— Я вам доверяю. Клянусь, что это так. — Тринити снова сглотнула, смущенная тем, что голос ее звучит хрипло от волнения, и продолжала уже более ровно:

— Я была возмущена тем, что вижу их здесь. Я это признаю. Вы должны были предвидеть мою реакцию. И надо же было пригласить их именно в дедушкин кабинет, а не в любую другую комнату! Сюда, где он работал над своими счетами, пытаясь избежать той катастрофы, о которой только и мечтал Краун.

Джек опустил руки.

— Пожалуй, это было непродуманно. Однако я считаю, что, пригласи я их в гостиную, это не предотвратило бы устроенного вами публичного скандала.

— Простите? — Тринити только теперь заметила искру обиды в зеленых глазах Джека. — Вы сердитесь на меня?

— Вы не думаете, что любой человек на моем месте рассердился бы на вас? — возразил он и указал на диван. — Давайте присядем.

— Нет.

— Прошу прощения?

— Я сказала «нет». Разве вам до сих пор никто не говорил «нет», мистер Райерсон?

Тринити подняла брови, чтобы подчеркнуть иронию.

— Почему же, такое случалось, — невозмутимо произнес Джек. — С другой стороны, мне никто не устраивал публичных нагоняев с тех пор, как мне исполнилось десять лет. Я могу в один прекрасный день стать вашим партнером, мисс Стэндиш, но я никогда не стану вашим лакеем. В будущем, если между нами возникнут несогласия, будьте любезны беседовать со мной об этом только наедине.

— Даю вам в этом слово, — слегка помедлив, ответила она, — а вы, в свою очередь, дайте слово, что не позволите больше Краунам появляться в дедушкиных владениях.

— Полагаю, я совершенно ясно дал им это понять, вам не кажется?

— Да, — признала Тринити. — Я понимаю, что вы на меня сердитесь, но все-таки позвольте вас поблагодарить.

Это было так.., вы были таким… — Тринити почувствовала, что краснеет. — Когда вы стукнули Фрэнка о стену, это было так…

Джек склонил голову набок.

— Продолжайте.

— Это было так сильно. Смело и сильно. И я гордилась, что вы мой партнер. — Она снова отступила на шаг и добавила неуверенно:

— Я имею в виду, возможный партнер.

Джек опять к ней приблизился, и Тринити отступила — на этот раз к самой стене. Попыталась улыбнуться в страхе, что Джек услышит лихорадочные удары ее сердца.

— Вы произвели на меня сильное впечатление. И на Уолта тоже. Произвели бы и на Фрэнка, если бы он хоть что-то мог соображать в эту минуту. — Облизнув пересохшие губы, она продолжила:

— Его все боятся. Когда я приезжала сюда совсем юной девушкой, он запугивал всех молодых ребят до того, что они во всем уступали ему. А вы его не испугались. Вы просто.., ну, вы его подчинили себе полностью. Это, наверное, было приятно. Вам, я хочу сказать. Не ему.

— Я стараюсь улаживать такие проблемы словами, а не кулаками. Однако должен признать, что было приятно поставить этого хама на место. — Джек наклонился к ее лицу и сказал очень тихо:

— Смелее.

— Ч-что?

— Вы просили позволения поблагодарить меня. Пожалуйста, будьте смелее.

Тринити посмотрела в его смеющиеся зеленые глаза и решила, что он понял, насколько она сейчас возбуждена и доступна. Голова у нее кружилась. Несмотря на то что от возбуждения у нее перехватило горло, она все-таки смогла выговорить:

— Что вы предлагаете?

— Это не я предлагаю, а мистер Брэддок.

— Ах вот как, мистер Брэддок?

— Это превосходная возможность повысить уровень нашей интимности.

Джек прижал Тринити к себе и поцеловал страстно и нежно. Не задумываясь, она обняла его за шею и запустила пальцы в густые волосы, перебирая их и прижимаясь к Джеку всем телом. Он ласкал ее грудь, прикрытую только легкой тканью платья, потом прижался губами к шее Тринити, и она со стоном и мольбой выговорила его имя.

— Да, понимаю, — прошептал он, все крепче прижимая Тринити к себе, потом вдруг вздохнул глубоко и отпустил ее.

Он смотрел на нее сверху с виноватой улыбкой повесы, который понял, что зашел слишком далеко.

— Вы полагаете, что Брэддок имел в виду именно это?

