Она захлопнула дверцу и распрямилась, откинув назад свои длинные волосы.

— Единственная трудность заключается в том, что все идет слишком хорошо. Если я не сумею подсуетиться, Руфа пойдет на заключение ужасного брака.

— Не нужно пытаться остановить ее, — сказал Макс. — Пусть ошибается сама. Она всегда сможет развестись с ним, когда растратит все его деньги.

Нэнси улыбнулась.

— Так бы поступил ты, верно?

— Разумеется.

— Я не думаю, дорогой, что развод — радостное событие. Только представь себе, как тяжело Руфа перенесет это.

— Действительно. Избави нас Бог от серьезных типов. — Веселые, темные шаловливые глаза Макса медленно осматривали ее с головы до ног. — Как получилось, что вы такие разные?

Он мог говорить Нэнси что угодно, но это означало одно и то же. Каждая реплика, какой бы безобидной она ни была, являлась приглашением войти в распахнутую дверь. Нэнси чувствовала исходящие от него волны сексуальности и удивлялась своей стойкости. Он очень нравился ей. Иногда, лежа ночью на своей односпальной кровати, она злилась на Руфу и злосчастную Брачную игру. Но до сих пор ей все-таки удавалось уклоняться от ухаживаний Макса, не отпугивая его раз и навсегда.

Она улыбнулась, потупив взор.

— У нас больше общего, чем это кажется.

Это должно было означать: я тоже чту нравы, хотя на первый взгляд выгляжу легкомысленной, и меня не так-то просто заманить в ловушку.

Вот уж потеря так потеря, с сожалением думала Нэнси, тайком поглядывая на Макса. Впервые в жизни ей приходилось сдерживаться от любовных утех, да еще когда она их так ожидала!

На какое-то мгновение ей пришла в голову мысль последовать за Максом в его комнату и сказать, что она без ума от него. Совсем не обязательно, что и он без ума от нее. Согласно моральному кодексу Нэнси, истинная любовь к мужчине — это возвышенная страсть, а не просто траханье. Нэнси не одобряла простого траханья. Секс должен проистекать от любви, секс без любви аморален!

В этом состояла суть ее неприятия Адриана. Когда она дала согласие на Брачную игру, то исходила из того, что любовь возникнет сама собой, как только для этого будут заложены основы. Возможно, она была наивна, но ее всерьез беспокоило полное отсутствие любви между Адрианом и сестрой. И ее пугала мысль о том, что Руфа находится в руках этого бесчувственного человека.

«Ру — такая упрямая, — размышляла Нэнси, — она утверждает, что может жить без любви, хотя на самом деле изнывает от желания быть любимой».

Раздался звонок в дверь. Нэнси пошла открывать. У входа стоял смутно знакомый мужчина, высокий и худощавый, лет сорока с небольшим, с густыми темно-серыми волосами и гладким, выбритым лицом. Его костюм был слишком элегантен для Тафнел-парка в будничный день. И он был ослепительно красив.

— Привет, Нэнси, — сказал он.

Шок, подобно пощечине, привел ее в чувство. Она поймала холодный взгляд и, изумленная, проговорила:

— О Боже мой!

Это был Эдвард Рекалвер.

Эдвард без бороды в модной одежде!

Он выглядел помолодевшим лет на десять. Нэнси пришло на ум сравнение с деревом, с которого соскоблили старую кору.

Это потрясало.

Нэнси была настолько поражена и ошарашена, что сочла его сексуальным — и это Эдварда, надо же…

— Да, это в самом деле я, — сказал он и улыбнулся своей обычной кривой улыбкой. Он носил бороду с тех пор, как вышел в отставку. До этого у него были густые усы. Впервые в жизни Нэнси видела его с незаросшим лицом.

Она замерла:

— Что с тобой произошло?

— Я обрел разум и побрился, — сказал он. — Так-то вот. Ты одобряешь?

— Несомненно, — сказала Нэнси, нежно глядя на него. — Ты выглядишь на тысячу лет моложе. Как будто сделал европейский ремонт.

Эдвард рассмеялся, услышав ее высказывание.

— Проказница, сказал бы твой отец. Руфа дома?

Нэнси вспомнила, что должна была злиться на него, но проявление злости получилось неубедительным.

— Если ты пришел, чтобы снова наехать на нее, тебе не повезло.

Он содрогнулся от обиды, но голос был мягким:

— Нэнси, я очень сожалею о том случае. Поэтому и пришел.

— Ты шутишь, — сказала Нэнси. — Ты никогда не извиняешься.

