Если бы только Рэн не был таким сердитым. Он раздраженно убрал руку Полли со своей руки и с мрачным видом плелся рядом.

— В одном очаровательном маленьком магазинчике я видела прелестные шкатулки ручной работы и очень симпатичные гобеленовые подушки, которые могли бы придать новому покрывалу для дивана старинный вид.

Он не ответил. Полли, однако, уже привыкла к этому. Бог с ним, он не любит перемен и каждый раз начинает дуться, но ее это совершенно не волнует. По крайней мере, теперь он знает, что, в конце концов, она всегда добивается своего.

Перед тем как повернуть на главную улицу, Рэн остановился. Он достал из кармана брюк вязаную перуанскую шапку с наушниками и кисточкой на макушке и надел ее.

Полли сорвала шапку с его головы.

— Что ты делаешь, черт возьми?

— Моя голова совершенно голая.

— Что за вздор ты несешь! На улице страшная жара. И даже если бы не было жары, я не потерплю, чтобы меня видели с кем-то, кто носит шапку с кисточкой, как какой-нибудь ужасный эльф.

— Прекрати, Полл!

— И не зови меня Полл. Я не попугай. — Они стояли возле урны. Полли, дрожа от отвращения, бросила шапку в урну.

— Эй! — Рэн возмущенно бросился вперед, опустил руку в урну и извлек из нее свою шапку вместе с оберткой от мороженого, прилипшей к одному наушнику. — Ты даже не пытаешься понять. Эта шапка очень много значит для меня. Не просто потому, что это мой стиль, а потому что мне подарил ее настоящий шаман. Он жил здесь, когда наша деревня только строилась. — Он снова натянул шапку на голову.

Полли вновь сорвала шапку с его головы и засунула ее в свою аккуратную сумочку.

— Я хочу, чтобы ты понял, Рэн. Меня не интересует, кто тебе ее подарил. Ты выглядишь в ней ужасно глупо.

— Глупо? — Он был уязвлен. — Это часть моего прошлого!

— Возможно, тебе стоит вставить ее в рамку и повесить на стену. Потому что она не имеет ничего общего с твоим настоящим.

Она попыталась взять себя в руки. Несмотря на все свое очарование, Рэн становился все более сварливым. Под его задумчивым видом потерявшегося мальчика скрывалось пугающее упрямство. Он притащил домой все вещи, которые она выкинула. Вся мансарда в их доме, которую Полли в будущем планировала использовать для няни, была завалена всяким хламом. Неужели этот идиот не понимает, что она оказывает ему услугу? И более того: неужели он не понимает, сколько денег ей потребуется, чтобы воплотить свои планы?

Но он уже прекратил сопротивляться и спорить с ней, как он всегда делал. И снова Полли пришла в умиление от его красоты. Она протянула руку и ласково погладила его коротко остриженный затылок. — Пожалуйста, не сердись, мой дорогой. Я просто хочу, чтобы весь мир увидел, как ты изумительно красив.

Их глаза встретились. Волна взаимного желания охватила обоих. Полли медленно провела кончиком языка по своим розовым губкам. Это был их интимный код, означающий оральный секс. Ей совершенно не нравилось заниматься этим с Берри, но с Рэном она могла делать это хоть каждый час. Он улыбнулся, его кровь разогрелась до температуры кипящего молока. Все его раздражение моментально прошло. Полли нежно взяла его за руку. Он с любовью сжал ее пальцы. Надежно укутанные в свою неиссякаемую страсть, они вышли на главную улицу.

— Смотри, — сказал Рэн, — вон Руфа.

Руфа быстро шла по другой стороне улицы, почти бежала. В одной руке она держала ключи от машины, а в другой круглую плетеную корзинку, полную срезанных цветов и бутылок вина. Полли решила, что она купит себе такую же круглую корзинку, но потом вдруг поняла, что не это было причиной того, что Руфа выглядела так шикарно.

— Она великолепно выглядит, — окинув ее критическим взглядом, произнесла Полли. Она не видела Руфу с того рокового дня ее свадьбы. — Что она с собой сделала? Замужество явно пошло ей на пользу. — В этом содержался тонкий намек для Рэна, который не торопился назначать дату их свадьбы.

— Она просто счастлива, вот и все, — сказал Рэн, провожая Руфу грустным взглядом своих темных глаз. — Вовсе не обязательно выходить замуж, чтобы быть счастливой.

* * *

С глубоким вздохом Тристан перевернулся на спину.

