— Уилли, начиная с сегодняшнего дня, ты будешь работать на пару с Бригом,— сказал ему Мак.

Губы Уилли зашевелились, брови тревожно сдвинулись к переносице, образовав складку.

— Беда,— сказал он, рукой показывая на Брига и пряча глаза.

— Нет-нет, он теперь работает здесь. Босс приказал.

Уилли был явно расстроен и озадачен. Тол­стые губы его сложились в недовольную гри­масу.

— Большая беда.

Мак потер подбородок и снова вниматель­но окинул взглядом Брига.

— Да-а! Ну ладно, что уж тут подела­ешь,— неторопливо произнес он ни к кому, собственно, не обращаясь.


Плечо у Кэссиди еще болело, но она не могла позволить упрямому, как осел, жеребцу одержать над ней верх. Проглотив с водой две таблетки аспирина, она быстро выскользнула из ванной комнаты, и ее ботинки звонко прото­пали по каменным ступеням черного хода. Оказавшись за дверью раньше, чем ее замети­ла мать, она бегом припустилась с холма к ко­нюшне. Ее не беспокоило, что уже смеркается и скоро совсем стемнеет. Какая разница, ночь или день, пора проучить этого непослушного жеребца.

Пот выступил каплями у нее на лбу — про­клятая дневная жара никак не хотела отсту­пить. Даже поднявшийся к вечеру легкий ветерок не отразился на температуре воздуха, весь день продержавшейся на отметке сто градусов по Фаренгейту. Розы поникли от жары, хотя разбрызгиватели усердно орошали весь день сухие клумбы.

Зажигать свет в конюшне она не стала, ей и так хорошо видно, незачем матери знать, что она поднялась с постели. Дена Бьюкенен не­пременно закатит истерику, если узнает, что Кэссиди тайно своевольничает, причем не в первый раз. Мать никогда не говорила об этом, но Кэссиди была уверена, что той хотелось видеть ее похожей на Энджи, сводную сестру. Энджела красивая, сидит на диете, что­бы сохранить тонкую талию, свои длинные каштановые волосы она расчесывает до тех пор, пока те не становятся шелковисто-блес­тящими. Наряды ей покупались в самых дорогих магазинах Портленда, Сиэтла и Сан-Франциско, куда ее иногда даже приглашая участвовать в демонстрации моделей. С безуп­речной кожей, высокими скулами, пухлыми губами и глазами цвета небесной лазури, Энджи Бьюкенен была, вне сомнений, самой красивой девушкой в Просперити.

Мальчишки сходили по ней с ума, она без­жалостно дразнила их, в душе наслаждаясь и поклонением, чутьем улавливая их вожделения. Даже ее брат Деррик, казалось, находился под ее гипнотическим воздействием.

Кэссиди тошнило от всего этого.

Она сдернула с крюка у входа уздечку и отыскала стойло Реммингтона. В полутьме его влажные глаза посверкивали искрам! скрытого огня. Да-а, вот оно, олицетворенное непокорство! Ну, что ж, ей это по душе. Она такая же!

— Ну, ладно, ты, упрямый дурень, — сказа­ла она самым заискивающим, на какой только была способна, тоном, — пора тебя научить кой-чему.

Приоткрыв ворота стойла, Кэссиди скольз­нула внутрь и всем телом ощутила висевшую в воздухе напряженность. Жеребец бил копы­том, раскидывая солому, фыркал, в темноте ярко выделялись белки его глаз.

—Ты у меня будешь как шелковый,— приговаривала она, надевая ему через голову уз­дечку и чувствуя, как дрожат его напрягшиеся мышцы.— Сейчас мы совершим с тобой не­большую приятную прогулку…

Чьи-то пальцы сомкнулись вокруг ее запяс­тья.

От неожиданности она взвизгнула. Сердце в груди замерло. Обернувшись, она начала кричать, пока не узнала Брига Маккензи. Пос­леднее приобретение ее отца. Его появление на ранчо взволновало ее. Наслушавшись историй о Бриге, она восхищалась его бунтарским характером, ни на минуту не допуская мысли, что он, как и остальные жители города, пре­вратится в собственность Бьюкенена.

Высокий, широкоплечий и смуглокожий, со слегка деформированным, не раз сломанным носом, он смотрел на нее так, будто она совер­шала что-то недозволенное.

— Что это ты себе позволяешь? — с вызовом спросила она, безуспешно пытаясь высво­бодить руку.

— Знаешь, то же самое я собирался спросить у тебя.— Яростные голубые глаза оценивающим взглядом смотрели на нее. Тонкие-почти жестокие губы плотно прилегали к зубам. В долю секунды она поняла, почему многие девушки в городе считали его сексуально неотразимым.

