— Вы сегодня пришли слишком рано, дитя мое, — сказала Елена, когда гостья переступила порог.

Елизавета пояснила, что хотела навестить мисс Мертенс.

— Ах, отложите это! — с живостью воскликнула Елена, тогда как баронесса с чрезвычайно язвительной насмешкой подняла глаза от своей работы. — Сегодня из Лейпцига прислали массу новых нот, — продолжала барышня фон Вальде. — Я их просмотрела, все это чудные вещи. Может быть, мы найдем какую-нибудь особенную пьесу для нашего концерта. Посидите с нами, мы потом пойдем вместе в замок, — и она, пододвинув Елизавете корзиночку с печеньем, положила прекрасную грушу ей на тарелку.

В эту минуту через порог перескочила собака фон Вальде. Елена устремила взор на дверь, изо всех сил стараясь придать своему лицу как можно более спокойное и беззаботное выражение. Баронесса бросила свою работу, проверила рукой, достаточно ли горяч кофейник, приготовила чашку и сахарницу и пододвинула к столу еще один стул. Язвительная улыбка исчезла с ее уст, она постаралась придать себе как можно более достойный вид. Гольфельд, увидев собаку, поспешил в парк и пару минут спустя вошел в павильон вместе с фон Вальде. Тот, по-видимому, возвращался с прогулки, так как его пальто запылилось, как и круглая войлочная шляпа.

— Мы уже боялись, милый Рудольф, что вовсе не увидим тебя сегодня! — воскликнула Елена, протягивая ему руку.

— У меня оказалось больше дел в Л., чем я предполагал, — отозвался он, не садясь на предложенный ему стул, а опускаясь на диван рядом с сестрой, так что Елизавета, поднимая глаза, была вынуждена смотреть прямо на него. — Впрочем, я вернулся уже полчаса назад, только Рейнгард задержал меня в связи с делом, требующим немедленного решения, поэтому я чуть было не лишился удовольствия пить кофе у тебя, дорогая Елена.

— Противный Рейнгард! — капризно проговорила Елена. — Он мог бы и подождать немного — свет от этого не перевернулся бы.

— Ах, милое дитя! — вздохнула баронесса. — Есть вещи, которые мы никогда не сможем изменить. Мы всю жизнь должны быть рабами своих подчиненных.

Фон Вальде повернул голову и окинул ее взглядом с ног до головы.

— Почему ты так смотришь на меня, милый Рудольф? — не без некоторого смущения спросила она.

— Я только хотел убедиться в том, что тебе удается эта роль.

— Всегда встречаю насмешку, когда ищу сочувствия, — отметила баронесса, стараясь, чтобы в ее голосе звучала печаль. — Не каждый обладает, — она опять вздохнула, — твоим завидным равнодушием. У нас, бедных женщин, существуют нервы, заставляющие вдвойне волноваться по любому поводу. Если бы ты видел, в каком состоянии я была сегодня утром!..

— Вот как?

— Мне до сих пор неприятно об этом вспоминать. А во всем виновата эта несносная мисс Мертенс!

— Она тебя обидела?

— Какое выражение, милейший Рудольф! Как могла обидеть меня особа ее положения? Она меня страшно разозлила.

— Я вижу, к своему огромному удовольствию, что ты не так-то легко покоряешься игу, о котором упоминала.

— Мне пришлось в последнее время вынести так много от этой ужасной особы, — продолжала баронесса, как бы не услышав слов кузена. — Материнские обязанности для меня священны, а поэтому я считаю необходимым присутствовать на уроках. К сожалению, я убедилась, что познания мисс Мертенс очень ограничены, а ее взгляды на жизнь вовсе не таковы, какие, по моему мнению, следует прививать Бэлле. Сегодня утром я слышала, как эта глупая мисс Мертенс говорила ребенку, что благородство души стои́т гораздо выше благородства по рождению. Ты, вероятно, согласишься, дорогой Рудольф, что с такими взглядами Бэлла будет играть очень незавидную роль при дворе, а ведь я забочусь о ней и рассчитываю, что со временем она станет фрейлиной.

— Против этого я ничего не могу возразить.

— Ну, слава богу! — воскликнула баронесса, облегченно вздыхая. — Я немного беспокоилась, не зная, как ты отнесешься к тому, что я отказала мисс Мертенс, заслуги которой ты переоценил.

— Я не имею никакого права предписывать тебе что-либо относительно твоих подчиненных, — холодно заметил фон Вальде.

