— Мистер Монтэгю привлёк тебя благородством, а не состоянием, ты к тому же имеешь прекрасное приданое, и обвинять тебя в расчетливости могут только низкие люди.

— Но ведь ты же видела, Энн, с той самой ночи он ни разу не пригласил меня, даже не подошёл ни разу!

— Мистер Монтэгю благородный человек и не хотел пользоваться тем, что мы обе в долгу перед ним.

Кора усмехнулась.

— Если это так, то надеяться мне вообще не на что — ведь мы по-прежнему обязаны ему.

— Я думаю, что пережив такую потерю, утратив брата, мистер Монтэгю почувствует себя одиноким, и снова проявит свои чувства.

— Он разлюбил меня! Я для него теперь ничего не значу!

— Вздор это всё.

Глава 32,

в которой выясняется, что же было у мистера Джулиана Монтэгю святого, а обществу становится известно о грядущем появлении на шелдоновском родословном древе новой ветви.

Когда Джулиан Монтэгю — и в детстве, в имении отца, и в юности, в Кембридже, — оглядывал себя в зеркалах, он не находил ни особого основания для восторгов, ни существенного повода расстраиваться. Сестрица Кэт, любя брата, была убеждена, что его красивые синие глаза и улыбка делают его весьма обаятельным, Шелдон полагал, что Джулиан имеет облик настоящего джентльмена. Но в Уинчестере, где сразу стало известно, что он — младший сын сэра Этьена Монтэгю, баронета, и его доход не превышает и тысячи фунтов, Монтэгю не показался никому особенно привлекательным. Ничего впечатляющего, таково было мнение о нём всех девиц в округе.

Однако теперь все вдруг поняли, что жестоко обманулись! Едва безвременная смерть старшего брата сделала Джулиана Монтэгю наследником имения, приносящего восемь тысяч годовых, его внешность в глазах всех девиц волшебно преобразилась. Монтэгю стал красавцем. Все были уверены, что более интересного и обаятельного молодого человека трудно даже представить! Как одевается, как танцует, а какой вкус! Повторяемая шёпотом история о госпитале ещё больше поднимала престиж Джулиана Монтэгю в глазах общества. Он не только красавец, но и смельчак! Настоящий герой! Слухи о некоторой испорченности мистера Монтэгю не вызывали теперь ни малейшего доверия. Их просто не слушали, либо видели в его похождениях вполне простительную склонность к приключениям, свойственную молодости. Отмечали его обаяние, безупречное знание французского, прекрасные манеры.

Монтэгю оказался почти в том же положении, что Шелдон в марте: пред ним заискивали мамаши, ему улыбались все дочки, но если раньше положение Раймонда казалось ему завидным, то ныне сам Джулиан чувствовал себя уставшим, вымотанным до крайности, истомлённым дурацкой необходимостью улыбаться всем подряд, не обидеть ни одну девицу невниманием. А тут ещё Шелдон нагло подлил масла в огонь, посоветовав ему, упаси Бог, не уклоняться от танцев, не садиться за карточный стол и не уединяться с мужчинами — а то, как бы кто не усомнился в его способности к брачной жизни и не заподозрил в каких иных порочных наклонностях… Джулиан Монтэгю тихо, сквозь зубы, бормотал проклятия и радовался только тому, что сезон заканчивался, многие уже собирались в Лондон на зиму.

Ситуация усугубилась для Монтэгю ещё одним обстоятельством, которое сам он звал ужасом, а Раймонд мягко именовал… неприятностью. Мисс Глэдис Сейвари по возвращении из Лондона ждало убийственное известие о замужестве подруги Эннабел Тэлбот. При одной мысли, что Эннабел уже замужем, а она — с приданым на двадцать тысяч больше — всё ещё остаётся без мужа, Глэдис просто теряла голову. И тут появившийся к концу сезона новый богач… Глэдис буквально не давала мистеру Монтэгю проходу. Тот, замечая её зовущие улыбки, вздрагивал, ощущая противную дрожь возле солнечного сплетения и лёгкое тремоло в коленях. Господи, спаси и сохрани…

Но проходу мисс Сейвари не давала не только Джулиану Монтэгю. Встретившись в гостиной Лавертонов с мисс Корой Иствуд, Глэдис не преминула заметить — и достаточно громко, чтобы быть услышанной, что теперь-то своенравная красотка пожалеет о былом пренебрежении… Мисс Кора поморщилась. Некоторые люди, что бы они ни сказали, не могут вызвать ничего, кроме тошноты и уныния. Но сама Кора не могла не понимать, что сказанное Глэдис скоро станет мнением всего общества.

На званом ужине у леди Холдейн, Кора, впервые после возвращения Монтэгю, заметила его издали и сразу поняла, что с ним произошло нечто страшное. Если Монтэгю и походил на корсара, то вернувшегося с галер. Кора видела, что Джулиан очень устал, потерян и сломлен. Сегодня он мало чем напоминал того Монтэгю, что появился в гостиной Сейвари в марте. Кора поняла, что надеяться не на что.

Сам Джулиан Монтэгю вошёл в гостиную леди Френсис без мыслей и предчувствий. Его безумная страсть, пережив и пик желания, и холод отстранённости, и безнадежность, пройдя Долину теней и Елисейские поля, утратила остроту и накал, превратившись в томящую боль, саднящую как незаживающая царапина. Выйдя из смертного круга, Джулиан полагал, что всё прежнее для него утратило прежний смысл. Что ему деньги, титул баронета? Дурная гордыня и пустое честолюбие… Монтэгю полагал теперь, что и Кора покажется ему таким же туманным призраком былого, и он окончательно сможет уверить себя в том, что нет в этом мире ничего устойчивого, и что её власть над его сердцем не беспредельна, что она истекла, истаяла, кончена…

Но вот Монтэгю снова, словно невзначай, бросал взгляды на высокие скулы, прекрасный чистый лоб, бездонные глаза и понял, что это — единственное, что живо в нём. Наваждение. Поистине эта женщина была его проклятием. А ведь сейчас Джулиан глядел на неё не теми отуманенными и воспалёнными глазами, что раньше, но взглядом отвердевшим и спокойным. Монтэгю отметил, что мисс Иствуд изменилась за то время, что он не видел её. Заметно похудела, стала ещё бледней, чем раньше, глаза стали глубже и печальней. Но Кора казалась Монтэгю ещё красивее, чем раньше, и сердце сжимало мукой при взгляде на неё. Её власть над ним была безмерна. На миг в Монтэгю взвихрилось яростное желание добиться её любви. Он хотел её так мучительно и страстно, что зубы его свело судорогой. Усилием воли Монтэгю одёрнул себя. Сумасшедший. Вечная гордыня, вечное самоутверждение. Разве мало его сокрушала и смиряла жизнь? Уймись, глупец. Ты что, стал достойным любви? Давно ли? При этой мысли глаза мистера Монтэгю потемнели.

Шелдон, зная его мимику, спросил, что с ним? Джулиан хандрил, нервничал и злился.

— Я знаю всё, что вы скажете, Раймонд. Я не стою любви, всё дурная надменность, я не имею права требовать…. Мои губы оскверняют… всё так. Я идиот. Не надо было приезжать. Это мистика. Я просто думал, что теперь смогу смотреть на неё спокойно. Это колдовство.

— Ну что вы, Джулиан. Скажу вам по секрету… Или не говорить? — задумчиво проронил виконт. Монтэгю пронзил его взглядом. — О вас осведомлялись и подробно расспрашивали. Мне даже показалось, что в вас… заинтересованы. Что до вашего желания, чтобы вас полюбили, то оно не надменное, а просто мужское. Хотя, боюсь, друг мой, вы многого пока не понимаете. Женщины, постоянно повинующиеся, ловящие вашу улыбку, взгляд, желание — самые страшные деспоты, они повелевают вами, как хотят…. Впрочем, это неважно.

Монтэгю искоса бросил взгляд на Раймонда. Правильно ли он понял? Между тем Шелдон, опасаясь, что сказал слишком много лишнего, поспешил вернуться к обсуждению темы «укрощения строптивой».

— Вы должны добиться её. Всё надо продумать, хотя, с другой стороны, как можно предсказать женщину? Да она одним капризом разобьёт все ваши расчёты…

Монтэгю с изумлением вытаращился на Шелдона.

— Вы же сами изволили выразиться, что мои губы оскверняют само имя Любви. Чего же я, по-вашему, могу добиться? И как же ваши моральные принципы?

Шелдон пожал плечами.

— Что до моих былых высказываний — они относились к другому человеку. Мне кажется, вы поумнели. А с точки зрения морали не вижу ничего недопустимого в желании жениться на любящей вас женщине. Добьётесь её любви — женитесь, не добьетесь — ну, она выйдет за другого. С пятьюдесятью тысячами фунтов приданого старыми девами не остаются, поверьте. — Джулиан задумчиво пережевывал персик, вслушиваясь в слова Раймонда. — Что тут аморально, помилуйте? К тому же, если же она окажется необоримой, — продолжал Шелдон, — вы сможете здорово утереть ей нос: женихи с восемью тысячами годового дохода тоже не остаются холостяками. Вы ей назло женитесь… на мисс Сейвари. — Монтэгю подбросило на стуле, он подавился персиком и закашлялся, — и даже в деньгах ничуть не потеряете, — проникновенно договорил Шелдон, постучав по спине Джулиана.