— Видимо, я изменился, — отрезал он и тяжело вздохнул. — То, что наговорила Руфа, просто невероятно. Но то, что сказал я, непростительно. — Он окинул Нэнси проницательным взглядом. — Я понятно выражаюсь?

— Абсолютно понятно, — сказала Нэнси, подумав о том, что, когда Эдвард выражается спокойно, в нем есть что-то приятное. Она привыкла, что после смерти Настоящего Мужчины по отношению к ним он всегда проявлял свой назидательный талант. Но это могло быть признаком скорби, как и зацикленность Руфы на спасении Мелизмейта, как и ее стремление к любовным интрижкам, как тоска Лидии по Рэну и как страсть Селены к чтению. Эдвард реагировал на горе, подобно любой из них. Это было невероятно. Нэнси подумала, что все они разучились вести себя нормально.

— Не опасайся по поводу того, что я дам тебе очередную затрещину, — заверила она его. — Я солгала бы, если бы сказала, что Ру не была удручена. Но это лишь потому, что ты попал в цель.

Он был тронут.

— Я, наверное, сошел с ума, что проявляю к ней такую заботу?

— Не сошел. Со мной то же самое. — Нэнси шире распахнула дверь. Она не могла позволить ему уйти. — Входи. Выпьешь чаю?

— Спасибо. С удовольствием. — Казалось, он освободился от тяжести груза.

«Какого же приема ожидал он?» — подумала Нэнси.

Вслед за ней он направился в кухню. Нэнси заметила, что он с интересом осматривается, видит общее обветшание, но искренне старается не судить строго. Невероятно! И как он нашел в себе силы выслушать Руфу? В детали Нэнси не была посвящена.

— Присаживайся, — сказала она. — Не желаешь перекусить?

— Нет, спасибо! — Он осторожно опустился на стул.

— В таком случае извини меня, я займусь тостами с сыром, — сказала Нэнси. — Через минуту мне идти на работу.

— Ты работаешь?

— Разве мама тебе не говорила?

— По правде говоря, — сказал Эдвард, — я не показывался в Мелизмейте с тех пор, как мы с Руфой… с тех пор, как я был здесь в последний раз.

— А… — Нэнси терла сыр, не зная, что сказать. Эдвард был неотъемлемой частью Мелизмейта. Роза жаловалась на его вмешательство, но ни в коем случае не хотела, чтобы его не было. Она слишком во многом полагалась на него. Как и все они. — Ру, правда, возникла против тебя?

— Я, конечно, пришел сюда не для того, чтобы обвинять ее, — сказал он, начиная злиться. — Если она и «возникла против меня», как ты говоришь, я это заслужил.

Нэнси знала, что сказал бы Настоящий Мужчина, и решилась сделать это сама.

— Послушай, Эдвард, не заходи слишком далеко. У меня нет времени разбираться в той куче обвинений, которые ты тут собираешься нагромоздить. Иначе я не успею выпить чай.

Она заметила его минутное замешательство, после чего он расслабился и рассмеялся.

— О'кей. Расскажи мне о своей работе.

— Ну, как я уже говорила, для опытной барменши всегда найдется хорошая вакансия.

Заметив, что Эдвард искренне заинтересовался, Нэнси рассказала ему о баре «Форбс энд Ганнинг». Она не могла не приукрасить историю, как это сделал бы Настоящий Мужчина, и с блеском изобразила своего босса. Эдвард наградил ее смехом — он всегда с удовольствием слушал рассказы Настоящего Мужчины. Нэнси знала, что он нуждается в умении Настоящего Мужчины превращать жизнь в «мыльную оперу» так же, как Линнет, да и Руфа, нуждались в саге о Братьях Рессани. Она тяжело воспринимала отсутствие Настоящего Мужчины, и пустота, оставленная им после себя, кровоточила, как открытая рана.

Когда Нэнси наконец уселась, поставив на стол чашку чая и тарелку тостов с сыром, от которой шел пар, Эдвард, сделав над собой усилие, спросил:

— Я сильно расстроил Ру, да?

— Она была опустошена. Когда я пришла, она рыдала. Ты же знаешь, она всегда хотела, чтобы взрослые одобряли ее поступки.

— Да… Думаешь, она позволит мне увидеться с ней, чтобы я смог высказать сожаление по поводу случившегося?

— Конечно, позволит, — сказала Нэнси. — Ей не впервые прощать тебя.

— А она скоро вернется? Я хочу сказать, я не помешаю, если подожду ее?

