— Вот пусть она мне сама и скажет, что у нее нет на меня времени, — перебил его Робин. — По какому адресу она живет?

— Э-э-э…

Тут Робина осенила догадка:

— Ты не знаешь ее адреса?

— Разумеется, я его знаю!

— Тогда скажи мне его!

— Я убежден, что она не желает никого принимать.

— Значит, она не сказала тебе, где ее искать, — с изумлением проговорил Робин.

Он восхищался своей вновь найденной сестрой. Какая молодец — не желает жить с тираном отцом, да и все. А может, здесь еще что-нибудь скрывается?

— А ты хоть знал, что она в Лондоне, до того как увидел объявление?

— Разумеется! — рявкнул Беллингем-старший. — Эта помолвка, можно сказать, моих рук дело.

Да, в это Робин был готов поверить. Но больше отец, очевидно, ничего не знает. Робин ликовал — какова сестренка! Позавидовать только можно, как она пренебрегает отцом! Робину еще больше захотелось с ней встретиться. Он последует ее примеру и тоже начнет чихать на запреты и наставления отца. Вместе они его победят! Робин ухмыльнулся. Он покажет старику, что его сын — не ребенок, а взрослый мужчина и что с ним надо обращаться как с мужчиной.

— Что тебя так развеселило?

Мистеру Джорджу Беллингему было неприятно признать, что он не знает адреса Эммы.

— Ничего, папа, — тоном послушного сына ответил Робин.

Нет смысла сейчас с ним препираться. Вот когда рядом с ним будет Эмма… Тогда папашу ждет сюрприз. Робин подавил ухмылку, встал и пожелал отцу доброй ночи.

Глава 4

На следующий день в девять часов утра Колин Уэрхем опять стучался в дверь дома Арабеллы Таррант. Барон был одет с иголочки. Бежевые панталоны и сюртук оливкового цвета безукоризненно облегали фигуру. Сапоги сияли как зеркало, черные волосы были аккуратно причесаны. Горничная проводила его в гостиную. Колин оказавшись один, принял хладнокровный вид. Пока нет Эммы, надо собраться с мыслями.

Большую часть ночи он не спал, перебирая в памяти события, которые за последние дни возмутили ровный ход его жизни. Уединившись в своей библиотеке, Колин пытался найти ответ на резонный вопрос Эммы: почему он хочет на ней жениться? И теперь он знал, почему хочет вступить в брак, который все его знакомые считали сумасшествием.

Его решение жениться на Эмме вовсе не импульсивно. Оно очень логично, и это он попытается доказать Эмме Таррант сегодня.

Колин старательно подготовился к этой встрече и был уверен, что она пройдет так, как он задумал. Если он хочет убедить Эмму, он должен воззвать к ее разуму и ее принципам.

В комнату неожиданно вошла Арабелла Таррант.

— Доброе утро, мистер Уэрхем. К сожалению, у меня для вас неутешительная новость: Эмма не хочет спускаться в гостиную. Говорит, что ей с вами разговаривать не о чем.

Колин, почувствовав укол раздражения, с трудом взял себя в руки.

— Передайте, пожалуйста, леди Таррант, что нам есть о чем поговорить, — вежливо сказал он.

— Боюсь, что…

— Прошу вас! — сказал Колин уже не терпящим возражений тоном.

Леди Арабелла поспешила выйти, чтобы не нагнетать и без того нелегкое положение.

Надо держать себя в руках, — думал Колин. — Никаких вспышек, никаких оговорок, которые могут ее оттолкнуть.

Через несколько секунд опять вошла леди Арабелла.

— Она не хочет спускаться вниз, — неуверенно начала она. — Говорит, что…

— Что она говорит? — спросил Колин, видя, что она умолкла в поисках слова.

— Она…

— Какого чер… Да скажите, наконец, что она сказала.

— Она просила передать… В общем, если вы не уйдете, она прикажет Фереку вышвырнуть вас из дома, — выпалила пожилая дама.

— Вот как? — Колин спокойно отметил, что его руки сжались в кулаки, но он сознательно их разжал.

— Передайте ей, что Ферек вряд ли со мной справится. А если он нанесет мне телесное повреждение, его посадят в тюрьму или повесят, — с наслаждением закончил он.

— Милорд! — воскликнула тетушка.

— Будьте любезны, передайте леди Таррант мои слова.

С затравленным видом Арабелла опять вышла из гостиной.

Зубы не сжаты, — отметил Колин, — брови, что бы там ни говорило это зеркало, не нахмурены. Это уже хорошо! Во что бы то ни стало надо добиться свидания с Эммой! Этот разговор необходим…

Леди Арабелла не заставила себя долго ждать. На ее лице была написана та же озабоченность.