— Но я стараюсь по возможности действовать сообразно твоим желаниям, милейший Рудольф. Не могу выразить, как я рада, что мне больше не придется видеть эту противную английскую физиономию!

— Мне очень жаль, но совсем избавиться тебе от нее не удастся: она останется в Линдгофе, так как Рейнгард, мой секретарь, полчаса назад обручился с нею.

Вышивка выпала из рук баронессы. На этот раз не только на щеках ее выступили пятна, но даже лоб побагровел.

— Похоже, этот человек лишился рассудка! — вскричала она, выйдя, наконец, из оцепенения.

— Не думаю. Ведь он только что доказал обратное, — спокойно проговорил фон Вальде.

— Ну, он и здесь проявил любовь к древностям! — язвительно произнесла баронесса и расхохоталась.

Гольфельд тотчас подхватил ее смех. Елена бросила на него томный взгляд. Елизавета почувствовала, что этот смех будто ножом режет ее сердце.

— Я надеюсь, — снова начала баронесса, — что ты не потребуешь от меня, милейший кузен…

— Что такое?

— Чтобы я оставалась под одной кровлей с этой особой.

— Заставить тебя, я, конечно, не могу, Амалия, точно так же, как не в моей власти запретить своему секретарю жениться.

— Но ты можешь сказать ему, что его выбор делает невозможным пребывание в твоем доме близких тебе людей.

— Этого я тоже не могу, потому что он состоит у меня на службе пожизненно, и я только что назначил пенсию его будущей жене на случай его смерти. Я вполне одобряю выбор Рейнгарда и выделил ему комнаты в первом этаже северного флигеля. Он заберет к себе тещу.

— Ну-с, поздравляю его с таким приобретением! — воскликнула баронесса. — Простите меня за прямоту, но я ни одного дня не желаю видеть возле себя эту особу. Пусть она отправляется куда хочет. Тем более что жениху и невесте не полагается жить под одной кровлей.

— Если позволите, — обратилась Елизавета к Елене, — я попрошу своих родителей разместить мисс Мертенс у нас. Места хватит всем.

— Ах, пожалуйста, сделайте это! — промолвила Елена, протягивая Елизавете руку.

Баронесса бросила на Елизавету яростный взгляд.

— Значит, дело уладилось ко всеобщему удовольствию, — сказала она, с трудом сохраняя самообладание. — Да, между прочим, — обратилась она к гостье, — я только что вспомнила, что ваш гонорар за уроки уже несколько дней лежит у моей горничной. Постучите к ней мимоходом, она отдаст вам деньги и счет, на котором я попрошу вас расписаться.

— Амалия! — испуганно воскликнула Елена.

— Я исполню ваше приказание, сударыня, — спокойно отозвалась Елизавета.

Она заметила, что при словах баронессы в глазах фон Вальде вспыхнул гневный огонек, но тотчас его лицо приняло чрезвычайно насмешливое выражение.

— Советую вам с осторожностью входить на половину баронессы, потому что там — не смейтесь! — даже днем бродят нечистые духи, — обратился он к Елизавете. — Не заботьтесь больше об этом деле, мой управляющий все уладит. Он вполне надежен и умеет устраивать подобные дела с таким тактом, какому могут позавидовать многие дамы.

Баронесса поспешно свернула работу и встала.

— Будет лучше, если я до конца дня удалюсь в свою комнату, — сказала она, повернувшись к Елене. — Иногда случается, что самые невинные поступки истолковываются как весьма неприглядные. Я прошу заранее извинить меня, поскольку не буду присутствовать за чаем.

Она церемонно поклонилась брату и сестре и, взяв под руку сына, у которого был очень смущенный вид, вышла из павильона.

Елена поднялась со слезами на глазах и хотела последовать за ней, но фон Вальде, нежно взяв сестру за руку, снова усадил ее на диван.

— Что же ты не хочешь посидеть со мной, пока я выпью кофе? — ласково спросил он.

— Хочу, если тебе это будет приятно, — нерешительно ответила Елена. — Но я попросила бы тебя немного поторопиться, потому что госпожа Фербер пришла на урок, она и без того вынуждена была ждать.

— В таком случае мы можем сейчас же идти, но только с условием.

— С каким?

— Чтобы мне было разрешено слушать…

— Нет-нет, этого нельзя, я не в лучшей форме. Твои уши не перенесут моего ужасного бренчания.

— Бедный Эмиль! Он, вероятно, не подозревает, что разрешением слушать ваше музицирование обязан своему «музыкальному» слуху!

