— Слава Богу. Если мы все сделаем быстро, он никогда ничего не узнает.

В тот момент, словно в знак протеста, к ее горлу подступила тошнота. Все вокруг поплыло. Она лишь с трудом выдавила из себя, что ее сейчас вырвет, и Тристан грубо втолкнул ее в ужасную уборную, всю в грязных пятнах, как зубы курильщика. Ее обильно вырвало. Она чувствовала, как из нее выходят все ее надежды и мечты, все фантазии и иллюзии.

Его соседка оказалась очень доброй и любезной. Она услышала, что Руфу рвет, и прибежала вниз, чтобы приготовить ей чай с мятой. Ее доброта только подчеркнула черствость и равнодушие Тристана. Он был настороже и готов защищаться, словно Руфа обидела его.

Возможно, это действительно так, подумала Руфа. Он слишком молод, чтобы справиться с этим. Ее необыкновенный, золотой молодой человек превратился в испуганного эгоистичного мальчика. Она слушала его и понимала, что ее великая страсть умерла. Он предлагал ей убить их ребенка.

— Тебе не следует относиться к этому так эмоционально, — сказал он. — Это еще не ребенок, а просто набор клеток.

Руфа пересчитала деньги в кошельке и подумала, что Тристан не совсем уж бессердечный, и это делает ее боль еще сильнее. Как только он понял, что ее любовь к нему умерла, он стал рыдать и умолять ее не отвергать его. Но было слишком поздно. Руфа, сквозь свою боль, поняла, что он никогда не будет ее опорой и спасением. Хотя она не ожидала этого — она бы умерла, если бы могла предвидеть это, — она осталась совсем одна. Это было чертовски справедливое наказание для изобретателя Брачной игры. Приз «отстающего» — того, кто набрал меньше всех очков, — Игра в мать-одиночку.

Зазвонил телефон у кровати. Руфа вскочила и испуганно попятилась к стене. Дрожащими руками она сняла трубку.

— Да?

Это был не Эдвард. Женщина-портье сообщила ей, что такси подано. Руфе стало стыдно, что она испытала такое разочарование. Как глупо чувствовать себя разочарованной, что это звонит не ее разгневанный обманутый муж. Она должна научиться быть независимой; жить сама по себе, не обращаясь каждые пять минут за помощью к Эдварду. Ей будет очень трудно отучиться от этой привычки.

Когда Руфа вышла на улицу, ветер набросился на нее, обжигая глаза. В воздухе стоял запах горелых тостов с привкусом кислой отрыжки. Такси двигалось по мрачным улицам, застроенным серыми каменными зданиями с маленькими окошками. Нигде не было ни одного ростка, ни одного побега зелени. Ни деревьев, ни парков, ни наружных ящиков с цветами. Ни одного пучка травы, цепляющейся за щели в стене, никакого мха, пробивающегося между брусчаткой. Природа была бессильна справиться с камнями. Серый холод города вызвал у нее тоску по родным местам, по зеленым лугам и полям.

Офис агентства находился в унылом ряду однообразных магазинчиков и контор. Озабоченные люди ожидали своей очереди на оранжевых пластмассовых стульях. В помещении была длинная конторка, ряд картотечных шкафов и несколько устаревших компьютеров. Телефоны звонили без умолку. Руфа поняла, что никто не собирается слушать, какая квартира ей нужна. Как только она назвала предельную стоимость, ей дали пачку отпечатанных листов.

Она опустилась на стул, чтобы просмотреть их. Руфа решила, что снимет небольшую квартирку с садом в тихом районе недалеко от центра, когда она вновь начнет брать заказы на приготовление званых обедов, ей нужно лучше жить поближе к центру, особенно когда родится ребенок. Ее настроение резко упало, когда она прочитала описание предлагаемых квартир. Цены были фантастически высокими, а сами квартиры, насколько поняла Руфа, совершенно не знающая Эдинбурга, просто отвратительными.

Она вернула бумаги женщине за конторкой.

— Извините, но это все коммунальные квартиры, а я ищу небольшую отдельную квартирку.

Женщина за конторкой посмотрела на нее (или Руфе это показалось) с презрением.

— Боюсь, что в этом случае вам придется заплатить больше.

— Сколько? Это не имеет значения. Не могли бы вы примерно описать мне квартиру? Мне достаточно одной спальни, но хотелось бы, чтобы там была отдельная кухня и ванная.

Женщина повернулась к ней спиной, прежде чем Руфа успела перечислить все свои пожелания, рывком открыла картотечный ящик и достала оттуда еще пачку бумаг.

