Диана Джонсон - Брак

– Я никогда не говорила об этом с Сюзанной, – со смехом сказала мадам Уоллингфорт Эстелле, – но ей не следовало бы спускать глаз с сыновей. Вспомните, что стало с Шарлем-Анри!

– И всему виной американцы. Они так неразвиты! – вмешался мэр Бриак, который беседовал с дамами, наслаждаясь разладом в семье Креев и общим замешательством.

– Чтобы не сказать – примитивны, – поддержал его аббат.

– Иди сюда, – позвала Анна-Софи Тима. – У меня для тебя кое-что есть – мой свадебный подарок. Я хочу преподнести его сегодня, потому что завтра будет…

– Здесь слишком холодно. Дождь льет как из ведра, а ты без пальто, – возразил Тим.

– Разве женщина может замерзнуть накануне собственной свадьбы?

Однако это милое замечание прозвучало резко, почти грубо. Когда они вышли на террасу, Тим увидел, что Анна-Софи дрожит от ярости, а не от холода. Он коснулся ее щеки, она отвернулась. Они спрятались от ледяных капель под навесом. Анна-Софи зло выпалила:

– Попытка обезоружить Крея – какой смелый поступок! Но теперь свадьба безнадежно испорчена, мои старания пошли прахом, всем запомнится только эта отвратительная сцена, сумасшедшие американцы – прости, но они и вправду сумасшедшие! Ты же мог погибнуть!

– Ну и что здесь такого? Запоминающийся вечер, – пожал плечами Тим.

– И стержнем его была Клара – милая Клара с огромной грудью, окруженная обезумевшими от похоти и ревности мужчинами, среди которых был даже жених…

– Не глупи, Анна-Софи, – перебил Тим, сразу почувствовав по ее голосу, что надвигается нешуточная гроза.

Но Анна-Софи уже взяла себя в руки, вспомнив одно из изречений графини Рибемон, касающееся мужчин и других красивых и желанных женщин: «Мужчины очень легко поддаются внушению. Ни в коем случае не упоминайте при них о красоте других женщин. Но и не твердите в присутствии мужчины, что та или иная женщина уродлива, ибо он с вами не согласится. А если вы назовете другую женщину дурнушкой, он из благородства встанет на ее защиту. Любое упоминание о других женщинах – стратегическая ошибка».

– Désolée,[54] – произнесла она с привычной милой улыбкой. – Но ведь у нас не каждый день бывает свадьба. Мне кажется, она отняла у меня звездный час. Но тебе, конечно, этого не понять.

Тим и вправду ничего не понимал, даже причин недовольства Анны-Софи. Все они казались ему тривиальными по сравнению с предотвращенной трагедией, со сценой, мучительной для Креев и Персанов, с безнадежной страстью, тюрьмой – все перечисленное было гораздо важнее, чем нелепая обида Анны-Софи.

– Возьми себя в руки, все будет хорошо, – сказал он, делая ошибку, но ему сейчас было не до деликатности.

– Да, заслонить Клару от пули – смелый поступок! Но подумай, как печальна была бы свадьба без жениха…

– А по-моему, это не так уж плохо, – возразил Тим, – хотя я еще не обдумывал смерть в качестве выхода. – Он пытался пошутить, но оба сразу поняли, что в этой шутке есть доля правды. Анна-Софи пристально посмотрела на него. Тим увидел загадочный, жесткий блеск в ее глазах.

– О чем ты говоришь? – спросила она, сунула ему подарок и вернулась к гостям. Тим положил завернутый в серебристую бумагу пакет на свое пальто, решив открыть его позднее.

Если кое-кто из присутствующих по примеру Тима и был взволнован недавней сценой, то ничем не выдал своего страха. Гости разошлись, официанты принялись убирать посуду и складывать салфетки. Время для разговора наедине было неподходящим. Когда потушили свечи, в столовой стало мрачно.

– Оставьте одну, – попросила Клара. Она пересчитывала салфетки и не поднимала глаз, пока на пороге кухни не возник Серж.

– Ты думала, я выстрелю в тебя? – спросил он.

– Не знаю. – Самый благоразумный ответ.

– А я мог бы. Я ничего не обдумывал заранее, просто затеял сцену в духе Агаты Кристи или Хичкока, когда настоящий убийца не выдерживает напряжения. Но конечно, убийство здесь ни при чем. Правда, я не знал, кто твой любовник… Но когда я увидел тебя через прицел, на долю секунды меня охватило неудержимое желание нажать курок, это вполне могло случиться…

– Мне очень жаль, Серж.

– Понимаю, Клара. Ты была сама не своя. Этот возмутительный приговор, тюрьма, Ларс… Я прекрасно тебя понимаю.

«О Господи, – думала Клара, – меня прощают». Более затруднительного положения она не могла себе вообразить. Что означает это прощение? Разрешение продолжать в том же духе? Ему абсолютно все равно, вдруг поняла она. Может, его самолюбие и уязвлено, но, скорее, он раздражен помехой, ему не терпится вернуться к своим фильмам, своим сценариям. Облегчение согрело ее грудь.

– Я давно знал… Ты еще так молода, так неопытна. Я давно знал, что рано или поздно ты собьешься с пути, если тебе хватит смелости. Конечно, от этого мне не легче, мне все равно больно… – Он умолк.

Она поняла, что он имеет в виду; слушать его было невыносимо. У нее звенело в ушах, облегчение заполняло все ее существо.

– Спокойной ночи, Серж, – пробормотала она.

– Я иду с тобой, – откликнулся он. Вместе они заглянули к Ларсу. Как и предвидела Клара, затем Серж зашел к ней в комнату. Она послушно высвободила из тисков платья свою роскошную грудь, отложила в сторону ночную рубашку, гадая, слишком мала или слишком велика эта цена. Во всяком случае, не ей одной придется заплатить ее ради своего душевного спокойствия, ради осуществления своих планов. Серж предался с ней любви с таким пылом, которого не выказывал уже несколько месяцев. Он опоздал, но, к счастью, не заметил этого.

Тим проводил Анну-Софи, Эстеллу и мадам д’Аржель в дом их бабушки. Сам остановился в маленькой гостинице напротив церкви, где поселился и Дик Трент. Прощаясь с дамами, он церемонно расцеловался с ними.

Эстелла рассмеялась.

– Когда он прицелился в нее, а Антуан де Персан сорвался с места, все сразу стало ясно. Все было шито белыми нитками.

Анна-Софи по-прежнему злилась.

– Дурацкие театральные эффекты! Да еще накануне нашей свадьбы! Отвратительно, совершенно неуместно… – Она была в ярости. Резко замолкла, будто ее посетила неожиданная мысль, и произнесла: – Надеюсь, у тебя никогда не возникнет желания выстрелить в меня, Тим. – Она кокетливо улыбалась, но он все-таки понял смысл ее слов, надежду на то, что им никогда не придется столкнуться с изменой. – Спокойной ночи, Тим. Не забудь: регистрация в одиннадцать.

– Да, – рассеянно отозвался он и зашагал по вымощенной булыжником площади. Только теперь он вспомнил, что оставил свадебный подарок у Креев – значит, утром придется съездить за ним. Проходя по коридору гостиницы, он отчетливо услышал из-за двери Дика Трента шепот и женский смешок.

Тим с изумлением обнаружил, что гражданскую церемонию в мэрии предстоит совершить самому мэру, заклятому врагу Крея, которого Тим видел вчера за ужином, в охотничьем костюме. Но мэр словно забыл обо всем, что произошло вчера. Он торжественно показал Тиму и Анне-Софи, где им следует расписаться, и объявил, что по французским законам они отныне считаются мужем и женой. Но Тим не поверил ему: вся церемония заняла несколько минут. Они с Анной-Софи посмотрели в глаза друг другу, поцеловались и с глуповатыми улыбками обернулись к родителям. Их почти сразу разлучили: Анне-Софи было пора переодеваться к церковной церемонии.

Они деловито поцеловались еще раз, и Анна-Софи повела Эстеллу и Сесиль обратно в дом мадам д’Аржель. Тим со своим свидетелем Грейвсом Мюллером решил зайти в бар, выпить что-нибудь, и, конечно, они не ограничились только одним стаканом. Тиму то и дело вспоминались фигурки лошадей; он гадал, почему Анна-Софи выбрала именно такой подарок. До церковной церемонии оставалось еще несколько часов, и он повез друзей и своих родителей на ленч в клуб «Марн-Гарш-ла-Тур».

– Венчание состоится в четыре – или, как говорят французы, «в шестнадцать ноль-ноль», что звучит как объявление о воздушном налете, – объяснил он спутникам.

Маленькая романская церковь XI века в Валь-Сен-Реми была перестроена в XIX веке и украшена витражами с изображением исторических сцен, в том числе встречи французского короля Роберта Благочестивого со святым Анри. Все эти витражи Анна-Софи помнила еще с детства, когда ходила в церковь с бабушкой. Ей особенно нравился святой Эвек Вольф. Для пышной церемонии помещение церкви было слишком тесным и темным, но большое круглое окно-розетка располагалось за алтарем, а не на трансепте, поэтому даже в пасмурную и дождливую погоду свет выгодно подчеркивал красоту невесты и придавал происходящему праздничный и в то же время интимный оттенок.

Колокола начала XVIII века пробили половину четвертого, подали собравшимся знак, который показался им зловещим, и люди, прячущиеся в машинах от ледяного дождя, потянулись в церковь.

– Ну вот, – удрученно произнесла мадам Уоллингфорт. – Как вы думаете, что означает эта непогода? Американцы используют слишком много энергии – я слышала это по телевизору, – так много, что возникает эффект всасывания, нарушающий все климатические условия, что-то вроде гигантской воронки над Северной Америкой, которая оказывает влияние даже на Европу.

Прибытие Клары Холли, без мужа, вызвало возбужденные перешептывания. Сплетни уже разлетелись по округе. Мэр, сидевший за ужином рядом с месье Креем, сумасшедшим американцем и противником охоты, сразу заметил, в кого целится Крей, уловил короткий обмен взглядами между ним и Персаном, этим счастливчиком. Позднее, возвращаясь домой, мэр все объяснил своим спутникам. И вот теперь Крей не явился на свадьбу. По церкви полетел шепоток об окончательном разрыве.

– Вы слышали, что случилось вчера вечером на предсвадебном ужине? Муж угрожал убить ее, а трое ее любовников попытались его обезоружить, – прошептал издатель Эстеллы месье Лепатр коллеге Анны-Софи, месье Лавалю.

– Трое любовников?!

– Жених, его отец и один местный.

– Зловещее соседство! Но если она угодит в тюрьму – а я слышал, что ей уже вынесли приговор, – по крайней мере все жены в округе смогут спать спокойно.

Еще больше пересудов вызвало прибытие Антуана де Персана, давнего друга матери Анны-Софи, но не с женой, а с матерью. К тому же он сел не с ней, а в глубине церкви, тем более что скамьи для гостей со стороны невесты были уже заполнены. Он помог матери устроиться на жесткой скамье, а сам непринужденно сел рядом с мадам Крей, словно его место было рядом с ней. И хотя он ни жестом, ни взглядом не выдал своих чувств, мадам Крей взволнованно и смущенно вспыхнула.

Никто не знал, что объяснил Антуан де Персан матери и жене, но, судя по отсутствию Труди в церкви, просить у нее прощения он не собирался. А когда Антуан сел рядом с Кларой, их связь стала очевидной, превратилась в один из тех общеизвестных фактов, о которых говорят, заговорщицки подмигивая, намекая на встречи по средам или другим дням недели, встречи двух отнюдь не свободных людей, тайная любовь которых освящена согласием общества, пребыванием во Франции, в Европе, в Старом Свете.

Наверное, скоро они пресытятся друг другом, бросятся на поиски новых любовников, новых душевных волнений. Такова человеческая натура. Но наряду с сексуальными аппетитами Кларе и Антуану присущи преданность и невозмутимость – значит, их связь может стать длительной.

Фотографы из «Мадемуазель Декор», столпившиеся в трансепте, вдруг всполошились, обнаружив, что в церковь просачивается вода – скорее всего через стену – и ручейками стекает под ноги собравшимся. Тим и Грейвс стояли в глубине церкви, ожидая момента, чтобы подойти к алтарю. Тима лихорадило, но отец заверил его, что это совершенно нормальное явление. На лбу у Тима выступил пот, он полез за носовым платком и опять вспомнил про статуэтки лошадей. О чем только думала Анна-Софи? Сам он потратил кругленькую сумму на кольцо с изумрудом. Он тут же выругал себя за подобные мысли.

– Кажется, у меня замерзли ноги,[55] – признался он Грейвсу.

– И неудивительно: ведь ты стоишь в ледяной воде, – отозвался Грейвс, оценив шутку. Но поскольку во французском языке такого оборота не существовало, фотографы восприняли слова Тима буквально. В панике они бросились на поиски какой-нибудь подставки.

– У месье замерзли ноги! – ахала мадам Экс. – А невеста обута в легкие открытые туфли! Если не подстелить хотя бы циновку, она простудится и схватит пневмонию.

Анне-Софи помогали одеваться мать и подружки невесты. Сердце Анны-Софи судорожно забилось при мысли, что она совершает ужасную ошибку. Но в этот момент на пороге возник ее дядя Гай, улыбнулся при виде пышного тюля и букетов и заявил, что карета подана.

Откуда-то, наверное с хоров, послышалось сопрано, исполняющее песню Аарона Копленда. Ее звуки вызвали у Тима мгновенный прилив раздражения: он знал, что по этому сигналу должен подойти к алтарю и остановиться. Грейвс потянул его за локоть.