— Я пришла вывести свою лошадь на прогулку…

— Не получится.

— Думаешь, что можешь мне помешать? — с вызовом сказала она, чувствуя себя неуверенно из-за того, что он продолжал держать ее за руку. Его наглая попытка командовать ею вызвала яростное сопротивление, но еще больше ее смущало то обстоятельство, что он подкрался к ней так бесшумно.

— Это входит в мои обязанности.

— Реммингтон входит в твои обязанности? С каких это пор?

— Со вчерашнего дня. — Его грубоватый голос звучал совсем близко, она ощущала теплое дыхание на своем лице.— Ваш отец нанял меня для работы с вашей лошадью.

— Мой отец нанял тебя для работы поле!

— И с этим жеребцом.

— Я не нуждаюсь в чьей-либо помощи.

— А я слышал совсем другое.

— Значит, ты ослышался.— Она выдерну­ла руку, сморщившись от боли в плече.— Это моя лошадь, что захочу, то и буду с ней де­лать.

— А я слышал, что это он делает с вами что захочет.

— Убирайся с дороги…— пригрозила она и была обескуражена прозвучавшим в ответ низким чувственным смехом, в котором не было ни капли теплого чувства.

С места Бриг не сдвинулся и по-прежнему находился между ней и конем. У него был вид заправского ков­боя, хорошо знавшего, что ему делать. Под­бородок решительно выставлен вперед, глаза упрямо прищурены. От него исходил запах пота, лошадей и кожи с легкой примесью та­бачного дыма.

Сердце ее забилось сильнее, когда она заме­тила, что его взгляд сосредоточился на ее шее, где, как она чувствовала, пульсировала жилка. Внезапно Кэссиди показалось, что конюшня исчезла и на всем белом свете остались только он и она. Придя в себя, она обнаружила, что грудь у нее вздымается слишком бурно, и ре­шила, что виною всему жара. Такая жара, что от пота блузка на спине взмокла.

— А почему ты здесь торчишь так поздно?

—Да вот работаю, навожу порядок. — С этими словами он легко снял уздечку, как будто проделывал это тысячу раз. Звякнул мундштук, и Реммингтон горделиво вскинул свою большую голову.

— Ничего, скоро уберешься отсюда!

И снова в ответ этот странный, лишенный искреннего веселья смех.

— Не рассчитывай на это.— Он прошел через ворота стойла и придержал створку для Кэссиди. Ей ничего не оставалось, как выйти следом за ним. — Я имею право оставаться здесь и на ночь, — сказал он вставляя щеколду на место.

— Не ври!

— Я и не вру.— В голосе его звучал вызов. И спокойная уверенность.

Больше всего на све­те ей хотелось сейчас как-нибудь его унизить, но ничего не приходило в голову. Если он сказал правду, то у него абсолютное право в конюшне. Если же он солгал… Ну нет, он не стал бы. С какой стати? Это просто глупо. О Бриге Маккензи она наслышалась много чего, но не было случая, который свидетель­ствовал бы о недостатке у него ума. Конечно, он был способен на безрассудные поступки, но только в пьяном виде или в очередной истории с женщиной.

Мысленно представив Брига с женщиной в постели, то, как его сильное мускулистое тело прижимается к ней, содрогаясь в любов­ных конвульсиях, она испытала нечто еще не­изведанное — внутри у нее все задрожало, вскипевшая кровь бросилась в лицо. Она тут же отогнала от себя подобные мысли.

С некоторых пор, после того как, Расти Кэлхун поцеловал ее, прижимая к шершавой бетонной стене футбольного стадиона, она ста­ла слишком часто задумываться об отношени­ях между мужчинами и женщинами и о том, чем они занимаются за закрытой дверью. Расти дошел до того, что расстегнул ей кофточку, неуклюже просунул руку в лифчик и начал ласкать ей грудь прежде, чем ей удалось вы­рваться. Нельзя сказать, что целоваться с ним ей было неприятно, хоть и в этом они оба оставались неумелыми подростками, но что-то пугало. Соблазнительно, но жутковато.

Потом Расти звонил ей каждый вечер, но она больше не выходила к нему погулять. Она не была готова к тем забавам, которых он ждал от нее. К тому же она подозревала, что он просто использует ее как средство подобраться поближе к Энджи. Ведь все мальчишки жаждали Энджи.

Но почему же у нее возникли запретные мысли о Бриге Маккензи? Он ведь совсем взрослый, ему, наверное, столько же лет, сколько брату Деррику. И вообще, он наемный работник. Он не смеет командовать ею. Но все же она почти физически ощущала на себе его взгляд, и путь к дому показался ей нелегким.