— Она все равно отказывается, милорд. Ее ничем не проймешь. Боюсь, что…

Не сказав больше ни слова, Колин прошел мимо нее и уже через минуту поднимался по узкой лестнице на второй этаж. Леди Арабелла нервным шагом спешила за ним. На втором этаже Колин оглянулся на нее с вопросом в глазах: какая дверь? Трясущейся рукой она указала на дверь справа. Не колеблясь ни секунды, Колин рванул дверь и вошел в маленькую спальню, на окнах которой висели выцветшие розовые занавески из набивного ситца. Эмма сидела за маленьким письменным столом.

— Ни одна женщина не вызывала во мне такого раздражения, — обратился он к ней, игнорируя приветствие — Но и интереса тоже.

— Милорд! — негодующе воскликнула Эмма, вскакивая. — Как вы смеете без разрешения врываться ко мне в комнату?

— А что мне оставалось делать? Вы же отказываетесь сойти вниз.

— Я просила, чтобы вы ушли.

— Этого я делать не намерен, — сказал Колин, стараясь вернуть себе спокойствие.

Как она хороша в этом платье из белого муслина в голубой цветочек!

— Вчера вы спросили меня, почему я хочу на вас жениться. Так вот, я уже привел главную причину.

— Какую это?

— Что вы первая женщина, которая меня так заинтересовала, — повторил он. — Я убежден, что вы никогда не будете нагонять на меня скуку.

— Таких женщин в Лондоне, наверное, много.

— Я таких не встречал.

— Лондон — большой город, — холодно заметила Эмма, — и уж, конечно, можно найти интересных женщин и более подходящих вам невест.

— Это зависит от того, какие к ним предъявлять требования. Последнее время мне только и подсовывали подходящих невест. Уверяю вас, что все они смертельно скучны.

— Значит, плохо искали, милорд.

— Да? — Колин скривился, вспомнив, сколько пустых часов он провел в праздных и скучных беседах, мечтая только об одном — сбежать. — Вы вот говорите о подходящих невестах. А вы знаете, кто считается для меня подходящей невестой? Семнадцатилетняя девчонка, которая ничего не знает о жизни.

— Ну почему обязательно семнадцатилетняя?

— Потому что так решила моя мать. С того дня, как я вернулся домой, она только и делает, что представляет мне девчонок, обвешанных ленточками и кружевами и с заученным восхищением принимающих каждое мое слово. Они выглядят все как рождественские елки — яркие, празднично убранные!

Эмма представила картину и улыбнулась.

— Такие вежливые, послушные и старательные девочки… — добавил Колин.

— А что еще мужчинам нужно? — резко перебила его Эмма.

— …нагоняют на меня невыносимую скуку, — закончил Колин.

— Просто вы их не знаете, — предположила Эмма, хотя в глубине души ей вовсе не хотелось разубеждать Колина.

— Знаю я их отлично, — ответил он. — И не их это вина, что они такие. У них еще не было времени научиться думать самостоятельно. А я не желаю выступать в роли наставника.

— А я-то тут при чем? — воскликнула Эмма.

— При том, — сказал Колин тоном, который заставил ее повернуться и посмотреть на него. — Тут есть и другая сторона дела — та, что касается невесты. Я не такой уж завидный жених.

Эмма хотела возразить, но он жестом заставил ее замолчать.

— Я восемь лет воевал, — помедлив, продолжал Колин (это было самое трудное, что ему предстояло сказать). — Кровавые образы войны все еще терзают меня, мешая жить… Мне кажется, что я уже никогда не буду прежним.

Эмма внимательно смотрела ему в лицо, ощущая смутную тревогу.

Колин хотел открыться ей до конца, но что-то в ее взгляде остановило его, и он заговорил о другом:

— Если раньше у меня хватало терпения выносить глупость или невежество, теперь у меня его просто нет. Я не терплю дураков… и дур. Я думаю, что вам это должно быть понятно. Мне даже кажется, что и вам случалось чувствовать то же самое.

Они встретились глазами. Да, — подумала Эмма, — не зря мне почудилась в них недосягаемая темная глубина.

— Мы оба много пережили, — продолжал Колин, — и поэтому должны понимать друг друга.

Теперь уже Эмма слушала его с полным вниманием.

— Я не хочу провести остаток дней с женщиной, которая без конца жалуется, что не понимает меня. Не хочу, чтобы от меня требовали веселья тогда, когда я не желаю смеяться.

