– Возможно, они – следствие раздражительного характера, – проговорила Честити. – Я заметила, что у людей, склонных хмуриться и корчить недовольные гримасы, часто появляются преждевременные морщины.

– Ладно, допустим, она решила выйти замуж, и как можно скорее. Что ты предлагаешь, Чес? – перешла к сути дела Пруденс.

– Полагаю, у нее есть деньги. Ее мать явно богата, а Лаура, насколько нам известно, единственный ребенок. Дома в Мейфэре стоят недешево, да и лондонский сезон требует немалых расходов.

– Не говоря уже об арабских скакунах и виллах во Флоренции, – вставила Констанс. – Кажется, я начинаю догадываться, куда ты клонишь, Чес.

Честити улыбнулась, откинувшись на спинку дивана.

– Чем не невеста для амбициозного врача, который ищет богатую жену, не особенно заботясь о родстве душ?

Сестры задумались, рассматривая идею под разными углами. Наконец Пруденс нарушила молчание:

– Но согласится ли Лаура выйти за мужчину, который еще не добился положения в обществе?

– О, она с радостью ухватится за возможность направлять его на пути к вершине, – заверила ее Честити. – Так и вижу ее во главе стола, повествующую о чудесах культуры, которые она повидала за границей, и доводящую своих гостей до помрачения рассудка. – Она потянулась к вазочке с конфетами и, вытащив одну, задумчиво добавила: – По-моему, в ней есть склонность к тиранству. Она просто расцветет, загоняя знакомых на прием к своему супругу, невзирая на их жалобы и протесты. У них будет идеальный брак, – заключила Честити, сунув конфету в рот, и снова откинулась на спинку кресла.

– А разве доктор Фаррел – тиран? – обменялась Пруденс озабоченным взглядом с Констанс.

Честити пожала плечами:

– Не знаю, но он с таким презрением говорил о своих будущих пациентах... – Она поколебалась, затем решительно продолжила: – Они стоят друг друга. Во всяком случае, у меня нет ощущения, будто мы обрекаем беззащитную женщину на брак по расчету с бесчувственным чурбаном.

– Ну хорошо, – согласилась Констанс. – Давайте сведем их вместе и посмотрим, что получится. Никто не заставляет их жениться. Они взрослые люди и сами решат, подходят они друг другу или нет.

– Представим их на приеме Кон, – предложила Пруденс.

– Нет, лучше у меня, – перебила ее Честити. – На Манчестер-сквер в среду.

– У тебя есть какая-то особая причина? – поинтересовалась Пруденс.

– Если помните, у меня созрело две идеи, – напомнила Честити. Хмурая гримаса, сопровождавшая любое упоминание о докторе Фарреле, бесследно исчезла. – Что вы думаете об отце и графине?

– Неплохо, – протянула Констанс. Затем нахмурилась. – Но тогда Лаура станет нашей сводной сестрой. И никто не осудит отца, если он предложит ей поселиться под своей крышей.

– Разумеется, – подтвердила Честити. – Но не так уж будет страшно, если мы выдадим ее замуж. Нам не придется общаться с ней, не считая семейных событий, и отцу, надеюсь, тоже.

– К тому же перспектива замужества матери может подтолкнуть дочь к алтарю, – предположила Пруденс.

– Вот именно, – улыбнулась Честити с оттенком самодовольства. – Мы убьем двух зайцев одним выстрелом.

– Итак, в следующую среду ты пригласишь обеих женщин, мы заставим отца выйти к гостям, даже если придется выкручивать ему руки, а Дуглас Фаррел получит обычные инструкции, – подытожила Констанс. – Ну и конечно, цветы для всех женщин, а для Лауры – белые.

– Гвоздики, – подсказала Пруденс. – Единственные цветы для бутоньерок, которые легко достать в такое время года.

– Значит, решено, – кивнула Честити. – Можно считать, что мы сегодня неплохо поработали.

Легкий стук в дверь предупредил о возвращении Макса и Гидеона. Мужчинам хватило одного взгляда на самодовольные лица сестер, чтобы сделать свои выводы.

– Так-так, кто же те бедолаги, чьи судьбы вы взялись устраивать? – полюбопытствовал Макс.

– Тебе прекрасно известно, что мы помогаем людям, – с достоинством произнесла его жена. – Мы работаем исключительно во имя добра.

– Скажи это тем несчастным, чьи жизни бесцеремонно исковерканы, а они даже ни о чем не подозревают, – проворчал Гидеон.

– Ты можешь привести хотя бы одну пару из числа тех, кого мы свели вместе и кто сожалеет о своей судьбе? – набросилась на него Пруденс.

