Взор Елизаветы с удивлением остановился на маленьком чужестранце и скользнул по комнате, напоминавшей базар. На всех столах и стульях лежали богатые ткани, шали, книги в дорогих переплетах и различные принадлежности туалета. Елена, проследив за взглядом Елизаветы, отрывисто проговорила:

— Это все подарки моего брата, который вчера неожиданно вернулся.

Как холодно при этом звучал ее голос! На ее заплаканном лице не было и тени радости, кротость сменилась досадой и даже гневом.

Елизавета молча наклонилась и подняла букет чудных, уже почти завядших камелий, лежавший на полу.

— Ах да! — проговорила Елена, поднимаясь. — Это утренний привет моего брата. Букет упал со стола и был забыт. Пожалуйста, поставьте его в вазу.

— Бедные цветочки! — вполголоса произнесла Елизавета, расправляя поникшие лепестки. — Распускаясь, они и не подозревали, что попадут в такую холодную атмосферу.

Елена испытующе взглянула на девушку, и в ее взоре отразилось раскаяние.

— Поставьте цветы на окно, там больше воздуха, они, может быть, оживут, — шепнула она. — О боже! — Она опустилась в кресло. — Он чудесный человек, но его появление нарушает гармонию нашей жизни.

Елизавета недоверчиво взглянула на Елену, полулежавшую в кресле с таким видом, будто судьба послала ей самое тяжкое испытание. Девушка и вчера не могла себе объяснить поведение Елены, сегодня же она была подавлена, осознав, насколько странен и непонятен ее характер. Куда так внезапно исчезло чувство глубокой благодарности, с которым Елена обычно говорила о своем брате? Неужели нежность, как казалось, переполнявшая ее сердце, могла так быстро испариться, и она злилась теперь из-за того, что должно было стать для нее радостным событием? И если даже прибывший не симпатизировал тем людям, в окружении которых Елена чувствовала себя счастливой, если даже он противился исполнению ее желаний, то неужели же между ними так скоро могло наступить охлаждение, а то и озлобление? Елизавета вдруг почувствовала глубокую жалость к человеку, который плавал по далеким морям, путешествовал по разным странам, а возвратившись домой после долгого отсутствия, стал неким разрушительным элементом. Как глубоко должно было затронуть его то обстоятельство, что вместо сердечного приема он нашел в сердце своей сестры лишь безразличие и холод!

Рассуждая так, девушка поправляла цветы в вазе. Она никак не отреагировала на страстную речь Елены, беспощадно обвинявшей брата. Последняя, очевидно, сама почувствовала, что зашла слишком далеко, и совершенно другим тоном попросила Елизавету сесть и немного поболтать с нею.

В эту минуту дверь с шумом распахнулась и на пороге показалась женская фигура. Елизавета с трудом узнала в этой женщине баронессу Лессен. Ее белые волосы, обычно тщательно причесанные, падали из-под утреннего чепчика на лоб. Лицо было покрыто красными пятнами. Взгляд ее утратил обычное выражение гордой самоуверенности. Какой же ничтожной казалась она теперь!

— Ах, Елена! — взволнованно воскликнула она, не замечая Елизаветы. — Рудольф только что позвал к себе несчастного Линке. Он так сердится и кричит на беднягу, что слышно в дальнем углу двора. Господи!.. Я чувствую себя такой несчастной! Сегодняшнее утро совсем убило меня, я еле держусь на ногах. Я не смогла больше выносить такую несправедливость и укрылась здесь. Рушится все то, что я с таким трудом создавала во имя Господа! И нужно же было такому случиться, что Эмиль уехал в Оденбург! Мы покинуты и одиноки, дорогая Елена! — И баронесса обвила обеими руками шею девушки.

Этим моментом и воспользовалась Елизавета, чтобы выскользнуть из комнаты.

Когда она очутилась в коридоре, выходящем в вестибюль, до нее донесся громкий разговор. Низкий, звучный мужской голос иногда повышался от сильного волнения, но ни разу не прозвучал резко. Елизавета не могла определить, откуда доносится этот голос, и побежала, торопясь поскорее выйти из особняка. Но не успела она сделать и несколько шагов, как ясно услышала:

— Вы покинете Линдгоф не позднее завтрашнего вечера.

— Господин фон Вальде… — раздался другой голос.

— Это мое последнее слово! — повелительно произнес первый из собеседников, и в эту минуту Елизавета с ужасом осознала, что стоит перед открытой дверью.