Тринити постаралась ответить самым легкомысленным тоном:

— Если это так, вы вправе были бы назвать его негодником. — Осмелившись погладить Джека по щеке, она добавила сердечно и серьезно:

— Спасибо, что вы дали взбучку Фрэнку и приказали им убираться прочь. Этой сцены я долго не забуду.

— Мне это доставило удовольствие, мисс Стэндиш.

— Тринити.

— Тринити, — послушно повторил он, и голос его слегка дрогнул.

Секунду она думала, что он поцелует ее еще раз, и вздрогнула от сладкого предвкушения, хотя разум тотчас прикрикнул на нее, требуя взять себя в руки. Джек быстро повернулся и пошел к двери. Распахнул ее и произнес очень громко:

— Мне лучше пойти переодеться, не то Элена проберет меня за то, что я разношу по дому грязь. Увидимся за обедом.

Тринити вздохнула с благоразумным облегчением.

— Я попрошу Элену приготовить для вас ванну. Расслабьтесь и понаслаждайтесь в теплой водичке. Вы это сегодня вполне заслужили.

Улыбнувшись на прощание, она проскользнула мимо Джека в прихожую.

Джек подождал, пока она скроется из виду, вернулся в кабинет и уселся в огромное кожаное кресло Эйба Стэндиша, размышляя о своем поведении в этот день. Воспользовался своим преимуществом над уязвимой молодой женщиной? Шваркнул об стену гостя?

Гость, разумеется, вел себя грубо и неуважительно по отношению к женщине. Но, быть может, следовало удовлетвориться строгим внушением на словах и приказанием убираться вон? Что касается «уязвимой молодой женщины», то она сама страстно желала отдаться ему.

Но если бы страстное желание женщины служило поводом воспользоваться своим преимуществом, то романтическая сторона жизни Джека была бы куда более активной, нежели обычно, в особенности во время его помолвки с Эрикой, самой чувственной из женщин, каких ему доводилось знать.

Нет, чисто физическое влечение никогда не было и не могло быть для него единственным критерием. Джек придерживался более высоких стандартов, вступая в связь с женщинами опытными, которые великолепно разбирались во всех тонкостях такого рода отношений. Невинная, незамужняя девственница не сумела бы установить для себя допустимые пределы необузданной страсти даже с таким осмотрительным и уважающим чужое достоинство человеком, как Джек.

Он отказался от Эрики, убедившись, что их поцелуи редко были такими страстными, чтобы привести обоих к совершению непоправимой ошибки. Но по какой-то причине он с наслаждением целовал Тринити дважды после того, как они познакомились. Почему?

«Прошлым вечером она поразила тебя неожиданностью, — твердо заявил он себе. — А сегодня днем.., да, сегодня днем она убедила себя, что опекуны сиротского приюта могут не принять его предложение и немного романтики поможет ей в следующие две недели подготовиться к…»

Джек посмеялся про себя над своими тщетными усилиями осудить собственное поведение. Он прекрасно понимал, что опекуны-благотворители будут счастливы получить хоть что-то из наследства Эйба Стэндиша.

«Ладно тебе, Джек, взгляни на вещи трезво, — продолжал он обличать себя. — Она красивая девушка, даже более красивая, чем Эрика. Ты целовал ее потому, что хотел целовать. И еще потому, что понимал: в отличие от Эрики она остановит тебя прежде, чем это зайдет слишком далеко».

Утешив себя подобным образом, Джек вспомнил, что его ждет горячая ванна, а после ванны сытная еда. Вполне подходящее окончание долгого и, как он сказал хозяйке дома, замечательного дня.

* * *

Элена приготовила два вида своего chile Colorado [8] — поострее для взрослых и менее острого для детей. Джек, тихонько посмеиваясь, наблюдал за тем, как Джейни положила себе на тарелку большую порцию. Она обычно привередничала за едой, но Клэнси пообещал рассказать интересную историю, если она опустошит тарелку, и девочка, похоже, твердо была намерена заставить его сдержать слово. В промежутках между глотками Джейни увлеченно рассказывала о поросятках; она каждому дала имя и, наверное, привела бы весь выводок к обеденному столу, если бы Элена это позволила.

Когда Джейни умолкала, Клэнси принимался красочно повествовать о том, как Джек вел себя в качестве вакеро, слегка подкалывая его и вместе с тем признавая за пришельцем с восточного побережья находчивость и умение ездить верхом.