Эмма почувствовала к нему товарищеское участие. Да, это ей понятно.

— Один среди смеющихся, — проговорила она.

Лицо Колина посветлело.

— Вот видите! Вы меня понимаете.

— Да.

Эмма словно увидела его в новом свете. Ободренный участием в ее глазах, Колин шагнул к ней и взял ее за руку.

— Когда мне было двадцать лет, я полагал, что когда-нибудь влюблюсь без памяти, и это чувство заставит меня жениться. Сейчас мне уже почти тридцать, и боюсь, что все мои чувства сгорели в огне сражений. — Он посмотрел Эмме в глаза. — Может быть, вам и это понятно?

Эмме стало трудно дышать.

— А в вас меня многое восхищает, — продолжал Колин. — Вы очень умны. У вас строгие понятия о порядочности. Мне кажется, что мы можем предложить друг другу товарищество. Может быть, на большее нам обоим сейчас и не приходится рассчитывать.

Эта мысль Эмму поразила. Она вгляделась в лицо Колина:

— Товарищество?

Он кивнул.

— Короче говоря, вы предлагаете мне сделку?

— Да. Вряд ли вам хочется вернуться к прежней жизни. А мне нужна жена, которую бы я не опасался удавить после недели совместной жизни. Мне кажется, что мы в этом смысле… подходим друг другу.

Эмма смотрела на него, широко раскрыв глаза. Но думала не о нищей и опасной жизни, которая ждала ее за границей, и даже не о роскоши, которая будет ее окружать, когда она станет баронессой Сент-Моур. Больше всего ее поразили слова Колина о тяготах войны и о том, что они оба познали страдания. Они породили отклик в самой глубине ее существа; что-то в ней отозвалось на его голос, его тон, на таящуюся в его глазах темноту. Ей никогда прежде не приходилось испытывать такой духовной близости с чужим человеком. Она даже не надеялась, что это может случиться. Ее охватило чувство, которому она не могла найти названия, но от которого в ней все затрепетало.

— Я… — начала она и не смогла продолжать.

— Не обрекайте меня на жизнь среди людей, которые не видели темноты, для которых всегда сияло солнце. И я тоже не хочу толкать вас на такую жизнь, — добавил он.

Сделка. Уговор между двумя людьми, которые понимают друг друга, уговор, который выгоден им обоим. Нет, это вовсе не необдуманный нелепый шаг, продиктованный упрямством и обреченный на катастрофу. Это совсем не похоже на глупый поступок юной девушки, вообразившей, что нашла настоящую любовь. Здесь ей ничего не грозит. Здесь все основано на разумных соображениях. И это обещает не так уж мало. Товарищество, — подумала Эмма. — Какое приятное слово.

— Нет.

— Нет? — переспросил он.

— Нет, я не могу обречь вас на такую жизнь, — сказала Эмма, зная, что говорит правду, хотя, возможно, делает серьезную ошибку.

Подглядывавшая в щелку Арабелла Таррант чуть не взвизгнула, но вовремя прикрыла рот рукой. Замечательно! Кажется, эта пара пришла к какому-то соглашению, хотя она не поняла и половины того, что они говорили друг другу. Барон Сент-Моур и Эмма будут благодарны за то, что она их свела, думала Арабелла, глядя, как Колин подает Эмме руку, а та вкладывает в нее свою, словно закрепляя уговор рукопожатием. Они будут ей очень благодарны, в этом нет никакого сомнения.

И вдруг леди Арабеллу пронзила зависть. У Эммы будет все. Как это несправедливо! В ее собственной жизни не было места справедливости.

Но может быть, мне тоже, наконец, повезет, — подумала она и на цыпочках отошла от двери.

— Мне надо только задать вам один деликатный вопрос, — тем временем говорил Колин.

Услышав перемену в его тоне, Эмма насторожилась.

— Мой титул требует, чтобы я имел наследника, — ровным голосом сказал Колин.

Эмма секунду смотрела на него с недоумением, потом поняла.

— Я… я забеременела на первом году брака, но потеряла ребенка во время долгой и тяжелой дороги в Вену. — Ей было тяжело об этом говорить. — Доктор сказал тогда, что это не помешает мне иметь других детей. Но в дальнейшем Эдвард проводил ночи в основном за карточной игрой и пьянкой. Он почти никогда… ну, в общем… мне стало очевидно, что он влюблен не в меня, а в карты.

Колина охватили острая жалость к Эмме и презрение к человеку, который так с ней обходился. Какое-то время оба молчали. Потом Уэрхем набрался мужества и сказал, наконец, глядя Эмме прямо в глаза: