И если поведение Джека в последние дни может служить показателем их будущих отношений, то незачем беспокоиться о плотских устремлениях, стягивать волосы в пучок на затылке и прятать формы собственного тела. Он, вероятно, будет в их первую брачную ночь столь же сдержанным и отчужденным, каким был во время каждой их встречи с тех пор, как вернулся из поездки в приют для сирот.

Тринити подавила вспышку гнева против мужчины, который настойчиво твердил ей, что брак их — навсегда и, следовательно, у нее не будет другой возможности оказаться в роли невесты; она не наденет еще раз подвенечное платье, не услышит восторженные охи и ахи гостей, не почувствует на себе любящий взгляд жениха, когда он улыбнется ей во время церемонии венчания, а потом, наедине, заключит ее в страстные объятия…

Приложив к груди подвенечное платье, Тринити пообещала себе, что не позволит Джеку испортить этот единственный в ее жизни момент торжества. Она не старалась его приблизить, наоборот, делала все, чтобы его отдалить, но раз уж он наступил, она им насладится вполне.

«Да, так я и поступлю, назло твоему мрачному настроению, Джек Райерсон», — заявила она себе, высокомерно запрокинув голову. Потом она вышла на балкон взглянуть на происходящее во дворе и просто растаяла от восторга. Воздух был такой свежий, небо такое голубое, а тенистый двор буквально преобразился: он был уставлен рядами столов, накрытых белоснежными скатертями и украшенных букетами цветов в вазах. Десятки стульев были расставлены так, чтобы между ними оставался красивый и удобный проход к невысокому помосту с балдахином над ним.

Элена распоряжалась действиями работников, закреплявших разноцветные лампионы вокруг помоста, но углядела Тринити и весело ее окликнула:

— Какой прекрасный день для свадьбы, m'ija!

— Ты права, — ответила Тринити, проглотила комок в горле и взяла себя в руки — все равно это самый важный день в ее жизни, несмотря на Джека Райерсона с его настроениями! — Иди сюда и помоги мне причесаться. Я хочу, чтобы в день моей свадьбы все было красиво.

К ее удивлению, как только она произнесла эти слова, утро показалось ей и в самом деле великолепным. Элена захлопотала вокруг нее, осыпая Тринити похвалами ее красоте, и девушка почувствовала себя настоящей принцессой, особенно после ванны, когда Элена напудрила ее ароматической пудрой и с большим искусством уложила ее светлые волосы так, что они падали на спину каскадом пышных кудрей, украшенных серебряными гребнями, на которых держались полураскрытые розовые бутоны.

— Каждый захочет полюбоваться твоим красивым лицом, — приговаривала Элена, слегка подкрашивая ей губы розовой помадой и осторожно прикасаясь щеточкой к ресницам. — У тебя необыкновенный цвет глаз. Они как фиалки. Если бы у меня было больше времени, уж я нарвала бы фиалок для твоей прически и букета.

— Я люблю розы, — возразила Тринити. — Все просто великолепно. Как мне отблагодарить тебя, Элена?

— Если ты заплачешь, глаза покраснеют. А если я заплачу, то не смогу остановиться. Скоро гости приедут, а у нас еще ничего не готово. — Элена смахнула выступившие на глазах слезинки и, отступив на шаг, окинула гордым взором дело рук своих. — Как только он тебя увидит, с ума сойдет от любви и желания.

Тринити ласково улыбнулась домоправительнице:

— Не расстраивайся, если этого не произойдет. Он так занят, что, наверное, не заметит, какой чудесный прием ты подготовила за такой короткий срок. Но я навсегда запомню этот день как самый прекрасный в моей жизни.

— Ладно, тогда… — Элена снова смахнула слезы. — Пора выставлять на столы тамалес [14]. И надо присмотреть за малышкой, не то она, не дай Бог, побежит в свинарник в нарядном платье. — Элена вздохнула и спросила:

— Ты хочешь побыть здесь до начала церемонии? Мой дядя и его друзья сыграют для тебя серенаду, когда ты пойдешь по проходу. Или ты предпочитаешь…

— Нет-нет, это прекрасно придумано. Девочки пойдут со мной, верно? У нас хватит роз для Джейни, чтобы она разбрасывала их на дорожку? Это, быть может, глупо…

— Это очень мило, m'ija. Я об этом позабочусь. А ты просто отдохни. И поешь чего-нибудь, чтобы не упасть в обморок. Нам ни к чему, чтобы кто-нибудь подумал, что ты embarazada [15].

— Что? Ох! — Тринити покраснела. — Джеку это, наверное, пришлось бы по душе. Это избавило бы его от хлопот сделать меня беременной нынче ночью.

— M'ija!

— Ладно, для безопасности я поем тамалес. Можно Прямо здесь? Я не хочу, чтобы меня видели раньше времени.

— Конечно, можно. Я пришлю достаточно для тебя и для Луизы.

— Она все еще у себя в комнате? Неужели она посмеет не явиться на свадьбу?

— Она будет на свадьбе, — успокоила Тринити Элена. — Она хорошая девочка и понимает семейные обязанности. Ни о чем не беспокойся. Это твой день. Мы постараемся сделать его приятным для тебя.

— Ладно, — ответила Тринити мягко. — Спасибо за все, Элена, и особенно за то, что напомнила мне об этом.

* * *

Так много было дел: составить программу действий, выправить документы, заполнить распоряжения, но Джек понимал, что очень важно выглядеть уверенным и непринужденным, когда съедутся гости. Если не считать стычки с Краунами, это первая для него возможность выступить в роли хозяина ранчо «Сломанная шпора» и показать съехавшимся на свадьбу соседям, что, вступив в брак с Тринити, он становится не просто деловым консультантом, но преемником Эйба Стэндиша.

Элена мастерски справилась с делом, создав впечатление богатства и изобилия, с невероятным размахом наготовив угощения; благоухало великое множество бледно-розовых роз. Мэри и Джейн тоже приняли участие в приеме гостей; одетые в украшенные ленточками платьица длиной чуть ниже колен, они прислуживали взрослым гостям и одновременно успевали поиграть с детьми.

Даже Луиза сменила гнев на милость и присоединилась к кружку молодых женщин и девушек.

«Все чем-то заняты, кроме тебя, — ругал себя Джек. — Из-за твоего скотского поведения в кабинете невеста глаз не кажет, и глаза эти распухли за ночь от слез. Если она нуждалась в еще одной причине бояться этого дня, а вернее сказать, ночи, то ты ей эту причину предоставил».

Если бы он считал, что мог бы хоть немного улучшить ее настроение, зайдя к ней в комнату, он бы так и поступил, но у него было такое чувство, что он последний человек, которого она хотела бы сейчас видеть. И его появление могло вызвать новый поток слез.

И потому Джек с глубоким вздохом вышел из тени и смешался с толпой гостей, изображая по мере сил радушие и гостеприимство. Ранчеры засыпали его вопросами о будущем «Сломанной шпоры», и Джек отвечал экспромтом с небрежной легкостью, которой на самом деле не испытывал.

Потом Джейни крепко схватила его за руку и отвела обратно в тень, где окончательно запыхавшаяся Элена прочитала ему наставление насчет грядущей церемонии.

«Пора, — твердила она. — Ее дядя готов исполнить серенаду в честь невесты; гости выпили вполне достаточно». Солнце уже начало склоняться к вершинам дубов, длинный ряд которых тянется за помостом. Джеку только и осталось, что занять свое место на помосте рядом с отцом Короной.

— Сейчас, одну минуточку, — несколько раз повторил он, спроваживая Элену и сестер и тряся головой в полной растерянности. Он был так занят мыслями о ранчо, что совершенно не подготовился к прощанию с холостяцкой жизнью, о которой, впрочем, ничуть не сожалел. И женится сегодня на красивой, целомудренной и умной девушке, которая вызывает в нем невероятное, дикое желание, не испытанное прежде ни к одной женщине, включая Эрику.

«Только не допускай, чтобы она об этом догадалась. Ни сегодня днем, ни тем более ночью, — твердил он себе. — Если она догадается, это напугает ее до смерти. Не доводи ее до того, чтобы она убежала в слезах к себе в комнату еще до того, как начнется ее замужняя жизнь».

Распрямив плечи, он обошел толпу гостей стороной и поднялся на помост, где представился тощему старику священнику, который удостоил его поистине железным рукопожатием и прочитал краткую, но содержательную лекцию об, обязанностях новобрачного.

Ошеломленный строгими наставлениями священника, Джек окинул взглядом сборище гостей в поисках лица хоть одного близкого человека, но его сестры и Луиза исчезли, Элена и Клэнси также. Но вдруг среди присутствующих поднялся общий гул восхищения, и все взоры обратились ко второму этажу дома. Джек повернул голову.

Выстрел в грудь не поразил бы его сильнее, чем вид Тринити, которая стояла на балконе во всем великолепии ангела, легонько помахивая гостям; лицо ее озарилось улыбкой, когда дядя Элены ударил по струнам гитары и запел.