— Извини, все произошло гораздо быстрее, чем я хотел. Если ты хочешь, чтобы я мог сдерживаться дольше, ты не должна быть такой чертовски красивой.

— Ты абсолютно развратный тип, — проговорила Руфа. — Ты дождешься, что нас обоих арестуют.

Они лежали на небольшой лужайке, заросшей первоцветом, на краю большого ровного поля, «рено» застыл на самом краю заросшего травой склона.

Облокотившись на один локоть, он нагнулся и стал целовать ее соски.

— Я просто не могу удержаться. Я хочу обладать тобой весь день и всю ночь. Я хочу доводить тебя до исступления своей любовью. Я хочу боготворить тебя своим телом.

Фиолетовое платье Руфы было задрано до талии и расстегнуто до пупка, обнажая ее грудь. Ее растрепанный вид казался более распутным, чем ее нагота. Она чувствовала себя счастливой и удовлетворенной и совершенно не хотела скрывать свою наготу. Тристан просто умолял ее остановить машину. Он пригрозил ей, что если она не остановится сейчас, то он достигнет оргазма прямо на концерте, и все это увидят и услышат, благодаря громким звукам, которые он не сможет сдержать. Ей нравилась его настойчивость. Со дня аварии они, не переставая, занимались любовью. Они закрывались в доме, никого не желая видеть и не обращая внимания на время. Тристан был великолепным любовником, благодаря своей молодости он был неутомим, оргазм следовал у него за оргазмом, и после каждого из них он как мертвый засыпал в ее объятиях. Он не знал, что она наблюдает за ним, когда он спит, роняя слезы на его волосы. Счастье было очень болезненным, потому что было куплено ценой несчастья других и не могло продолжаться вечно. Ей было трудно объяснить это Тристану. В его эмоциональном словаре просто не было такого понятия, как предательство. Ей нужен был любовник, который смог бы понять ее и сопереживать вместе с ней ее боль. Тристан пока не достиг такого уровня зрелости. Его нужно было развлекать и отвлекать, как ребенка. Любые сложные и серьезные проблемы раздражали его. Он, безусловно, был не тем человеком, на которого она могла бы положиться.

— Нам пора ехать, — прошептала она, не двигаясь.

Тристан спросил:

— Тебе удалось застать Эдварда?

Руфа напряглась и попыталась отогнать воспоминания. Да, ей удалось дозвониться до Эдварда. Впервые за все время она не ответила на его ежедневный звонок — в тот момент они с Тристаном занимались любовью в душе. Она испытала ужас, когда обнаружила на автоответчике сообщение Эдварда. Когда она ему потом перезвонила, его голос был каким-то отчужденным и осуждающим, хотя, возможно, он просто торопился. В любом случае их разговоры с Эдвардом никогда не были задушевными. Он был до предела лаконичен, хотя и достаточно нежен. Говорил в основном о делах на ферме и ремонте в Мелизмейте. Он не давал ей ни единого шанса сделать какое-то признание или молить его о спасении.

Она ответила:

— Да, но я смогла поговорить с ним очень коротко.

Понимая, что его вопрос расстроил ее, он постарался говорить мягким и нейтральным тоном.

— Он что-нибудь сказал?

— Он не знает, когда вернется, если это то, что ты имеешь в виду?

— Хорошо.

— Не надо, Тристан, это заставляет меня чувствовать себя ужасно порочной.

— Ты не порочна. Ты ангел. — Он сел и стал застегивать брюки. — Я — нет и поэтому не чувствую своей вины из-за Эдварда, как ты. Он далеко за морем. Это значит, что у меня больше времени оставаться в раю.

Руфа вздохнула:

— Я бы хотела, чтобы мы могли жить так всегда — быть вдвоем и ни от кого не прятаться. Я просто не могу думать о том, что когда-то тебе придется уехать.

— Перестань говорить об этом, — сказал Тристан. — Этого пока еще не произошло.

— Скоро начнется новый семестр.

— Забудь об этом. Думай о вечном.

— До того как я тебя встретила, я не жила по-настоящему, — проговорила Руфа. — Как я смогу вновь вернуться к прежней жизни, когда я была полумертвой? — Реальный мир был суровым и жестоким. Она понимала, что тот мир, в котором они существовали вдвоем с Тристаном, был лишь мечтой в пастельных тонах, но ее это совершенно не заботило. Впервые она начала понимать, почему у Настоящего Мужчины было так много романов на стороне. Он искал то же волшебное царство — новую сексуальную страсть. Реальность причиняла ему боль — так же, как ей сейчас, — и он только пытался от нее убежать. Ей было невыносимо думать о том, от чего он пытался убежать.