Посреди комнаты стоял высокий мужчина, заложив одну руку за спину, а другой указывая кому-то на дверь. Взгляд темных горящих глаз встретился со взором Елизаветы. Она поспешно отвела глаза и выбежала в сад. Ей казалось, что этот взгляд преследует ее.

Когда вся семья Фербер собралась за ужином, отец стал оживленно рассказывать, как познакомился сегодня в лесничестве с господином фон Вальде.

— Ну и как он тебе? Понравился? — спросила жена.

— На этот вопрос, дорогая моя, я смогу тебе ответить, может быть, только через год, и это при условии, что я буду видеть его чуть ли не ежедневно. Пожалуй, даже и тогда я не составлю о нем определенного мнения. Меня этот человек заинтересовал тем, что все время заставляет тебя задуматься, действительно ли он такой холодный и бесстрастный человек, как о нем говорят? Он пришел к моему брату, чтобы расспросить его об инциденте между управляющим и той бедной женщиной, Шнейдер, потому что ему сказали, будто бы Сабина была свидетельницей случившегося. Сабину позвали в комнату, чтобы она рассказала, в каком виде застала несчастную Шнейдер. Фон Вальде желал все знать до мельчайших подробностей. Он приехал сюда прямо из Испании. Из сказанного им можно заключить, что какой-то друг написал ему о том, что здесь творится, после чего он немедленно отправился домой.

— А какова его наружность? — спросила госпожа Фербер.

— Мне он очень понравился, хотя я еще ни разу не встречал человека, который держался бы так холодно и неприступно, как фон Вальде. Я знаю, что его считают донельзя высокомерным, но, как мне кажется, это мнение ошибочно, просто он сильно удручен жизнью.

Елизавета задумчиво слушала слова отца, а потом рассказала о сцене, свидетельницей которой случайно стала.

— Ну, значит, суд свершился скорее, чем можно было предположить, — сказал Фербер. — Может быть, это произошло и благодаря моему брату — ведь он беспощаден в своих суждениях, когда спрашивают его мнения, и, вероятно, выложил господину фон Вальде все, что накипело на душе.

Глава 10

С этого вечера прошло не более недели, но за этот небольшой отрезок времени в Линдгофе произошли громадные перемены.

Уволенный управляющий был заменен новым, которому, однако, предоставили очень незначительные полномочия, так как хозяин во все вникал сам. Большинство из тех, кому отказали в месте за то, что они посещали деревенскую церковь и не слушали проповеди в замке, снова были приняты на работу в имение. Наконец, в воскресенье фон Вальде в сопровождении баронессы фон Лессен и маленькой Бэллы присутствовал на богослужении в деревенской церкви в Линдгофе. Учитель Меренг, к всеобщему удивлению, появился на хорах в качестве слушателя, а после службы почтенный деревенский пастор обедал в замке.

Доктор Фельс теперь каждый день приезжал в Линдгоф, потому что Елена заболела. Последнее обстоятельство и было, вероятно, причиной того, что Елизавету не приглашали больше давать уроки музыки и что, по словам лесничего, баронесса избежала «ссылки в Сибирь».

— Ведь господин фон Вальде вовсе не варвар, чтобы усугублять состояние своей сестры, лишая ее приятного для нее общества, — сказал лесничий. — Само собой разумеется, что если баронесса перестанет здесь бывать, то и ее сын не будет посещать замок.

В деревне все знали, что в замке свирепствуют страшнейшие бури, которые очищают тамошнюю атмосферу. Первые три дня после приезда фон Вальде обедал один в своей комнате и отсылал обратно все бесчисленные записки, которые посылала ему баронесса, но в конце концов болезнь Елены вынудила их встретиться у ее постели. С этого дня жизнь как будто вошла в прежнюю колею, хотя слуги уверяли, что господа за столом не говорят ни слова. Гольфельд приезжал один раз, чтобы поприветствовать хозяина, но, по слухам, уехал очень быстро и притом с чрезвычайно вытянутой физиономией.

В один пасмурный августовский день Елена фон Вальде прислала Елизавете записку с просьбой прийти в замок. Войдя в ее комнату, девушка увидела, что Елена не одна — в кресле у окна сидел фон Вальде, похоже, он заканчивал произносить какую-то речь. Сидевшая рядом с ним баронесса фон Лессен, наклонившись к нему, с любезной улыбкой слушала его слова, хотя они были обращены к Елене. Баронесса держала вязание, и вся эта картина казалась вполне мирной. На кушетке лежала Елена, просторный капот окутывал всю ее тщедушную фигурку, русые волосы были запрятаны под утренний чепчик, розовые ленты которого еще больше подчеркивали смертельную бледность ее лица. На пальце у нее сидел попугай, которого она время от времени ласкала и прижимала к щеке. «Ужасная» птица была теперь «милочкой» и могла кричать сколько душе угодно. Значит, и тут состоялось примирение.

