— Я взяла вам два молока, — сказала женщина, — потому что одного никогда не хватает. И имбирного печенья.

— Спасибо большое, но, честно говоря, я не думаю…

— Вам, наверное, кажется, что вам совсем не хочется есть, — прервала ее женщина, — но как только вы поедите, вы почувствуете себя намного лучше.

Руфа улыбнулась и придвинула к себе целлофановый пакет.

— Вам это тоже помогало?

— Когда я ждала свою дочь, я только им и спасалась. Я тогда вела класс восьмилеток и ела так много имбирного печенья, что они прозвали меня Миссис Имбирный орех.

Руфа из вежливости отпила немного чая и откусила кусочек печенья. К своему удивлению, она сразу же почувствовала себя намного лучше. Головокружение и слабость прошли, и она могла размышлять вполне нормально.

— Ну, что я вам говорила? — сказала Миссис Имбирный орех. Тактично улыбнувшись, она вновь взяла свой журнал.

Окна, словно черные зеркала, отражали уютный освещенный вагон. Руфа вполне успокоилась и могла наконец подумать о том, во что она превратила свою жизнь с тех пор, как вышла замуж, вернее, с того дня, как умер Настоящий Мужчина. С того момента следует начинать отсчет всех происшедших с ней событий. Она пыталась понять, как могла она оказаться в такой ситуации, как могла настолько потерять голову.

Это было вполне объяснимо и даже простительно, что Тристан в порыве страсти забыл о такой прозаической вещи, как контрацепция. Он еще слишком молод и, наверное, надеялся, что она сама об этом позаботится. Но до сих пор Руфа так гордилась своим размеренным образом жизни и порядком, который она соблюдала во всем. Нэнси или Лидия вполне могли выйти из дому со спущенной петлей на чулках или с облезшим лаком на ногтях, Руфа — никогда. Настоящий Мужчина вполне мог организовать пикник и забыть о еде, но Руфа всегда все предусматривала и не забывала захватить с собой сэндвичи. Роза всегда пренебрегала контрацепцией. Руфа, которая своим существованием была обязана именно этой глупости, всегда с определенной долей презрения думала о том, что мать отдается страсти, совершенно не заботясь о последствиях. Теперь ей было стыдно.

«Какой же чопорной коровой я была, — подумала она, — воображала себя добродетельной и правильной и презирала других за их слабость».

Ей не хотелось даже вспоминать себя прежнюю — такую слепую, сдержанную, замкнутую. Просто полное ничтожество. Ей хотелось стереть себя с лица земли. Посмотреть им всем в глаза — значит увидеть отражение себя прежней. У нее сейчас совершенно не было сил выдержать упреки в том, что она сбилась с пути истинного.

Выбежав из дома Тристана, она добралась до оксфордского вокзала и села в поезд, отправлявшийся в Лондон. Руфа надеялась найти убежище у Уэнди. Уже в дороге, сидя на заднем сиденье такси и судорожно сжимая пальцы, она вдруг осознала, что просто не может показаться на глаза Нэнси, Уэнди или Рошану. Они скажут Эдварду и Розе. Она не сможет выдержать их укоряющих взглядов и едких слов. Она попросила водителя отвезти ее на станцию Кингс-Кросс — это была единственная станция на главной железнодорожной линии, которую она была способна вспомнить.

На станции Кингс-Кросс она зашла в книжный магазин Смита и купила открытку и марки. Она не хотела, чтобы они беспокоились о ней. Она напишет им, где находится, когда доберется до места, и это будет очень, очень далеко. У нее будет время, прежде чем они смогут отыскать ее.

Поезд в Эдинбург должен был вот-вот отправиться. Руфа подумала, что в названии Эдинбург есть что-то величественное и историческое, и это ей понравилось. Она вспомнила, что у одной ее клиентки, которая приглашала ее для приготовления званых обедов, был там дом. Эта приветливая женщина, имеющая связи с влиятельными людьми, может оказаться весьма полезной Руфе, ведь ей снова придется работать. Сейчас на ее карточке достаточно денег, но это деньги Эдварда. Он наверняка заблокирует счет. Даже если он этого не сделает, Руфа не притронется к этим деньгам. Она будет много работать, чтобы убить свою боль, и попытается искупить свою глупость, обеспечив хорошую жизнь своему ребенку. Как ни странно, ее немного успокоили мысли о том, что ей снова надо работать и зарабатывать деньги.

На открытке был изображен Букингемский дворец, желтый, как масло, на фоне бирюзового неба. Руфа долго подбирала слова, постукивая кончиком ручки по подбородку, стараясь, чтобы текст получился как можно более обезличенным. Она написала: «Простите меня. (Сначала она хотела написать «Пожалуйста, не презирайте меня», но потом решила, что в этом случае письмо получится слишком плаксивым.) Пожалуйста, передай всем, чтобы они не волновались. У меня все в порядке. Целую. Руфа». Она написала на открытке адрес Нэнси в Тафнелл-парк — она надеялась, что в отличие от всех остальных Нэнси не будет судить ее слишком строго.

Сельский пейзаж за окном постепенно сменился городским. Мелькали ярко освещенные улицы и дома. Поезд подходил к Дарэму. Соседка напротив надела жакет и аккуратно сложила свои вещи в аккуратные пакетики. Она уже полчаса сидела в полной готовности.

Поезд остановился, и она поднялась.

— Ну, до свидания, — сказала она с улыбкой. — Желаю удачи.

Руфа протянула ей открытку.

— Вас не затруднит бросить ее в ящик? Там есть марка и все, что нужно.

— Конечно, нет. Мне это совсем не трудно.

— Спасибо, — поблагодарила ее Руфа. Улыбка, которой она одарила свою соседку на прощанье, уже не была вымученной. Руфа была очень довольна своей хитростью. Нэнси получит открытку, отправленную из Дарэма, но они ни за что не найдут ее в Дарэме, даже если обыщут там каждый утолок. Никто не догадается, что на самом деле она в Эдинбурге. Впервые в ее жизни никто не будет знать, где она находится. Оказывается, подумала она, это ужасно просто — исчезнуть.

* * *

На вокзале Уэйверли она попала в водоворот огней и людей. Чувствуя себя песчинкой в толпе людей, Руфа думала о том, что ей делать дальше. Было уже поздно. Она чувствовала, что страшно устала, но устала как-то по-новому, до мозга костей. Больше всего ей хотелось сейчас лечь, этого требовал ее ребенок. Воодушевленная тем, что у нее возникают вполне разумные желания, она подошла к одному из охранников и спросила, где находится ближайший отель.

Он осмотрел ее с ног до головы, отметив чемодан фирмы Малберри, сумочку от Прада, дорогое обручальное кольцо на пальце, и направил ее в «Балморал». Руфа не очень поняла его из-за акцента, но догадалась, что такси ей не потребуется. Она вышла на Принсес-стрит. Отель «Балморал» невозможно было не заметить. К счастью, она была слишком измучена, чтобы подумать о том, что его солидная роскошь не совсем подходит для падшей женщины.

Предъявив портье золотую кредитную карточку, она зарегистрировалась под именем миссис Рекалвер. Как здорово она придумала с открыткой из Дарэма… Пройдет целая вечность, прежде чем кому-то придет в голову мысль проверить гостиницы в Эдинбурге.

Комната оказалась очень комфортабельной. Дав носильщику фунт на чай и закрыв за ним дверь, Руфа скинула жакет и рухнула на огромную мягкую двуспальную кровать. От облегчения у нее закружилась голова. Она искренне надеялась, что это не будет продолжаться все девять месяцев. Завтра она постарается найти квартиру. Купит местную газету и просмотрит колонку о найме на работу, позвонит Диане Карстерс-Мак-Как-то-там и предложит ей свои услуги в приготовлении званых обедов.

Она положила руку на свой плоский живот и закрыла глаза. Впервые она представила себе своего будущего малыша и испытала такую неистовую языческую радость, перед которой померкло все — смерть Настоящего Мужчины, отвратительное, недостойное поведение Тристана и гнев Эдварда. Ребенок был важнее их всех. Маленький теплый комочек, который она будет держать на руках, который будет сосать своим маленьким нежным ротиком ее ноющую от боли грудь. Она почувствует, как его маленькая, покрытая мягким пушком головка коснется ее руки, и забудет о своем горе и о горе, которая она принесла всем остальным. Она стала напевать ему колыбельную песенку, а в голове у нее звучал убаюкивающий голос Настоящего Мужчины, который доносился откуда-то издалека, из давно прошедших, доисторических, времен.