— …Чёрт!… Прекратите ваши шутки, Шелдон! Святыми вещами…

— О, ну, вот, я же говорил, что у вас и святое есть…

Шелдон поддержал друга по двум достаточно противоречивым причинам. Во-первых, Раймонд находил, что Джулиану Монтэгю надо чем-то заняться, и зачем было ремонтировать Монтэгюкастл, если он не обретёт в скором времени хозяйки, а, во-вторых, неделю назад он сам был весьма обрадован сообщением супруги, подтвержденным доктором Клиффордом, что через два месяца после Пасхи род Шелдонов обогатится наследником. Отец был в восторге, Пэт тоже и он радовался… до тех пор, пока не понял, что теперь вынужден полгода довольствоваться одинокой постелью и библиотекой. Отец счёл, что городской воздух вреден для внука, и увёз Пэт в Олдэби, предварительно уведомив о грядущем появлении на шелдоновском родословном древе новой ветви всего-то леди Холдейн и — случайно оказавшуюся неподалеку миссис Лавертон. Этого хватило, чтобы на следующий день об этом стало известно всем и каждому. Но не это угнетало Раймонда. Привыкнув к радостям супружества, Шелдон отчаянно скучал. Вечера удавалось коротать с книгами, но ему мучительно не хватало Пэт. Ничего не развлекало, ничего не интересовало. До появления Джулиана Монтэгю Шелдон с тоской узнал от мистера Салливана о государственном перевороте во Франции, произведённом позавчера бригадным генералом Бонапарте, блестяще проведшим Итальянскую и Египетскую компании. Он назначен первый Консулом Франции! «Провались ваш Бонапарте в преисподнюю», вяло подумал Раймонд и вежливо выслушал совершенно ненужные ему подробности о новом режиме консульства, проникновенно сообщив мистеру Салливану, что чрезвычайно взволнован французскими событиями.

Вчера Раймонд получил письмо от Пэт, но сегодня письма ещё не было. Не случилось ли чего? Матримониальные планы Монтэгю сулили ему, по крайней мере, хоть какое-то развлечение. Промыслом Божьим, полагал он, Джулиану было дано довольно времени для осмысления былых глупостей и покаяния в былых сумасбродствах. Теперь Раймонд и впрямь склонен был счесть бывшего университетского распутника достаточно поумневшим, если не для того, чтобы быть достойным любви, то хотя бы для того, чтобы добиваться её.

Они встретились на следующий день возле Грейт-Холла, куда забрели полюбоваться цветными витражами.

Здесь же гуляли мистер Арчибальд Кемптон с женой и детишками и мистер Эдмонд Девэрилл с супругой. Мужчины обсуждали приятнейшее событие, произошедшее неделю назад с мистером Девэриллом. Его тесть — подумать только! — подарил ему охотничий домик неподалеку от Стоукской заводи! Друзья как раз накануне съездили, чтобы осмотреть столь щедрое дарение, и теперь обсуждали — сдать ли его в аренду или пользоваться им самим? Ведь для пикников — местечко дивное, а мистер Кемптон, кроме того, обожал рыбалку, и вчера, едва закинул удочки — выловил двух прелестных сазанчиков. Вот таких, — он раздвинул ладони на два фута. Миссис Флора Кемптон, смеясь, сдвинула руки супруга на полфута, уверяя, что так ближе к истине.

Погода была необыкновенно теплой для ноября. Монтэгю по-прежнему хандрил, но было заметно, что уверения Шелдона всё же были им услышаны. Они болтали — свободно и откровенно, как равный с равным. Странно, что оба не могли наговориться, очевидно, потому, что каждый слишком долго не имел равного собеседника и несколько истомился молчанием. Обсуждению — пристрастному и основательному — подверглись события минувших месяцев, от французских бонапартовых заварушек до мерзейшего поведения Вивьена Тэлбота и до приключения Джулиана на тихой окраине у госпиталя Сент-Кросс. Шелдон, выслушав полный отчёт о случившемся, был шокирован.

— Помилуй, Боже! И после этого вы не удостоились от мисс Иствуд ни единой улыбки и слов признательности?

— По-моему, вы уподобляетесь Ларошфуко, дорогой Раймонд, по мнению которого в основе мужской доблести лежат тщеславие, стыд и темперамент. Я не ждал благодарности от мисс Иствуд.

— Вздор, причём тут Ларошфуко? Но такая неблагодарность противна женской природе. Она должна была как минимум поблагодарить вас. Как максимум — влюбиться. Потому-то она и осведомлялась о вас!