Елена, увидев Елизавету, приветственно махнула ей рукой, но от девушки не укрылось, что она старалась подавить легкое смущение.

— Милый Рудольф, — проговорила она, взяв брата за руку, — вот та милая артистка, которой я обязана многими прекрасными часами. Елизавета Фербер, которую ее дядя, да и все в округе зовут «златокудрая Эльза», так увлекает всех своей игрой, что я хочу попросить ее заставить нас забыть о сегодняшнем пасмурном небе. К сожалению, я не могу составить вам компанию у рояля. Не будете ли вы так добры сыграть нам что-нибудь?

— С удовольствием, — ответила Елизавета, — но я очень волнуюсь, потому что боюсь не справиться с тучами на небе и не оправдать похвалу моей игре.

— Могу ли я теперь удалиться на часок? — спросила баронесса, складывая вязание в корзинку и вставая. — Я хочу немного прокатиться с Бэллой — бедняжка так долго не была на воздухе!

— Ну, кажется, в свежем воздухе здесь недостатка нет — ей достаточно высунуть голову в окно, — сухо проговорил фон Вальде, стряхивая с сигары пепел.

— Ох, Рудольф, тебе, возможно, не очень хочется давать мне лошадей? Я останусь дома, если…

— Я совершенно не понимаю, чего ради мне удерживать тебя? Катайся, пожалуйста, когда и сколько тебе угодно, — последовал равнодушный ответ.

Баронесса поджала губы и обратилась к Елене:

— Значит, решено: кофе будем пить у меня. Я недолго буду отсутствовать, так как собирается дождь. Вернусь ровно через час и отведу тебя к себе.

— Это уже в течение многих лет было моей обязанностью, — вступил в разговор фон Вальде, — и я надеюсь, что сестра не думает, будто я забыл о ней за время разлуки.

— Конечно нет, милый Рудольф, я буду тебе благодарна, — оживленно воскликнула Елена, в то время как ее взгляд боязливо перебегал с брата на баронессу и обратно.

Баронесса между тем мужественно поборола свой гнев. Она с милой улыбкой протянула руку фон Вальде, поцеловала Елену и, проговорив «до свидания», выпорхнула из комнаты.

Во время этих переговоров Елизавета рассматривала лицо фон Вальде, взгляд и голос которого на днях произвели на нее такое сильное впечатление. Его лицо выражало твердость, которую ничто не может сломить, а взгляд говорил о честности и решительности этого человека. Какой спокойный свет лился из его глаз, которые тогда метали искры! Его взгляд становился более ледяным, когда останавливался на баронессе. Темная, чуть вьющаяся борода покрывала нижнюю часть лица фон Вальде, придавая ему строгость и величавость.

Когда баронесса вышла из комнаты, Елизавета подняла крышку рояля.

— Нет-нет, пожалуйста, без нот! — воскликнула Елена, заметив, что молодая пианистка ищет их. — Мы хотим послушать ваши собственные мысли. Прошу вас, сыграйте что-нибудь экспромтом.

Елизавета без колебания села за рояль. Вскоре она забыла о внешнем мире. В ее душе зарождался целый сонм звуков, который увлекал ее куда-то ввысь. Ее внутренний мир выливался в этих мелодиях.

Последние аккорды отзвучали. На ресницах Елены дрожали две слезинки, ее лицо побледнело еще больше. Она взглянула на брата, но тот смотрел в сад. Когда он наконец повернулся к ней лицом, оно было таким же спокойным, как и раньше, только легкий румянец появился на щеках. Сигара выскользнула из его пальцев и лежала на полу. Он ни слова не сказал Елизавете относительно ее игры, зато Елена, которой, видимо, было неприятно молчание брата, рассыпалась в похвалах, как бы компенсируя его холодность.

— Это было гениально! — воскликнула она. — В Б., наверное, не имели понятия о золотом источнике мелодий, таящихся в груди Эльзочки, иначе ее не отпустили бы в наши тюрингенские леса.

— Вы раньше жили в Б.? — спросил фон Вальде, переводя взгляд на Елизавету.