Гидеон вскинул руки, признавая поражение:

– Не могу, но я незнаком и с половиной ваших клиентов.

– Тогда незачем лезть в наши дела. Мы же не лезем в ваши.

– Да, но вы высказываете свои мнения, – возразил он без особого пыла. – Разве мужья не имеют такие же права?

– Если ты готова, Констанс, думаю, нам пора домой, – обратился к жене Макс.

– А мне пора в постель, – воскликнула Честити, вскакивая с дивана.

– Посмотри, что ты наделал, – упрекнула Пруденс мужа, но в ее голосе звучал смех. – Разогнал всех гостей своим брюзжанием.

– Ничего подобного, – возмутился Гидеон. – Они и так уже собирались уходить. – Он направился к двери. – Констанс, Макс, я провожу вас.

– Кстати, что вы решили насчет Рождества? – справилась у мужа Констанс, когда они вышли в холл.

– А вот это тебя совершенно не касается, – заявил Макс.

– Сюрприз? – Ореховые глаза Честити засветились. – Я обожаю сюрпризы, особенно на Рождество.

– В таком случае, надеюсь, ты не будешь разочарована. – Макс чмокнул ее в щеку и попрощался с хозяином дома.

Констанс обняла сестер, и они вышли на морозный воздух, направившись к своему автомобилю, ожидавшему у бортика тротуара с включенным двигателем и шофером, облаченным в теплый кожаный плащ.

Честити зевнула.

– Спокойной ночи, Гидеон.

– Я поднимусь с тобой, чтобы удостовериться, что у тебя есть все необходимое. – Пруденс подхватила сестру под руку. – Ты скоро, Гидеон?

– Только погашу свет и запру дверь, – отозвался он. – Я отправил слуг спать еще час назад.

Наверху Пруденс окинула комнату сестры критическим взглядом.

– Кажется, все в порядке. – Она разгладила и без того ровное покрывало, затем указала на туалетный столик. – Там молоко, шоколад и спиртовая горелка на тот случай, если тебе захочется подкрепиться.

Ежевечерний ритуал в отцовском доме, когда сестры собирались в своей гостиной, чтобы обсудить события дня, наслаждаясь горячим шоколадом, Пруденс сохранила и в доме мужа.

Честити покачала головой.

– После конфет с бенедиктином? Вряд ли, – усомнилась она. – Все замечательно, Пру, так что можешь отправляться в постель. Увидимся утром.

Пруденс кивнула, но медлила, взявшись за дверную ручку.

– Послушай, Чес, – нерешительно произнесла она, – похоже, у тебя возникла сильная антипатия к Дугласу Фаррелу. Ты уверена, что сможешь иметь с ним дело и выполнять свои обязанности, ничем не выдав нас?

Честити вытащила из волос ленту, прежде чем ответить.

– Почему бы и нет? Мы будем встречаться только на общественных мероприятиях. Ему и в голову не придет, что кто-нибудь из нас имеет отношение к брачному агентству. Даже если он почувствует, что я испытываю к нему неприязнь, подобный факт не имеет значения. Люди могут как угодно относиться друг к другу, но оставаться вежливыми. В любом случае я в состоянии скрыть свои чувства. Наедине нам встречаться незачем, а в компании я буду придерживаться нейтральных тем.

– Пожалуй, – произнесла Пруденс, но без особой убежденности в голосе. – Спокойной ночи, Чес. – Она вышла, притворив за собой дверь.

С минуту Честити смотрела на закрытую дверь, понимая недоумение сестры. Собственно, она и сама не могла объяснить столь яростную неприязнь к человеку, которого едва знала. Возможно, если она узнает доктора лучше, то найдет в нем что-нибудь привлекательное. Первое впечатление обманчиво. Но, как Честити ни старалась, ей так и не удалось переменить свое мнение за то время, пока она расчесывала свои густые темно-рыжие локоны, умывалась на ночь и вешала в гардероб изумрудно-зеленое платье, прежде чем надеть ночную рубашку.

Она легла в постель и откинулась на подушки, наблюдая за огненными бликами на лепном потолке. Ей не спалось. Протянув руку, Честити снова зажгла свет. Пустяковое дело благодаря Гидеону. Как и Макс, он стремился использовать в повседневной жизни все современные удобства, включая электрическое освещение, автомобиль и телефон.

