Пока Стив отсутствовал, Айрин сидела, уставясь потухшим взглядом в ножку стола, будто сверлила ее глазами.

«Мама все подстроила… Мама! Но зачем, зачем ей все это? Это лишено всякого смысла. Из-за денег? В них она меньше всего нуждалась. Тогда зачем? Это настолько нелепо, что и выразить нельзя». Айрин снова вспомнила родителей, провожающих ее и Николь в Грецию, обнявшихся и таких счастливых в аэропорту десять лет назад, всего за две недели до случившейся трагедии. И мама уже тогда хотела избавиться от отца, как говорит Уиллогби, она планировала все заранее.

Этот человек наверняка лжет. Айрин не могла осмыслить чудовищное обвинение, брошенное Уиллогби в адрес ее матери.


Возвращаясь домой в такси, Айрин снова и снова мысленно переживала эту страшную минуту. Как в дымке видела она Стива с конвертом в руках, входящего в комнату. Почерк матери не вызывал сомнений. Стоило ему развернуть письмо, подписанное Бэрил Кэролайн Лоу, как последние сомнения исчезли. Лица Дональда Айрин не видела, она не смела на него взглянуть. В любом случае больше они не увидятся… никогда.

Айрин вспоминала, как выскочила из комнаты, потом распахнула входную дверь и побежала. Ей сразу же подвернулось такси, и она поехала в Лос-Анджелес. Ее трясло, сердце то замирало, то колотилось с такой силой, что было трудно дышать. По мере приближения к дому она оледенела. В голове теперь была полная ясность, жесткая и холодная. Айрин собиралась потребовать объяснений у другого человека, чувствуя, что начинает его ненавидеть. Этим человеком была ее мать.

Как ни старалась Айрин подавить зарождающуюся ненависть, но мысль о двух сломанных жизнях и одной смерти заставляла ее быть беспощадной. Сейчас она как никогда понимала состояние Дональда в момент их знакомства, его ненависть, пусть и основанную на ложных предпосылках. Всем ее существом овладело холодное бешенство. Она сама себя не узнавала.

Не она, а какая-то другая женщина спокойно расплачивалась с таксистом, поднималась по лестнице, звонила в дверь. Ничуть не удивившись, встретила заплаканную Никки, быстро поздоровалась с ней, даже не спросив в чем дело.

Николь не узнавала младшую сестру. Это была Айрин, только совсем другая, взрослая и чужая, с равнодушным пустым взглядом, холодной вежливой улыбкой и уверенным невозмутимым голосом. Со времени ее отъезда прошла неделя. Что же с ней такое случилось?

— Мне надо сказать тебе кое-что… Это касается мамы, — начала Николь.

— Так что же касается мамы? — безразлично переспросила Айрин.

— Она больна… Я сама узнала это только сегодня ночью…

— Приступ меланхолии? — жестко усмехнулась Айрин.

— Не надо так… Что с тобой?

— Лучше скажи, что с ней?

— Она принимает наркотики… уже давно, — подавленно выдавила Николь.

— Наша мать наркоманка? — Глаза Айрин сузились.

— Боюсь, что да. Джинни пыталась заставить ее отказаться от этих таблеток, но…

— Когда это началось? — перебила Айрин. В ее памяти что-то шевельнулось.

— Врач говорит, она наркоманка с большим стажем.

— Лет десять? — скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла Айрин.

— Может быть… Этого я не знаю. — Николь не могла прийти в себя от поведения сестры.

— Зато я знаю.

Айрин поднялась наверх. «Все ясно. Мать хотела избавиться от отца, потому что он мешал ей принимать наркотики. Он хотел ее вылечить. А она подставила его, чтобы выгодно развестись и тратить на эту отраву столько, сколько захочет. Заодно, походя, уничтожив троих людей. И все это ради проклятого зелья!»

Айрин вошла в свою комнату, чувствуя себя повзрослевшей за один день и страшно опустошенной. «Ты никогда не любила меня, мама. Теперь ты уничтожила меня, разрушила. Так же, как разрушила себя». Она никогда больше не увидит Дональда. Разве он сможет любить ту, чья мать сломала жизнь его родителям, причем намеренно, хладнокровно и жестоко. А разве сама она сможет об этом забыть?

Айрин вспоминала смертельно усталое лицо отца, измученного несуществующей виной и продолжающего наказывать себя по сей день. Она вспомнила страдания Синтии, из-за интриги Бэрил разлученной с сыном и столь же несчастной. Дональда, пережившего в детстве кошмар, оставивший отпечаток на всю жизнь. Его отца, покончившего с собой. Себя, потерявшую единственную любовь, а с ней и смысл жизни. Трудно поверить, но это дело рук женщины, изо дня в день глотающей таблетки в комнате напротив и слоняющейся по дому как привидение. Она получила то, что хотела, — свободу, наркотики и все деньги — и свои, и мужа. И может больше не бояться, что ее заставят лечиться или признают недееспособной. Хитрая, безмозглая стерва.

Айрин прилегла на кровать, не снимая одежды, в изнеможении вытянув ноги и закрыв глаза. Она задремала, не желая больше ни о чем думать. И снова пришел тот же сон.

Она ломится, бьется в незапертую дверь. Снова этот крик «Помоги мне!», на этот раз за спиной, где-то сзади, но совсем близко. Но она не оборачивается, продолжая как безумная стучать в эту дверь. И вдруг дверь открывается. Впереди пустое воздушное пространство. Она делает шаг и никуда не проваливается, но дышать ей нечем. Оборачивается назад и видит домик, совсем крошечный, сделанный из бумажных листков, исписанных мелким почерком, крыша которого уже прохудилась. Сквозь тонкие стены из самой глубины домика слышен крик: «Помоги мне!» И на этот раз она узнает голос.

Айрин проснулась от звука шаркающих шагов рядом с кроватью. Джинни беспокойно вглядывалась в лицо девушки.

— Ты устала, доченька? — заботливо спросила она.

— Немного. — Айрин приподнялась и пригладила растрепавшиеся волосы.

— Николь тебе рассказала?

— Я не хочу об этом говорить, Джинни. Я ухожу!

Айрин встала, вынула чемодан из шкафа и начала кидать в него первые попавшиеся вещи.

— Ты снова уезжаешь? — удивилась Джинни.

— Только на этот раз навсегда.

— Ты с ума сошла, Айрин! Куда ты поедешь? Здесь твой дом.

— Больше нет, — сухо ответила девушка.

— Ты едешь к Дэну, да? — с надеждой спросила Джинни.

— Нет. Уеду куда глаза глядят, мне теперь все равно! Кредитные карточки у меня есть, счет в банке тоже. Могу полететь в любую точку земного шара.

— Подожди-ка, Айрин… Вы поссорились с Николь? Что вообще случилось? — Старая няня силилась понять происходящее. — Ладно, не хочешь — не говори. Но Бэрил… ты нужна ей, дочка. Ты же знаешь, что случилось.

— Я никогда не была ей нужна, — холодно поправила Айрин. — Ей вообще никто не нужен.

Она вдруг бросила платье на пол, закрыла лицо руками и упала на постель. Ее спина подрагивала от судорожных рыданий. Все напряжение этого вечера выплеснулось в потоке слез, иссушающих и не приносящих облегчения, а только растравляющих душу.

— Послушай меня, милая, — Джинни гладила ее по голове, как когда-то в детстве, — не надо пороть горячку. А насчет матери ты ошибаешься. Бэрил мне как дочь. Я ее знаю. Поговори с ней… нет, хотя бы посмотри на нее, и ты поймешь. Она ведь как дитя. Может, поэтому она и не стала для вас настоящей матерью. У нее сейчас врач. Когда он выйдет, можешь поговорить с ним. Кстати, это дядя Боба… приятеля Никки.

— Он же психиатр… А разве…

— Нарколог у нее уже был утром. Понимаешь, он говорит, что в его практике еще ни один пациент, которого заставили лечиться, не поправился. Наркоман должен сам, по собственному желанию прийти в клинику. А поскольку Бэрил и слышать об этом не хочет, он посоветовал обратиться к психиатру. Никки вспомнила, что у Боба дядя врач, глава психиатрической клиники, и позвонила ему.

— Что он может сделать?

— Постараться убедить Бэрил пройти курс лечения.

Через полчаса Айрин сошла вниз в гостиную и увидела доктора Клоуда и Николь.

— Мы как раз ждали вас. — Доктор печально улыбнулся.

Айрин изобразила вежливую заинтересованность. Уехать из дома она сможет и завтра утром.

Николь пошла к матери, оставив Айрин и доктора Клоуда наедине.

— Что вы думаете о ее состоянии? — спросила она.

— Ваша мать, Айрин, тяжело больна. Она не отвечает за свои слова и поступки.

— Вы что, пытаетесь вежливо сообщить мне, что моя мать сумасшедшая?

— Вовсе нет. Это серьезный случай, но не безнадежный.

