Полночь. Дома. Приехала с большим опозданием из-за всегдашней неразберихи с дорожными знаками (если завтра война, знаки, конечно, лучше не убирать, немцам они сильно подпортят дело). Меня встретила мама, одетая в странный бархатный жакет в восточном стиле – видимо, по ее мнению, так пристало одеваться даме из литературных кругов.

– Ну как Омар? – спросила я, прервав возмущенную тираду по поводу моего опоздания.

– Ай, мы решили вместо него курицу приготовить, – ответила она и повела меня через стеклянные двери в гостиную. Первое, что бросилось мне в глаза, – висящий над камином «фамильный герб» дикого дизайна с надписью «Акуна матата!».

– Тс-с-с! – подняв палец вверх, прошептала при нашем появлении Юна. С восторженным видом она взирала на Жерома.

Жером-воображала стоял перед шкафом с хрустальной посудой, наряженный в блестящую черную рубашку, через которую явственно просматривался проколотый сосок, и воинственно декламировал:

– Пыж его влажный, рыжий, бесстыжий – вижу. Вижу, хочу, держу…

Перед ним на стульях в стиле ампир полукругом сидели дамы в классических юбках и жакетах, на лицах их застыло выражение ужаса. В другом конце комнаты я увидела маму Марка Дарси, по лицу которой было похоже, что она весьма забавляется происходящим.

– Хочу, – рокотал Жером. – Держу его пыж, влажный, бесстыжий. Ядра беру. Дрожу, дерзновенный…

– Что ж! Просто превосходные стихи! – воскликнула мама, вскакивая на ноги. – Ну, кто хочет пирожков?

Потрясающе, как женщины ее круга умеют сгладить любые острые углы, что угодно сделать частью своего уютного обывательского мирка – так средство для чистки унитазов все обращает в ярко-розовую жидкость.

– О, как я люблю литературу! Она дает такое чувство свободы! – с пылом говорила Юна, обращаясь к Элейн, а Пенни Хазбендз-Босворт и Мейвис Эндерби тем временем суетились вокруг Жерома-воображалы, точно он Томас Элиот.

– Я же не закончил! – верещал Жером. – Я хотел еще прочитать «Дай волю рукам» и «Мужские впадины»!

И вдруг откуда-то прозвучало:

– О, если головы не потеряешь ты, когда теряют все и в том тебя винят…[18]

В комнату ввалился папа, и с ним адмирал Дарси, оба в стельку пьяные. Господи! В последнее время, как ни увижу папу, он все время во хмелю. Странно. Точно мы с ним ролями поменялись.

– И, верен сам себе, когда в тебя весь мир не верит, сохранишь спокойный твердый взгляд… – громогласно продолжил за папой адмирал Дарси, вскакивая на стул, чем привел в волнение собравшихся дам.

– И если час невзгод, не дрогнув, переждешь… – чуть не со слезами в голосе произнес папа, хватаясь за адмирала, чтобы не упасть.

Пьяная парочка хором продолжила читать киплинговское «Если», точно Лоуренс Оливье с Джоном Гилгудом, – приведя в ярость маму и Жерома-воображалу, которые стали одновременно захлебываться сердитыми фразами.

– Как всегда, как всегда, – захлебывалась мама, глядя на адмирала, который, стоя на коленях и колотя себя в грудь, говорил нараспев:

– И не солжешь в ответ на ложь в чужих устах…

– Устарелые, паршивые стихи, – захлебывался Жером.

– И встретишь наравне победу и беду…

– Еще и рифмованные. Кто так пишет, мать твою?

– Жером, в моем доме прошу таких слов не употреблять, – снова захлебнулась мама.

– Чтоб, рук не опустив, путь заново пройти, не жалуясь на рок, что дал тебе упасть… – проговорил папа, ударившись оземь и распластавшись на ковре.

– Зачем же вы тогда меня пригласили? – совсем уж захлебнулся Жером.

– И если, износив ткань сердца, нервов, жил, ты все ж заставишь их служить тебе опять… – прорычал адмирал.

– И сможешь продолжать идти, – сказал папа с ковра. – Когда внутри лишь Воля будет жить, твердя им, – он вскочил на колени и поднял кулаки вверх, – «Так держать!»…

Тут дамы зааплодировали, а Жером, хлопнув дверью, вылетел из комнаты. Том бросился за ним. Я повернула голову, и мои глаза встретились с глазами Марка Дарси.

– Что ж! Интересно получилось! – сказала Элейн Дарси, подходя ко мне. Я стояла опустив лицо и пыталась прийти в себя. – Поэзия объединяет молодых и старых.

– Трезвых и пьяных, – добавила я.