Маленькая девочка и старый ковбой развлекали всех за столом, но Джек заметил, что Луиза вся погружена в себя и почти не притрагивается к острому блюду, которое помогала готовить. Нельзя сказать, что для нее оно оказалось чересчур острым: только она и Элена могли его есть без слез, выступающих на глазах. Она дуется потому, что здесь мало юнцов, которые увивались бы за ней, решил Джек. Он припомнил, как Рассел Брэддок заверял Луизу, что ранчо просто кишит холостыми ковбоями, которые наперебой станут ухаживать за хорошенькой девушкой из Бостона. К сожалению, Брэддок не сообразил, что их приезд совпадет со временем напряженной работы на пастбищах.

Печально, что единственным парнем, который возбудил ее любопытство, оказался Рэнди Краун, но ситуация изменится, когда ковбои «Шпоры» вернутся в свои дома.

При этой мысли Джек поморщился, но в конце концов желание видеть Луизу счастливой было одной из причин этой авантюрной поездки, и надо проявить не только бдительность, но и всю доступную ему снисходительность по отношению к ней.

Джек был при этом душевно рад, что на Мэри приезд на ранчо и вообще все их путешествие оказали самое благоприятное воздействие. Она заливалась звонким смехом каждый раз, когда Джейни или Клэнси рассказывали особенно забавную историю, устроила у себя на тарелке смесь из обеих разновидностей приготовленного Эленой отменного блюда и намазывала этой смесью мягкие и теплые маисовые лепешки-тортильи с таким видом, словно для нее это была самая привычная еда.

Ну а Тринити? Она держалась непринужденно и уверенно, всячески поощряла рассказчиков преувеличенно восторженными, хоть и чуть насмешливыми замечаниями, но на Джека ни разу не взглянула за все время обеда. Она все еще испытывала некоторое смущение по поводу недавней сцены в кабинете, хоть и не стыдилась происшедшего, так как ей по натуре не были свойственны ни жеманство, ни комплекс неполноценности. В этом отношении ее сходство с Эрикой было несомненным.

К тому же она от души наслаждалась едой, несмотря на то что острая кухня Элены вызывала у нее время от времени приступы кашля и слезы на глазах. Но вкус у чили был восхитительный, особенно благодаря отличному красному вину из собственных погребов Чарлза Кастильо, владельца соседнего ранчо. На принадлежащих ему землях с давних пор располагались виноградники, как, впрочем, и на других ранчо, включая владения Краунов и «Сломанную шпору». Но почти все они со временем заглохли, и только семья Кастильо частично сохранила их и занималась производством крепких вин для собственного употребления и для того, чтобы одаривать всех соседей к Рождеству. Об этом с немалым удовольствием поведала обедающим Элена.

Слушая ее и Клэнси, Джек почти зрительно представлял себе, какой была жизнь на всех этих ранчо в былые времена. Подобно тому как дело обстояло в средневековых замках, владельцы здешних обширных земель производили собственными средствами почти все необходимое для существования. В те времена большие стада рогатого скота не рассматривались как главный источник питания; они давали ценную кожу и еще более ценное сало для свечей, в то время как свиней и кур разводили для еды. Выращивали оливковые деревья ради масла, виноградные лозы — ради вина, сажали фруктовые сады, на полях вызревали маис и пшеница.

— А теперь, мистер Клэнси, — попросила наконец Джейни, — расскажите историю о шпорах.

— Да, Клэнси, расскажите, пожалуйста, — подхватила Тринити. — Я так давно ее не слышала.

— Ну что ж, обещание есть обещание, — сказал Клэнси, наклоняясь за бутылкой вина и наливая себе и Джеку; потом он откинулся на спинку стула и обвел глазами всех за столом. — Все вы знаете, что «Шпора» была в свое время частью обширного ранчо, которое принадлежало Рэндольфу Крауну.

— Рэнди назвали в его честь, — вставила Луиза.

— Это верно. Я помню, как старик Рэндольф трясся над этим малышом. Он не был особо привязан к своему сыну Уолту, да и к Фрэнку тоже. Но маленький Рэнди был светом его очей. — Управляющий покачал головой и продолжал:

— Давным-давно было здесь огромное ранчо, которым владел щеголь-калифорниец. Он прославился своими шпорами из чистого серебра, украшенными бирюзой и ониксом. Когда его ранчо разделили, этими шпорами завладел некий Руис, хозяин одного из участков. Старик Рэндольф Краун жаждал заполучить их.

Хотел купить их больше всего на свете. Но Руис был непоколебим вплоть до того самого года, когда собрался выдавать замуж свою дочь. Он задумал большое торжество, фиесту, как говорят испанцы, такое торжество, которое люди запомнили бы навсегда. И он объявил, что в конце фиесты устроит большие скачки. А призом будут шпоры.