Руфа вернулась на свой стул. Увидев цены, она обрадовалась, что успела сесть. О Боже, неужели квартиры в этом мрачном городе-крепости стоят так дорого?! Самая дешевая квартира находилась в районе Северного моста, по-видимому, недалеко от Трона Артура. Руфа видела открытки с изображением Трона Артура, утопающего в зелени, и представила, что этот район похож на пригороды Челтенхэма. Это может быть вполне терпимо. Она понимала, что, с точки зрения большинства людей, у нее слишком большие запросы. Владелице поместья следует умерить свои запросы, что отчасти является платой за позор.

Она сказала, что хотела бы посмотреть квартиру, и женщина за конторкой дала адрес. Ей следовало обратиться к миссис Ритчи, живущей на первом этаже. Руфа взяла такси, которое промчало ее по мрачным каменным улицам и остановилось на самой мрачной улице из всех. Она попросила водителя подождать.

Снаружи дома не было звонков. Руфа толкнула тяжелую дверь и оказалась в темном коммунальном коридоре, окрашенном в бутылочно-зеленый цвет, напомнивший ей унылый цвет старого набора игр в школе Святой Гильдегарды. Она почувствовала смесь запахов еды и дезинфицирующих средств. На стене нижней площадки лестницы висела выцветшая дощечка с надписью: «График дежурств по лестнице». На деревянном гвозде висел диск с цифрой 2.

Руфа позвонила в ближайшую дверь. На звонок вышла миссис Ритчи. Она что-то жевала, а в комнате за ее спиной работало радио. Руфа с трудом поборола муки голода. Миссис Ритчи повела ее наверх по коричневым ступенькам. Обернувшись к ней, она весело пояснила, что означает надпись на дощечке. Англичане, сказала она, иногда удивляются, узнав, что в шотландских квартирах все жильцы должны мыть ступеньки и коридоры раз в шесть недель.

Руфа уже решила для себя, что коричневых ступенек слишком много и ее совершенно не прельщает перспектива мыть их. Квартирка была очень маленькой, невероятно грязной и пропахшей сыростью. Жить здесь — значит просто убить себя. Она даже подумать не могла о том, чтобы ее ребенок появился на свет в таком отвратительном месте.

Подавленная и удрученная, она вернулась в агентство. На этот раз женщина за конторкой посмотрела на нее более внимательно. Если Руфа согласна снять квартиру всего на три месяца, сказала она, то у нее есть еще вариант, возможно, ей подойдет. Плата за аренду была просто немыслимой, но Руфа была согласна на все. Она понимала, что это очень дорого и непрактично, но ей уже было все равно. Если место будет более или менее приличным, она купит себе целых три месяца спокойной жизни и будет избавлена от необходимости взглянуть в лицо своим домашним.

* * *

Квартирка находилась на территории старинной крепости, возраст которой насчитывал около 400 лет, недалеко от улицы Ройял Майл (Королевская Миля), примерно на 50 метров ниже замка. Стены квартиры были почти метровой толщины, и она была такой же холодной, как темница в Бастилии. В квартирке были крошечные кухня, спальня и ванная. В нескольких расположенных поблизости магазинах не продавалось ничего, кроме сувенирных брелков с шотландской символикой и футболок с изображением шотландских монархов. В первые недели Руфа просыпалась по три раза за ночь от выстрелов пушек в крепости.

Ей нравилось жить рядом с замком. Она чувствовала себя в безопасности рядом с прочными каменными стенами. Часовые говорили ей «Добрый вечер», когда она проходила мимо них. Иногда она специально старалась пройти мимо них, чтобы услышать дружеский голос. Руфа чувствовала себя совершенно несчастной. Я должна была знать, думала она, что Эдвард был готов отдать мне только свои деньги, но не самого себя.

В этом смысле он принадлежал Пруденс. Он был настолько крепко связан с ней близкими отношениями, что считал, что не имеет права на интимные отношения со своей законной женой. Теперь она понимала, почему та единственная ночь, когда они были близки, казалась какой-то незаконной, — Эдвард чувствовал, что он изменяет Пруденс. Она ненавидела себя за свою глупость и за то, что Эдварду пришлось жениться на ней, чтобы спасти ее.

Когда холод и тишина в пустой квартире становились невыносимыми, Руфа отправлялась на долгие прогулки по поднимающимся круто вверх улицам прекрасного Старого города.