Глава двенадцатая

Руфа слышала, что Эдинбург очень красивый город. Но вид, который открылся на следующее утро из окна гостиницы, показался ей очень унылым и непривлекательным. Замок Касл-Рок возвышался над городом на огромной гранитной скале, а вокруг него теснились крыши и шпили зданий Старого города. Прямо перед ней было ажурное готическое сооружение, похожее на взлетающую ввысь ракету, — памятник сэру Вальтеру Скотту. Знаменитый писатель задумчиво взирал на дворец Холируд. Она видела из окна магазины на одной стороне улицы Принсес-стрит, выходящие фасадами на замерзшие сады, и узкую полоску реки. Осень прибыла сюда уже давным-давно, распаковала вещи и обосновалась надолго.

Люди на улице были одеты в теплые пальто, они шли, наклонив головы, стараясь отвернуться от ветра. Руфа надела свой кремовый кашемировый свитер, мягкий и теплый, как объятия, и спустилась вниз позавтракать.

Она все еще чувствовала усталость, но тошнота прошла. Она съела кашу, бекон, яйца, сосиску и два тоста. Официантка смотрела на нее с удивлением, но Руфа не винила ее за это — она и сама была удивлена. Эти приступы голода до головокружения появились у нее еще до того, как она узнала, что беременна. Спастись от них можно было, только загрузив внутрь огромное количество пищи.

Сейчас, когда ее желудок был полон, она могла рассуждать более разумно. Вчера она вела себя ужасно глупо, разыграв это представление с открыткой, отправленной из Дарэма. По кредитной карточке Эдвард сможет совершенно точно узнать, где она находится. Если она действительно хотела скрыться от всех, ей следовало расплачиваться только наличными и жить на эти деньги до тех пор, пока она не найдет работу. Первым дело необходимо найти квартиру. Руфа никогда раньше не снимала квартиру и не знала, как это делается. Она робко спросила об этом молодую женщину за конторкой портье.

Она видела, что женщина очень удивлена ее вопросом: зачем этой англичанке, одетой в кашемир, срочно понадобилась дешевая квартира? Она протянула ей местную газету, где была страничка с рекламой агентств, сдающих жилье внаем. Руфа выбрала агентство с самой большой рекламой, заказала такси и вернулась в номер. В сверкающей белизной ванной она заплела волосы и сделала легкий макияж. Помада отдавала мылом, и ей пришлось несколько раз сглотнуть, чтобы подавить приступ тошноты. С этими приступами вполне можно было бороться усилием мысли. Она только однажды потеряла над собой контроль — у Тристана.

Это было похоже на кошмарный сон. Помимо боли она испытывала унижение, вспоминая о том, как она заявилась к нему с чемоданом в руках и радостной улыбкой, абсолютно уверенная, что он встретит ее с распростертыми объятиями. Дверь открыл Тристан. В первое мгновение он был больше потрясен, чем обрадован. В следующую секунду они бросились в объятия друг друга.

Он прошептал:

— Это была такая мука… Я так тосковал по тебе, просто с ума сходил от желания…

На кухне он гордо представил ее девочке, поедавшей кукурузные хлопья.

— Она приехала! Это Руфа!

Девочка с прелестным личиком, очевидно, слышала удивительные вещи о Руфе. Она тактично вышла из кухни, прихватив с собой хлопья. Тристан снова поцеловал Руфу, коснувшись рукой ее бедра. Руфа вздохнула и крепко прижалась к нему. Но она заметила, что ее тело не откликнулось на его ласки так, как раньше, возможно, из-за постоянной и вовсе не романтичной тошноты. Тайный язык их близости не включал слово, означающее тошноту.

Потом Тристан спросил:

— А что ты делаешь в Оксфорде? Ты надолго приехала?

Это был первый признак дистанции между ними. Сердце Руфы заныло от дурного предчувствия. Он поставил ее перед тяжелой необходимостью объяснять, что она приехала в Оксфорд, потому что ей больше некуда пойти, и что она пробудет здесь неопределенное время.

Руфа оправила несуществующие складки на безукоризненно сидящем платье. К сожалению, не так-то легко сообщить мужчине, что ты забеременела от него. В старых фильмах мужчина в таких случаях обычно неуклюже старался проявить нежную заботу: начинал очень комично суетиться и предлагал жене сесть. Реакцией Тристана было абсолютное неверие, переросшее в страх.

После этого все вокруг нее стало рушиться с ужасающей скоростью. Мужчина, которого она обожала, на ее глазах превратился в холодного незнакомца, которого она не узнавала. Он что-то говорил о частных клиниках и друзьях, которые пользовались ими. Он немного успокоился, когда услышал, что Эдвард ничего не знает об этом.