Адмирал Дарси потерял равновесие, но листок со стихами по-прежнему держал в руке.

– Милая моя, милая, дорогая! – проговорил он, двинувшись к Элейн. – Ой, да тут и ты, как тебя там… – Он уставился на меня. – Как хорошо! И Марк приехал, мой мальчик! За нами приехал, трезвый как стеклышко! И всегда-то он один. Прямо не знаю!

Адмирал и Элейн повернулись к Марку, который сидел за маленьким столиком в компании дельфина из голубого стекла и что-то писал.

– Даже на празднике занимается моим завещанием! Прямо не знаю. Работает и работает, света белого не видит, – ревел адмирал. – Была у него эта красотка, как там ее звали, дорогая? Рейчел? Бетти?

– Ребекка, – раздраженно подсказала Элейн.

– А не успели оглянуться, ее уже нет как нет. Спрашиваешь, куда делась, а он лишь бормочет что-то непонятное! Терпеть не могу, когда бормочут, а не говорят как есть!

– Ну, не особенно-то она была… – тихо проговорила Элейн.

– Чем она была плоха? Чем? Прекрасная девушка! Прямо не знаю! Все-то им не так, все не эдак! Надеюсь, вы, юные леди, не такие – не порхаете от одного к другому!

– Нет, – грустно призналась я. – Если мы в кого-то влюбляемся и он нас бросает, нам очень трудно вычеркнуть его из своей жизни.

Сзади послышался громкий шум. Я обернулась и увидела, что Марк Дарси сбил со стола стеклянного дельфина, который, в свою очередь, сшиб вазу с хризантемами и рамку с фотографией. На полу образовалась куча битого стекла, и листки бумаги валялись вперемешку с цветами. Уродливый дельфин каким-то чудом уцелел.

Мама и Элейн кинулись к месту происшествия. Адмирал Дарси ходил вокруг них и что-то вопил. Папа долбил дельфином об пол со словами: «Чтоб он сдох, чертова скотина!» Марк собирал свои бумаги и говорил, что готов за все заплатить.

– Мы можем ехать, папа? – обратился он к отцу. Вид у него был крайне смущенный.

– Нет-нет, погоди. Я тут в отличной компании, с Брендой. Принесешь мне еще портвейну, сынок?

Повисло неловкое молчание: мы с Марком поглядели друг на друга.

– Привет, Бриджит, – поздоровался он. – Давай-ка, папа, пора уезжать.

– Да, поедем, Малькольм, – присоединилась Элейн, нежно беря адмирала под руку. – А то ты на ковер описаешься.

– Хм, «описаешься», «описаешься»… Прямо не знаю.

Они со всеми попрощались, и Марк с Элейн помогли адмиралу пройти в дверь. Я смотрела им вслед, ощущая внутри тоску и пустоту, и тут Марк вдруг вернулся и направился ко мне.

– Ручку забыл, – произнес он, забирая со стола «монблан». – Когда ты едешь в Таиланд?

– Завтра утром.

На долю секунды на лице его отразилось разочарование – я точно заметила.

– А откуда ты знаешь, что я еду в Таиланд?

– В Графтон-Андервуде только об этом и говорят. Вещи уже собрала?

– А ты как думаешь?

– И не начинала, – с усмешкой ответил он.

– Марк, – послышался голос его отца. – Где ты там? Сам же хотел поскорее уехать!

– Иду-иду! – обернувшись, крикнул Марк. – Это тебе.

Он сунул мне в руку смятый листок бумаги, окинул меня внимательным взглядом и ушел.

Я убедилась, что никто за мной не наблюдает, и дрожащими руками развернула листок. На нем оказалось записано стихотворение, которое читали адмирал с папой. И зачем он мне его дал?

Суббота, 2 августа

58 кг (ох, полный провал предотпускной диеты), алкоголь: 5 порц., сигареты: 42, калории: 4457 (полная безысходность), собранные вещи: 0, догадки по поводу местонахождения паспорта: 6, догадки по поводу местонахождения паспорта, оказавшиеся верными: 0.


5.00. И зачем, зачем я еду в отпуск? Все время буду думать, почему со мной Шерон, а не Марк Дарси, а она будет страдать от того, что я не Саймон. Пять утра. По всей спальне валяется мокрое после стирки белье, шариковые ручки и полиэтиленовые пакеты. Не могу решить, сколько с собой брать лифчиков, не могу найти маленькое черное платье, без которого я ни за что никуда не поеду, и вторая пляжная тапка куда-то задевалась. Дорожные чеки я не купила, а на кредитке, думаю, денег нет. До выхода у меня полтора часа. Вещи в сумку не помещаются. Пожалуй, выкурю сигарету и полистаю пять минут брошюрку, чтобы успокоиться.