Нэнси сочла, что его неожиданная чувствительность заслуживает вознаграждения, и к тому же ей до смерти хотелось услышать реакцию Руфы на его перевоплощение.

— Она у Берри. Его девушка собирается устроить обед, а Ру готовит. Пембертон Виллас, 8б, рядом с Фулем-роуд.

— А она не будет против моего появления?

Нэнси понимала, что будет. На обед к Полли был приглашен Адриан, а на следующий уик-энд запланирована краткосрочная поездка в Париж. Руфа не хотела бы, чтобы на этом решающем этапе вдруг появился Эдвард. Да хрен с ним, подумала вдруг она: это могло стать спасением для ее серьезной, легко ранимой сестры.

— Ну и пусть будет против. Может, тебе удастся расстроить ее брак с Адрианом.

Так впервые Эдвард услышал имя «жениха» Руфы. Он подозрительно сощурился.

— С кем?

«Пришло время, — решила Нэнси, — рассказать ему всю правду без малейшего налета хитрости, характерной для семейства Хейсти».

— Его зовут Адриан Мекленберг. Он до неприличия богат, стар и холоден, как сосулька. Она не должна выходить за него, Эдвард. Она не испытывает к нему никаких чувств, хотя и пытается внушить себе, что испытывает. Ты же знаешь ее. Знаешь о ее способностях делать себя несчастной.

Он задумчиво кивнул.

— Да, полагаю, что это так. А ты уверена, что она не… что ей безразличен этот человек?

Только впоследствии Нэнси поняла, что вопрос был задан неспроста.

— Да, уверена. Она не в состоянии обмануть меня; она внушила себе, что никогда больше не будет счастлива. Мелизмейт для нее — это все.

— Ты ведь тоже о ней беспокоишься, правда?

— А что же я, по-твоему, здесь делаю? — спросила Нэнси. — Я ведь не могла отпустить ее одну в Лондон. Такие, как она, способны умереть от душевных ран. Иногда мне кажется, что это вскоре действительно произойдет. Я не могу видеть, как она постепенно убивает себя. — Нэнси выдала это как на исповеди и почувствовала огромное облегчение. — Но ведь кто-то должен помешать ей загубить свою жизнь, а тебя она может послушать. Если ты в состоянии заставить ее признать, что эта Брачная игра — дерьмо, то сослужишь нам большую службу.

— Постараюсь, — сказал Эдвард.

* * *

Руфа считала вполне естественным, что кухня Полли была похожа на камбуз: она явно эксплуатировала своих работников, как галерных рабов. Уборщица-колумбийка и официантка-испанка носились взад и вперед, подчиняясь пронзительным командам хозяйки. Учитывая, что Руфа — будущая миссис Мекленберг, Полли маскировала обращенные к ней приказы под слащавые просьбы. Не могла бы Руфа потоньше нарезать копченого гуся? Не могла ли она промыть ночную фиалку не водой из-под крана, а минеральной водой? Не слишком ли малы пучки зелени? Не могла бы Руфа стереть отпечатки пальцев с холодильника из нержавеющей стали?

Руфа и раньше встречала истеричных хозяек, но была поражена, что Полли устраивала такую свистопляску по поводу званого обеда. Она хотела проникнуться симпатией к Полли, потому что ей нравился Берри, но это была трудная задача.

Она выполняла все требования Полли напряженно и топорно, поддаваясь волнению. С каждым днем волнение проявлялось все сильнее. Она не могла заставить Нэнси понять, в каком отчаянном положении был Мелизмейт. Ночные разговоры с Розой свидетельствовали о полном крахе. Они уже получили последние предупреждения от телефонных и прочих компаний. Потолок совсем прохудился… Брак с Адрианом — и как можно скорее — был единственной надеждой Руфы, да и всех остальных.

Ее семья распадалась одновременно с распадом дома. Селена бросила учиться. Она отказалась сдавать экзамены и целыми днями перечитывала «Аркадию» Сидни. Руфа была в отчаянии. Почему она не может читать эти толстые книги, обучаясь в университете? И почему Роза не может силой заставить Селену вернуться в Сент-Хильдегард? Руфа, Нэнси и Лидия когда-то учились в этой замечательной школе, пользуясь остатками семейного кредита, лишить их которого Настоящий Мужчина так и не смог. Но когда кредит закончился, Селена внезапно получила стипендию. Была бы Руфа в Мелизмейте, она не дала бы своей сестрице ни минуты покоя. Она возила бы ее в школу на автомобиле, связанную и с кляпом во рту, если бы в этом возникла необходимость, и втаскивала бы ее в класс за волосы.