Честити выбралась из постели и села за небольшой секретер с письменным прибором и пачкой бумаги. Взяв ручку и бумагу, она принялась за составление письма доктору Фаррелу от имени брачного агентства. Ему предписывалось явиться по адресу Манчестер-сквер, в следующую среду в три часа пополудни на прием, устраиваемый достопочтенной мисс Честити Дункан, вручить свою визитную карточку дворецкому и сказать, что он хочет увидеться с лордом Бакингемом, с которым у него назначена встреча.

Честити откинулась на спинку стула, постукивая по зубам кончиком ручки. Никакого лорда Бакингема, разумеется, не существовало. Вымышленный персонаж служил предлогом, которое их брачное агентство использовало, чтобы свести вместе своих предполагаемых клиентов.

Девушка снова взялась за перо, поясняя, что мисс Дункан не имеет ни малейшего представления о том, кто такой доктор Фаррел, но, будучи близко знакома с лордом Бакингемом, примет его без лишних вопросов. Честити усмехнулась: очень «близко знакома», учитывая, что пресловутый лорд – плод ее собственного воображения.

Далее она продолжала, что у дамы, которая может заинтересовать доктора, будет бутоньерка из белой гвоздики. Если доктор пожелает представиться потенциальной невесте, то хозяйка устроит все опять же без лишних вопросов.

Честити отложила перо и пробежала глазами текст. Нечто подобное она писала столько раз, что практически не делала ошибок. Написав «Брачное агентство», она промокнула листок, сложила его и сунула в конверт, адресованный миссис Билл для передачи Дугласу Фаррелу в соответствии с указаниями, которые он дал в своем письме. Хотя магазинчик миссис Бидл служил почтовой конторой не только для «Леди Мейфэра», Честити искренне недоумевала, зачем лондонскому врачу получать свою почту через посредников. Разве у него нет собственного адреса? Ее вопрос был из той же серии, что и другой: почему человек с такими амбициями работает в столь непрезентабельной части города?

Честити нахмурилась, размышляя о приемной доктора в больнице Святой Марии. Она никогда не посещала те места, но знала, что старые дома на близлежащих улицах – настоящие трущобы, где ютится беднота. Практикуя там, Дуглас Фаррел не мог заработать много денег, что частично объясняло его проблемы. Но зачем человеку, который откровенно и без тени стыда заявил, что ему нужна богатая жена, чтобы обзавестись пациентами в самом фешенебельном районе города, тратить время на неимущих обитателей лондонских трущоб? Может, у него просто нет выбора? Может, он такой плохой врач, что к нему обращаются только бедняки, которым больше некуда податься? Впрочем, едва ли. Судя по его манерам и поведению, ему придется туго, умасливая богачей, которые требуют от своих эскулапов смеси подобострастия и апломба. Фаррел, видимо, понимает подобную ситуацию, но надеется, что жена со связями поможет ему сгладить острые углы или возьмет на себя труд загонять светскую публику в его приемную на Харли-стрит, как стадо баранов на скотобойню.

Честити Зевнула, несколько обескураженная собственным ожесточением, совсем ей не свойственным. Оставив письмо на секретере с намерением передать его утром дворецкому Пруденс, она вернулась в постель и довольно быстро заснула.

В убогой комнатушке было холодно, несмотря на жалкий огонек, лизавший угли в очаге. Прямо на полу лежал соломенный тюфяк, на котором молча корчилась женщина, стоически выдерживая то, через что ей уже пришлось пройти шесть раз.

Дуглас Фаррел закончил осмотр и выпрямился.

– Посвети-ка мне, Элли, – тихо попросил он.

Девочка, на вид не старше восьми лет, поспешно приблизилась, высоко подняв огарок свечи, как просил доктор, но отвернулась, не в силах смотреть на мучения матери.

– Ты вскипятила воду? – спросил Дуглас все тем же мягким тоном, ощупывая вздувшийся живот женщины.

– Чарли кипятит, – ответила девочка. – Мама поправится, да, доктор?

– Твоя мама знает, что делает, – отозвался он. Женщина дернулась, и его руки переместились к ее судорожно разведенным бедрам. – Крепче держи свечку, Элли.

Женщина вскрикнула – впервые за все время ее тело содрогнулось, и покрытый кровавой слизью комочек скользнул в подставленные ладони доктора. Действуя быстро и умело, он прочистил носоглотку младенца. Раздался тоненький плач, и синюшное тельце стало приобретать розовый оттенок.

– Мальчик, миссис Джонс, – уведомил Дуглас, перерезав пуповину и положив ребенка на грудь матери. – Мелковатый, но здоровенький.

Женщина перевела опустошенный от изнеможения взгляд на младенца, затем опытным движением сунула в крошечный ротик сосок.