— Ее состояние — следствие приема наркотиков?

— Боюсь, что нет, — возразил Клоуд, — как раз то, что она стала их принимать, — следствие ее душевной болезни.

— Вы так считаете? — Айрин была потрясена.

Только что она была уверена, что мать толкнула на эту затею с инсценировкой измены мужа именно страсть к наркотикам, которая оказалась в ней сильнее и убила все остальное и остальных, но теперь все опять становилось с ног на голову.

— Я уверен в этом, — сказал Клоуд. — Миссис Лоу заболела, безусловно, до того, как пристрастилась к таблеткам.

— Что же это за болезнь? — Айрин совсем растерялась. Видно, сюрпризам этого дня не пришел конец. А может… это только начало? Айрин вспомнила свои сны. Почему она видит одно и то же, стоит ей закрыть глаза? Должно же быть им какое-то объяснение?

— У миссис Лоу раздвоенность сознания. Она живет в своем мире, этот мир так ей нравится, что она готова на все, чтобы вновь оказаться там. А это нетрудно. Достаточно просто выпить таблетку.

— Вы хотите сказать…

— Наркотики для нее не цель, а средство, которое она использует. А цель — погрузиться в мир, созданный больным воображением, в котором она живет так, как хочет. Тот мир для нее реален, там она живет полной жизнью, и она счастлива. А окружающий мир реален не более, чем сновидение.

— Вы не можете даже предположить причину такого состояния?

— Причины любых отклонений… если их можно так назвать, как правило, корнями уходят в детство. А внешние условия, способствующие усилению раздвоенности, о которой я вам говорил, могут быть различными. К тому же обязательно должно было произойти что-то, послужившее толчком для перехода или перерождения этой особенности психики миссис Лоу в душевную болезнь. На данный момент она как нормальная личность не существует, каким бы зыбким ни было представление о норме.

— Значит, с ней невозможно разговаривать?

— Я дал ей успокоительное. На несколько часов ее сознание прояснится. Если вы хотите что-то обсудить с матерью, советую не терять времени, пока она снова не впала в забытье.

— Спасибо, доктор. Я так и сделаю.

В коридоре Айрин столкнулась с Николь. Старшая сестра схватила ее за руку и потащила к двери комнаты матери.

— Послушай сама… только не входи пока. Тебе не кажется…

Айрин приложила ухо к двери и услышала взволнованный шепот. Бэрил разговаривала сама с собой… или с кем-то, не видимым глазу, но существующим только для нее, с тем, кого, кроме нее, никто не видит и не слышит.

— Я не смогла сегодня прийти… я опоздала… Ты, наверно, ждал меня? Но ничего, завтра обязательно… только приходи завтра… не волнуйся, я добуду… Джинни спрятала, но у меня осталось чуть-чуть… Вот увидишь, я снова приду к тебе…

Айрин и Николь переглянулись, побелевшие от ужасной догадки.

— Мисс Лоу! — Клоуд поднялся на второй этаж и протянул Николь рецепт с подписью матери. Она вскрикнула. Айрин подошла и взглянула на помятую бумажку.

— В чем дело? — удивился врач. — Я уже садился в машину, как вспомнил, что случайно взял с собой это из комнаты вашей матери.

— Доктор, это не ее почерк.

— А, вы об этом. Пусть вас это не тревожит. Изменения в психике влекут за собой изменения почерка, подчас до неузнаваемости.

Айрин и Николь стояли и смотрели друг на друга. Они не заметили, как Клоуд ушел, вежливо попрощавшись. Не помнили, сколько прошло времени. Они молча постигали, что все детали мучившей их головоломки разом и окончательно прояснились, причем таким неожиданным образом, что открывшаяся картина оказалась страшнее всех их подозрений.

Не говоря ни слова, они прошли в комнату Айрин. Она достала из сумки старые листки. Сестры сверили почерк с почерком матери на рецепте. Идентичность не вызывала сомнений. Теперь они знали, кто автор загадочных писем. Им был тот же человек, который за минуту до этого повторял вслух похожие строки. Те же слова и выражения, лихорадочный бредовый стиль, содержание… А тут еще и последнее доказательство — слова доктора о неизбежности изменения почерка во время душевной болезни. Все сошлось один к одному.

— Боже мой… их писала мама?

Айрин достала письмо Бэрил к Уиллогби, сжав которое в руке она выскочила из дома Стивена. Почерк матери, такой знакомый, крупный и небрежный, с круглыми буквами, немного размашистый.