Добравшись до заднего крыльца, она скинула ботинки и на цыпочках прокралась к себе в комнату. Из кухни доносилась музыка, комнаты, где работал телевизор,— громки невыразительный голос постоянного ведущего новостей. Она придумает, как ей перехитрить Брига Маккензи. Не будет же он день и ночь стоять на страже возле Реммингтона.

Сердце никак не хотело успокоиться, он заперла свою дверь и, не зажигая света, пере секла комнату, остановилась у открытого or на. Мир был прекрасен. Сумерки покрыли по ля темно-фиолетовыми тенями, на фоне которых выделялись черные силуэты лошадей.

Кэссиди посмотрела в сторону конюшен. Бриг по-прежнему был там. Привалившись спиной к изгороди, он смотрел на ее окно. Потом зажег спичку и на мгновение высвети лось его лицо: резкие, грубоватые, будто высеченные из камня черты — острые углы на плоскости, густые черные брови. Неподвижное лицо было обращено к ней. Прикурив, о небрежно отшвырнул спичку.

В горле у Кэссиди пересохло, но она про­должала стоять у окна, держась за раму одеревеневшими пальцами. Закусив губу, она не сводила глаз с одинокой фигуры, темневшей на фоне белых досок. Виден был красный огонек его сигареты, тоненькая струйка дыма вилась в воздухе.

В воздухе стоял аромат свежескошенной травы, увядающих роз и запах пыли. Жужжали насекомые. А Бриг все курил, мрачный страж, исполненный решимости поступить по-своему. Такой же упрямый, как жеребец, которого она непременно приручит.

Не сможет же он стоять там все время. Ей нужно только переждать. Отвернувшись от ок­на, она вновь услышала его гортанный издева­тельский смех, который, как ей показалось, громким эхом прокатился в отдаленных горах.


Джеду Бейкеру жгло пальцы, державшие раскаленный руль новенького «корвета». При­парковался возле ресторана «Приют Бургера». Ключи болтались в замке зажигания, надры­вался радиоприемник, а он тянул коку со льдом и осматривал прилегающую к рестора­ну лужайку для пикника, где под сенью трех огромных дубов теснилось несколько столи­ков. Среди сидевших там была Энджи Бьюкенен со своей лучшей подругой Фелисити Кол-Дуэлл; уписывая жареную картошку с кетчупом и лениво попивая содовую, они делали вид, что не замечают его с Бобби, сидящих в открытом автомобиле и не сводящих с них глаз. По радио передавали интересную пьесу, смысл ко­торой едва доходил до него. Щурясь от солнца, он сказал:

—   Она и не подозревает, что именно я буду ее первым мужчиной.— Глаза его замаслились от сладостного предвкушения, пока он разме­шивал в коке кубики льда.

—   Ага, а я буду священником, — насмеш­ливо отозвался Бобби Алонсо. Он прикончил шоколадный коктейль и продолжал смотреть через ветровое стекло на Энджи.

Такие девушки — Энджи и Фелисити! Стар­шая дочь самого богатого человека в городе и единственная дочь одного из наиболее преуспевающих судей в округе. Девушки смеялись и болтали, шепотом делились друг с другом секретами, хихикали, как испорченные девчон­ки, и очаровательно округляли розовые губки вокруг соломинок в бокалах.

Чресла Джеда тяжелели от одного созерца­ния Энджи, он почти физически ощущал ее. Может, Бобби и не поверил ему, только он не солгал. Он твердо решил, что добьется близос­ти с Энджи еще до конца лета.

—По-моему, она уже кого-то себе заве­ла,— сказал Бобби, выбрасывая из окна пус­той стаканчик, который угодил в пустую жес­тянку. На вылившиеся остатки сиропа тут же слетелись осы и мухи.

Пальцы Джеда стиснули руль.

— Кого?

— Откуда я знаю, только вид у нее… как у втрескавшейся.— Бобби облизал с губ остат­ки молочного коктейля.— Скорей всего, она утратила свою невинность.

— Много ты в этом понимаешь. — Джед не скрывал раздражения.

Мысль о том, что кто-то другой притрагивался к ней, подействовала на него, как красная тряпка на быка. У нее было все, что ему требовалось от женщины: смаз­ливая мордашка, чувственная улыбка, боль­шие груди… и деньги, много-много денег. Са­мая любимая из всех детей Рекса Бьюкенена, она наверняка унаследует его состояние, когда старик даст дуба, а если и не унаследует, то она все равно самая желанная из женщин.