Иногда ей приходилось пользоваться кредитной карточкой, хотя она и старалась за все расплачиваться наличными, чтобы ее не могли найти. Единственное, в чем она была уверена во всем этом хаосе, так это в том, что не хотела, чтобы ее нашли. И дело было не только в ее гордости. Она настолько остро ощущала боль, которую она причинила Эдварду, словно кинжал вонзили в ее собственное сердце.

Она чувствовала страшную усталость и могла бы проспать целый день. Ей требовались огромные усилия, чтобы просто помыться, постирать и погладить свою одежду. Однако постепенно она стала пытаться выйти из этой депрессии. Диана Карстерс-Макинглис, ее любезная клиентка, для которой она готовила в Лондоне, собиралась посетить свой дом в георгианском стиле в Новом городе только следующей весной, но порекомендовала Руфу своим эдинбургским друзьям. Вскоре одна из ее подруг позвонила Руфе и предложила ей заняться приготовлением еды для большого званого обеда. Она жила в замке примерно в часе езды от города, но обещала прислать за Руфой машину. Она также подсказала Руфе, где купить необходимые продукты, хотя значительную часть меню должны были составлять блюда из мяса, рыбы и дичи из ее поместья.

Работа действительно оказалась лучшим лекарством. Руфа провела безумный день на отделанной под старину кухне замка и спала всю дорогу домой в машине. Но ее работа была настоящим успехом, и она вновь испытала удовольствие от приготовления превосходной пищи. Она смогла оценить отличное качество шотландской говядины и лосося. Ее работодательница держала граусов — шотландских тетеревов (как она гордо сообщила Руфе) подвешенными до тех пор, пока личинки не выели в них все внутренности до самой шеи, и Руфа обнаружила их на полу в кладовой. Ее два раза вырвало, когда она потрошила птиц и вытаскивала из них свинцовые пули, однако в результате приготовленное ею блюдо получилось просто чудесным — нежным и ароматным. Она по-прежнему умела хорошо готовить и по-прежнему умела зарабатывать деньги. Ей нужно было зарабатывать больше. Своим рождением и жизнью она обязана всему остальному миру.

Перед Рождеством будет много званых обедов. Руфа не могла спокойно думать о празднике. Тоска по Мелизмейту становилась сильнее с каждым днем. Бродя по улицам города или по паркетным полам Национальной галереи Шотландии, она мысленно представляла себе, что скажет, когда позвонит Нэнси. Но так и не звонила ей. Нэнси заставит ее вернуться домой, и тогда ей придется встретиться с ними и осознать весь ужас того, что она сделала. Она не представляла себе, как сможет вернуться прежней Руфой. Им всем гораздо лучше без нее, Эдварду уж точно лучше, хотя иногда ей было даже немного стыдно оттого, что она очень сильно скучает по нему. Ребенок, который постепенно рос внутри нее, придавал ей мужество. Бывали дни, когда она чувствовала себя настолько сильной, что могла бы сразиться с целым миром ради своего ребенка. Она стала обещать себе, что вернется домой, когда ребенок родится. Это станет как бы паспортом, который поможет ей вновь обрести их расположение, думала она. Им придется простить меня, когда у меня будет ребенок.

Во время одной из прогулок она оказалась на узенькой улочке с множеством магазинов подержанных вещей, претендующих на художественность, и модных лавок. Там было кафе, куда она иногда заходила выпить чашку чая, — шумное место, где часами просиживали студенты университета. Руфа наблюдала за ними, поражаясь их молодости. Неужели Тристан был таким же молодым, когда она влюбилась в него?

«Я делала вид, что я так же молода, как он, — подумала она, — может быть, я старалась обрести юность, которой у меня не было».

На запотевшем окне кафе появилось объявление о том, что требуется повар. Руфа не могла упустить возможность получить постоянную работу. Она подала заявление о приеме на работу, сославшись на рекомендации Дианы Карстерс-Макинглис. После утомительной испытательной вечерней смены ее приняли. Ей приходилось готовить для студентов целые горы стовиз — очень вкусного блюда, представляющего собой мелко порубленную баранину, тушенную с нарезанным ломтиками картофелем и нарезанным кольцами луком. Работа была очень тяжелой, на кухне было страшно жарко, и у нее сильно отекали ноги. Днем, когда она была свободна, она могла только лежать на коротком диване в своей квартирке и читать потрепанные романы, купленные в букинистическом магазине на Старом рынке. Однако работа притупляла чувства и словно ускоряла течение времени. Дни теперь приобрели смысл и форму. Она подружилась с Эми, энергичной женщиной средних лет, владелицей кафе. Теперь вокруг нее были люди. Она стала немного меньше ненавидеть себя…