Открытое платье с множеством оборок, розы в кудрях, обрамляющих лицо, улыбка сияющая и уверенная. Песня кончилась, и Тринити исчезла с балкона, но Джек все еще видел ее перед собой, представлял, как она спускается по лестнице — само воплощение красоты и грации, которое вот-вот появится перед ним во плоти.

Сердце у него было готово выскочить из груди, но тут в конце прохода Джек увидел Джейни и сосредоточил внимание на милом, оживленном личике девочки, которая горстями разбрасывала на дорожку розовые лепестки. За ней шла Мэри, очень серьезная и сосредоточенная, с сознанием собственной значимости и такая хорошенькая, какой он ее раньше, пожалуй, не видел.

Джек не ожидал, что и Луиза примет участие в церемонии, и пришел в смущение чуть ли не до слез, когда она не только прошла с гордым видом к помосту, но и улучила момент, чтобы посмотреть ему прямо в лицо, лучась улыбкой теплой и всепрощающей. С чувством благодарности и облегчения Джек кивнул ей и тоже улыбнулся.

И наконец на дорожку вступила Тринити, такая высокая, грациозная и невероятно красивая, что Джек задрожал от предвкушения. Она явно чувствовала себя свободно, проходя мимо рядов стульев, и одаривала каждого гостя приветливой улыбкой, но ни разу, ни на одно мгновение не взглянула на будущего мужа. Даже когда до помоста оставался всего шаг и Джек подал ей руку, чтобы помочь подняться, Тринити ничем не показала, что узнает его и приветствует, зато очень почтительно поздоровалась со священником и кивнула, давая понять, что можно начинать церемонию.

Джек видел плечи Тринити раньше благодаря открытой ночной сорочке, в которой она была в первый вечер в кабинете, но это ничего не значило. Эти плечи, казалось ему, были вообще первыми обнаженными женскими плечами, увиденными им в жизни — и совершенно необыкновенными в своей прелести, чувственными и благоуханными. Он умирал от желания прижаться губами к теплой, нежной коже, он хотел спустить с них платье, чтобы вычурные оборки не скрывали ее полной, упругой груди, он хотел…

— Сеньор Райерсон!

Джек слепо уставился на священника.

— Во имя неба, Джек, — прошептала Тринити, опустив глаза на букет, который держала в руках. — Хотя бы притворись, что ты смирился с этим. Что подумают девочки?

— Девочки? — повторил он, смущенный вопросом.

— Берете ли вы эту женщину в жены, сеньор? — решительно вмешался в их диалог отец Корона.

— Да. Да. Безусловно.

— А вы, Тринити Кэтрин Стэндиш, берете ли этого мужчину в мужья? Чтобы любить его, почитать и повиноваться ему всю свою жизнь?

— Да, святой отец, я беру его.

В висках у Джека стучало, он не соображал ничего, осознавая лишь то, что ему предстоит поцеловать Тринити. Заключить в объятия и поцеловать со всем пламенем страсти, сжигающим его.

Но, к его глубокому разочарованию, отец Корона пустился в пылкие и пространные рассуждения на тему о самом важном в браке — верности и преданности супругов.

Это было бы еще переносимо, если бы Тринити разделяла нетерпение Джека, но она по-прежнему его игнорировала, слушая с подчеркнутым вниманием каждое слово увлекшегося собственной проповедью патера.

Возбужденный донельзя новобрачный уже готов был прорычать: «Заканчивай с этим, достопочтенный!», когда священник наконец умолк, предложив новобрачным подумать об услышанном из его уст, то бишь предаться некоторой медитации. Джек видел, как Тринити склонила голову, и понял, что должен сделать то же самое, но вместо этого облизнул пересохшие губы, моля небеса, чтобы поцелуй оказался следующим этапом затянувшегося действа.

Он был уверен, что священник прекрасно понимает, сколь мучительными были для жениха последние минуты, — карие глазки старика подозрительно поблескивали, к тому же он подтвердил правильность догадки Джека, обратившись к нему со словами:

— Терпение, сын мой, — это добродетель, которой следует овладеть каждому мужу. — Потом он улыбнулся и добавил:

— Не пора ли вам дать поцелуй вашей прекрасной новобрачной? Поцелуй почтительный.

Джек полыхнул глазами и наклонился к своей жене.

Тринити обратила к нему лицо, слегка запрокинув голову; выражение этого лица было хоть и приятным, но отчужденным. Джек положил ладони ей на талию и привлек Тринити к себе; с трудом подавив желание куснуть ее за плечо, он прижался губами к ее губам и поцеловал жарко и крепко.