Елена покраснела до корней волос. Она до сих пор не говорила с братом о визитах Гольфельда и думала, что это ему безразлично. Оказалось, что нет. У нее было такое чувство, как будто ее поймали на месте преступления. Елизавета понимала, что происходит с Еленой, и, смутившись вместе с ней, также покраснела. В эту минуту фон Вальде повернулся к девушке, и его пронизывающий взгляд скользнул по ее лицу. Он нахмурился, и между бровями у него появилась складка.

— А что, во время этих так называемых уроков госпожа Фербер играет свои фантазии? — спросил он.

— О нет! — Елена обрадовалась перемене темы разговора. — Разве бы я назвала это бренчанием? Я позволила Эмилю присутствовать только потому, что, по моему мнению, нужно развивать просыпающуюся любовь к музыке в ком только возможно.

Едва заметная усмешка тронула губы фон Вальде, но хмурая складка между бровями не разгладилась и его взгляд оставался мрачным, когда он снова посмотрел на Елизавету.

— Ты права, Елена, — наконец холодно проговорил он. — Но какая же притягательная сила, производящая такие чудеса, заложена в этих уроках!.. Еще недавно Эмиль предпочитал лай своей Дианы любой бетховенской сонате.

Елена молча потупила глаза.

— Мне опять пришла в голову история с этой несчастной мисс Мертенс, — вдруг произнес ее брат уже совершенно другим тоном. — Я думаю, было бы лучше, если бы фрейлейн Фербер теперь же уладила это дело.

— Конечно, — согласилась Елена, радостно хватаясь за эту мысль, давшую разговору другое направление. — Мы отменим сегодня урок, — обратилась она к Елизавете, — чтобы вы, моя дорогая, могли заняться этим. Идите к своим родителям и попросите их от моего имени приютить бедную мисс.

Елизавета встала. Одновременно с ней поднялась и Елена. Ее брат, заметив, что она собирается покинуть павильон, взял ее на руки с такой легкостью, словно это была пушинка, и посадил в кресло, стоявшее у двери, затем заботливо укрыл ее ноги, подложил под спину подушку и, раскланявшись с Елизаветой, покатил кресло к замку.

«Она заполняет все его сердце, — думала Елизавета, поднимаясь на гору. — Мисс Мертенс ошибается, предполагая, что какая-либо женщина может стать ему такой же дорогой, как и его сестра. Он ревнует ее к своему кузену и, к сожалению, имеет для этого основания. Как такое возможно, что именно Гольфельд стал настолько значимым для Елены?»

Ей снова пришло в голову, что фон Вальде как-то по-особенному посмотрел на нее, когда речь зашла о Гольфельде. Быть может, он считает ее поверенной своей сестры и перенес гнев на нее, горячо желавшую, чтобы так внезапно вспыхнувшая любовь этого господина к владычице его сердца как можно скорее остыла.

Но этого она никому не могла сказать, даже самому фон Вальде, а потому ей оставалось только сердиться на себя за то, что совершенно некстати и без всякой причины сильно покраснела в тот момент.

Глава 12

Родители сразу же согласились приютить у себя англичанку, и Елизавета немедленно отправилась в особняк за мисс Мертенс. Когда девушка вошла в комнату англичанки, та стояла у стены и смотрела на наполовину уложенную корзину у своих ног. Шкафы и комоды были открыты, повсюду лежали платья, белье и книги. Елизавета быстро подошла к гувернантке, заключила ее в свои объятия, и та подняла залитое слезами лицо.

— Я так поражена внезапной переменой в своей судьбе, — сказала она после того, как девушка сердечно поздравила ее, — что должна время от времени закрывать глаза, чтобы собраться с мыслями. Сегодня утром все вокруг было так мрачно, и я буквально не знала, куда направить свои стопы, земля уходила у меня из-под ног. И вдруг передо мной открылась новая перспектива. Человек, которого я глубоко уважаю и о чувствах которого ко мне, бедной гувернантке, я и не подозревала, согласен вместе со мной идти по жизни и быть верным спутником. Кроме того, исполняется мое заветное желание: я смогу сама холить и лелеять свою старую матушку.

Далее мисс Мертенс сообщила Елизавете, что через несколько недель Рейнгард сам поедет в Англию, чтобы привезти ее мать, его патрон настаивает на этом и берет на себя дорожные расходы. Всякий раз, когда англичанка начинала говорить о фон Вальде, у нее на глазах появлялись слезы, и она то и дело повторяла, что все, что сделала ей худого баронесса, он тысячу раз компенсировал, поскольку не выносит, чтобы в его доме совершалась какая-нибудь несправедливость.