Это было опасное направление мыслей. Она заставила себя улыбнуться Тристану.

Он наклонился и поцеловал ее в лоб:

— У тебя очередной приступ депрессии после занятий сексом.

— Извини. Я постараюсь развеселиться перед концертом.

«Я слишком много говорю о себе и своих чувствах, — подумала она. — Тристан не любит все эти разговоры. Он считает, что, если люди впадают в депрессию из-за любви, они просто рисуются и ведут себя, как герои какой-нибудь пьесы».

Она села и стала застегивать платье. Они стряхивали друг с друга частицы земли и, смеясь, проверяли, не осталось ли на одежде зеленых пятен от травы. Он прав: надо жить сегодняшним днем и не думать о будущем. Они вместе — а все остальное не имеет значения.

Руфа больше не беспокоилась о том, как они смогут появиться где-то вместе. Сегодня вечером Лидия в составе котсуолдского хора исполняла «Реквием» Моцарта. Руфа не могла пропустить этот концерт и не могла оставить Тристана одного дома. Она беззастенчиво заказала два билета на имя Эдварда по специальной цене, установленной для пожизненных попечителей хора. Многие из других пожизненных попечителей хора присутствовали на ее свадьбе, и ей придется давать многочисленные утомительные и неубедительные объяснения, но это лучше, чем быть без Тристана.

К счастью, они будут не одни, а среди большого количества людей. В большой церкви, в которой должен был состояться концерт, Руфа сразу же отыскала среди огромной массы людей Розу, Роджера и Линнет.

Роза приветствовала Тристана звучным поцелуем.

— Рада видеть тебя.

Линнет обхватила руками ноги Руфы.

— Я тебя не отпущу, ты пойдешь домой с нами.

— Я действительно очень долго к тебе не приходила. Но я приду завтра. — Руфа погладила ее по темной головке, презирая себя за то, что совсем забыла о маленькой девочке. — Сегодня последний день твоих каникул, не так ли?

— Да, и я буду учиться в новом классе, и — угадай что — две девочки, которых я терпеть не могу, будут учиться в классе мисс Шо.

— О, хорошо.

— Они смогут гоняться за мной на переменах, но не смогут сидеть за моей партой и говорить мне всякие гадости тихими противными голосами.

— О, я очень рада, — сказала Руфа. — Теперь ты сможешь общаться с девочками, которые тебе нравятся.

Внимание Линнет перенеслось к главному входу в церковь.

— Папа! Это папа! Привет, папа!

В церковь вошел Рэн с Полли и двумя хорошо одетыми незнакомыми людьми. Его измученное заботами лицо озарилось улыбкой. Он бросился навстречу Линнет и подхватил ее на руки.

— О Господи! — пробормотала Роза. — Что она сделала с его волосами? Съела их, что ли?

Не обращая внимания на недовольное выражение лица Полли, он опустил девочку на пол. Она встала своими грязными розовыми спортивными туфлями на его новые кожаные ботинки и весело смеялась, пока он продвигался, покачивая ее на своих ногах, через толпу. Люди, расступаясь, давали им пройти, снисходительно улыбаясь молодому цветущему отцу и его веселой маленькой дочке.

Роза сердечно поцеловала его.

— Рада тебя видеть. Никогда бы не подумала, что ты любитель котсуолдского хора. — Она произнесла это таким тоном, словно обвинила его в сексуальных извращениях.

Его лицо потемнело.

— Я очень глубоко чувствую любую музыку, Роза. Я думал, что вы знаете это. А что вы все здесь делаете?

— Мама поет в хоре, — сказала Линнет, раскачиваясь, держась за его руку. — Это ее самый первый концерт.

— Что? Что? — Рэн был испуган. — Вы шутите.

— У тебя короткие волосы, — наконец заметила Линнет. — Ты выглядишь довольно-таки глупо.

— Я знаю. Извини. Когда я приду встречать тебя после школы, я надену шапку.

— Я думаю, это Смелли заставила тебя подстричь волосы.

— Да, это все дело рук Смелли.

— Рэн! — запротестовала Роза. Она смеялась. — Не поощряй ее.

— Ты теперь под стать маме, — сказала Линнет. — Она тоже обрезала волосы.