогой, мне нужно спуститься вниз, и посмотри, что ты здесь устроил.

– Я? – возмутился он. – Ничего я не устраивал. Ты первая бросила мне перчатку.

Она улыбнулась и попыталась высвободить свои плененные руки.

– Пожалуй. Но мне действительно нужно идти, а я не могу спуститься вниз в таком виде.

Дуглас отпустил ее запястья и выпрямился с покорным вздохом.

– А жаль, для всех было бы захватывающее зрелище. – Он накрыл ладонью ее живот и погладил. – Очень мило, – задумчиво произнес он. – Твоя легкая округлость просто восхитительна.

– Я слишком увлекаюсь пирожными. – Честити оттолкнула его руку и села на кровати. – А теперь уходи и дай мне одеться.

Он нагнулся и чмокнул ее в макушку, затем поднял с пола свою разбросанную одежду, отпер дверь и выскользнул наружу.

Честити перерыла сбившиеся простыни в поисках своего халата, но он почему-то оказался под кроватью вместе с ее ночной рубашкой. Она натянула их на себя, решив, что одеваться все равно некогда, поскольку уже двадцать минут девятого и что в рождественское утро вполне простительно некоторое отступление от формальностей.

Присев за туалетный столик, Честити прошлась щеткой по спутанной рыжей гриве. Лицо ее сияло здоровым румянцем, словно после прогулки на свежем воздухе, глаза ярко блестели. Занятие сексом явно пошло на пользу ее внешности. Такое наблюдение заставило ее хмыкнуть с некоторой долей самодовольства и шаловливой мыслью, что, если ее сестры наслаждались тем же прошлой ночью, она хоть раз не будет чувствовать себя посторонней на празднике жизни. Она нашла свои шлепанцы, вдела в них ноги и выскочила из комнаты.

– Счастливого Рождества, тетя Чес! – услышала она, добравшись до лестничной площадки.

Сара, все еще одетая в ночную рубашку, взлохмаченная от сна и возбуждения, сияя улыбкой, скатилась с лестницы, которая вела на верхний этаж, где располагались детская и классные комнаты.

.– Вот что подвесили к моей кровати! – взмахнула она шерстяным чулком. – Апельсин, резиновый мячик, набор цветных карандашей, лента и заколки для волос в виде бабочек. – Сара вытащила горсть бабочек всех цветов и разновидностей. – Правда, красивые?

Она рылась в своем чулке, извлекая одно сокровище за другим, и Честити терпеливо ждала, восхищаясь каждым подарком с таким видом, словно никогда в жизни не видела ничего подобного и так же поражена появлением чулка в рождественское утро, как и Сара.

– Ты еще не спускалась вниз? – спросила она у девочки, шагнув к лестнице.

– Нет, я еще не оделась, – сообщила та. Честити рассмеялась:

– Я тоже, но в рождественское утро некоторыми правилами можно пренебречь. Пойдем посмотрим, что там происходит.

Сара вприпрыжку сбежала вниз по ступенькам и остановилась как вкопанная при виде горы свертков, высившейся у основания рождественской ели.

– Господи, я никогда не видела столько подарков!

– Здесь подарки для всех домочадцев, включая слуг. – Честити с удовольствием наблюдала за восторгом девочки, что было почти так же приятно, как переживать чудо самой.

– Можно подойти поближе?

– Ладно, только не заглядывай внутрь. Сара приняла оскорбленный вид:

– Я бы никогда не стала, тетя Чес. Тогда я испортила бы весь сюрприз.

– Конечно. – Честити оставила девочку с благоговением взирать на сокровищницу под елкой и отправилась на поиски сестер и их мужей.

Она нашла их в небольшой семейной гостиной в задней части дома. В камине пылал огонь, горели газовые светильники. На смену ясной ночи пришло сумрачное утро, и небо хмурилось, обещая снегопад.

– Счастливого Рождества, – приветствовала она каждого, обмениваясь поцелуями и объятиями. – Вы все такие нарядные, что мне остается только извиниться за свой внешний вид.

– Ты, наверное, не выспалась, – коварно усмехнулась Констанс, и Честити, к своей крайней досаде, почувствовала, что краснеет.

Она сочла за благо помолчать, но заметила, что Гидеон с Максом старательно избегают ее взгляда. Очевидно, Констанс и Пруденс поделились с мужьями своими соображениями насчет опоздания сестры и того факта, что ее дверь оказалась запертой. Впрочем, в любом случае она не видела смысла что-либо отрицать.

– Сара, похоже, вне себя от счастья, – небрежно поведала она, подходя к сервировочному столику, чтобы налить себе чай.

– Еще бы, она никогда не видела такого Рождества, – довел до сведения всех присутствующих Гидеон с немного виноватой улыбкой. – Просто позор, что одиннадцатилетний ребенок никогда не испытывал ничего подобного.

– Ну, если бы она так праздновала Рождество всегда, оно давно бы потеряло прелесть новизны, – резонно заметила Пруденс.

– И превратилось бы в скучный ритуал, – добавила Честити. – Сара считала бы себя слишком взрослой, чтобы верить в чудеса.