М-м-м. Здорово будет поваляться на пляже, позагорать. Солнце, море и… Ой! Лампочка на автоответчике мигает. Как это я раньше не заметила?


5.10. Нажала на кнопку.

– Бриджит, это Марк. Просто хотел сказать: ты ведь знаешь, что в Таиланде сейчас сезон дождей? Не забудь взять зонтик.

11

Тайские каникулы

Воскресенье, 3 августа

Вес отсутствует (в воздухе), алкоголь: 8 порц. (но на высоте не считается), сигареты: 0 (просто ужас: у меня место для некурящих), калории: 1 млн (это все еда, которую я бы и не помыслила взять в рот, не будь я в самолете), выбросы газа со стороны близсидящего пассажира: 38 (пока что), вариации запаха: отсутствуют.


16.00. По британскому времени. В самолете.

Приходится делать вид, что я очень занята: что-то карябать на бумажке и слушать плеер, – потому что мерзкий тип в светло-коричневом синтетическом костюме, сидящий рядом со мной, все время пытается затеять разговор. В перерывах между беззвучным, но ужасающим по последствиям пуканием. Я даже попробовала притвориться, что сплю (зажав при этом нос), но не успело пройти и нескольких минут, как мерзкий тип похлопал меня по плечу и спросил:

– А какие у вас хобби?

– Есть одно, – ответила я. – Сон.

Но даже это его не остановило, и уже через секунду я была втянута в маловразумительный разговор об этрусских монетах.

Мы с Шерон сидим по отдельности, потому что с таким опозданием прибыли на регистрацию, что двух мест рядом уже не оставалось, из-за чего Шерон стала на меня ворчать. Но теперь ее настроение по непонятной причине изменилось. Конечно, это никак не связано с тем фактом, что сидит она рядом с одетым в мятую рубашку цвета хаки мужчиной, внешне похожим на Харрисона Форда, и ржет как дрель (странное выражение, правда?) надо всем, что он ни скажет. И это притом, что Шерон терпеть не может мужчин и считает, что они теряют свою роль в обществе, занимаются пашминизмом и постоянно прибегают к неоправданному насилию. А я обречена двенадцать часов провести рядом с пукательным автоматом и даже не могу закурить. Слава богу, у меня есть «Никоретте».

Начало оч. хор. не назовешь, но я все равно страшно рада, что лечу в Таиланд. Мы с Шерон будем не туристками, а путешественницами! Т. е. не будем жить в туристических анклавах, а по-настоящему окунемся в местную культуру и религию.


Планы на отпуск


1. Побыть хиппи.

2. Сбросить вес, переболев легкой, не угрожающей жизни формой дизентерии.

3. Покрыться нежным светло-коричневым загаром – ни в коем случае не ярко-оранжевым, и вообще не таким, от которого бывают меланома и морщины.

4. Весело провести время.

5. Обрести себя, а также очки от солнца (надеюсь, они в чемодане).

6. Вдоволь накупаться и позагорать (не сомневаюсь, тропические дожди хоть и сильные, но короткие).

7. Посмотреть храмы (надеюсь, их не слишком много).

8. Обрести духовное прозрение.

Понедельник, 4 августа

54 кг (взвешиваться я тут не могу, так что можно выбирать вес по своему усмотрению: большой плюс пребывания в отпуске), калории: 0, время, проведенное вне туалета: 12 мин (ощущение такое).


2.00. Местное время. Бангкок. Мы с Шерон с трудом пытаемся уснуть в совершенно жутком месте, хуже я в жизни не видала. Мне кажется, я сейчас задохнусь. Когда мы прилетели в Бангкок, небо было затянуто большими серыми тучами и лил дождь. В «гостинице», где мы остановились, нет нормальных туалетов: только кабинки с ужасными зловонными дырами в полу. От открытого окна и вентилятора проку никакого, потому что воздух тут как в бане. Под нами грохочет дискотека, и в перерывах между музыкой слышно, что все, кто живет на этой улице, стонут от жары и не могут уснуть. Я превратилась в нечто огромное, белое и раздувшееся – такое у меня ощущение. Волосы сначала встали на голове дыбом, как перья, а потом намертво прилипли к лицу. И что самое плохое, Шерон без умолку болтает о своем «Харрисоне Форде» из самолета.

– Весь мир объездил, где только не был… рассказал, что как-то раз, когда он летел «Суданскими авиалиниями», командир корабля и второй пилот решили обменяться рукопожатиями со всеми пассажирами и, представляешь, дверь кабины захлопнулась! Пришлось ее топором рубить! Он так смешно рассказывает. Кстати, он живет в «Ориентале», собирается нас навестить.