– У меня ничего не выходит с мужчинами.

– Какая чушь, доченька. Право слово. Конечно, ничего не будет получаться, если строить из себя такую цацу, которой, кроме Джеймса Бонда, никто не пара, а потом сидеть дома и хныкать, что все опять плохо. Ой, на часы-то посмотри, мы же опоздаем!

Десять минут спустя я сидела в белой комнате а-ля спальня в доме Марка Дарси, одетая в белый халат и с белым полотенцем на голове. Рядом находилась мама, целая россыпь лоскутков тканей разных цветов и какая-то женщина по имени Мэри.

– Прямо не знаю, – нетерпеливо говорила мама, – как можно носиться с такими дурацкими теориями? Попробуй вишневый, Мэри.

– Я тут ни при чем, это объективные процессы, происходящие в обществе, – возмущенно ответила я. – Женщины остаются одинокими, потому что сами могут себя обеспечивать, хотят заниматься карьерой, а потом, когда они становятся старше, мужчины начинают считать их отработанным материалом, думают, что срок годности у них уже кончился, и ищут женщин помоложе.

– Право слово, доченька! Срок годности! Ты что, пачка прессованного творога? Фильмов ты дурацких насмотрелась, доченька.

– Нет.

– Бр-р-р! Срок годности! Да сколько бы они ни делали вид, что им нужны тупые молодые красотки, это все равно не так. Им нужна настоящая подруга. Помнишь этого, как бишь его, Роджера, который бросил Одри ради секретарши? Та оказалась совершенной дурындой. Через полгода он умолял Одри позволить ему вернуться, но она его так и не простила!

– Но…

– Точно, ее Самантой звали. Тупая как пробка. А Джин Досон взять! Помнишь, которая была замужем за Биллом, ну Досоны, мясники? Так вот, когда Билл умер, она вышла замуж за парня в два раза младше себя, и он ей бесконечно предан, бесконечно. А Билл ведь денег особых не оставил, ты понимаешь, потому что на мясе много денег не заработаешь.

– Но если ты себя считаешь феминисткой, нельзя…

– Вот этим-то твой феминизм и плох, доченька. Да всякий, у кого есть хоть крупица здравого смысла, понимает, что мы, женщины, – более совершенный вид. Плохо только, когда ты вкалываешь как негр на плантации…

– Мама!

– …а они выходят на пенсию и решают, что можно сесть сложа руки и ничего не делать по хозяйству. А вот этот как тебе, Мэри?

– Коралловый мне больше нравился, – с раздражением ответила Мэри.

– Конечно, – сказала я, закрытая от мамы огромным куском голубой ткани, – кому хочется ходить на работу, а потом еще и по магазинам за продуктами, если мужчина этого не делает.

– Прямо не знаю! Всем вам подавай Индиану Джонса, но такого, чтобы в посудомоечную машину тарелки загружал! Мужчин надо дрессировать. Когда мы с папой только поженились, он каждый вечер ходил в клуб играть в карты. Каждый вечер! И к тому же еще курил!

Боже мой, бедный папочка, думала я, а Мэри тем временем прикладывала к моему лицу кусок бледнорозовой ткани и смотрела на меня в зеркало. Мама отпихивала ее руку и тыкала мне в нос лоскут лилового цвета.

– Мужчины не любят, когда ими командуют, – не сдавалась я. – Они хотят видеть тебя недоступной, охотиться за тобой и…

Мама глубоко вздохнула.

– И ради чего мы с папой столько времени водили тебя в воскресную школу, если ты так и не поняла, что тебе нужно. Просто реши, что, по-твоему, правильно, возвращайся к Марку и…

– Нет, Пэм, все-таки она «зима».

– Она «весна». Точно говорю. Или я банка с грушевым компотом. Так что возвращайся в дом Марка…

– Но у нас все ужасно. Общаемся друг с другом как на официальном приеме. Выгляжу я как половая тряпка…

– Над этим-то мы как раз сейчас и работаем, доченька. Ищем твои цвета. Но, вообще-то, не так уж важно, как ты выглядишь, правда, Мэри? Главное – это быть собой, настоящей.

– Это точно! – во весь рот заулыбалась Мэри. Габаритами она была с концертный рояль.

– Настоящей? – переспросила я.

– Помнишь книжку «Плюшевый кролик»[22]? Твоя любимая была. Юна тебе читала, когда у нас в доме были проблемы с канализацией. Ну вот, посмотри.

– Знаешь, а ты, наверно, права, Пэм, – согласилась с мамой Мэри, отступая на шаг и с восторгом глядя на меня. – Она и впрямь «весна».

– Я же тебе говорила!

– Да, говорила. А я-то все талдычила: «Зима, зима». Всегда с тобой так!

Вторник, 9 сентября

2.00. Одна в постели, в доме Марка Дарси. Вся моя жизнь теперь проходит в белых комнатах. По дороге назад из «Дебенхемс» мы с полицейским заблудились. Просто смешно. Я сказала ему, что, когда была маленькой, меня всегда учили: если заблудишься – спроси дорогу у полицейского. Но он мой юмор не оценил. Когда я наконец оказалась в доме Марка Дарси, на меня снова напала сонливость, и, проснувшись в полночь, я обнаружила, что в доме темно, а дверь в спальню Марка закрыта.

Может, спуститься вниз, заварить чаю и посмотреть на кухне телевизор? А вдруг Марка еще нет дома и сейчас он завалится с какой-нибудь девицей, а я, как полоумная родственница, сижу на кухне и пью чай?

Все время возвращаюсь мыслями к тому, что сказала мне мама про «быть настоящей» и «Плюшевого кролика» (хотя, по правде сказать, кроликов мне в этом доме уже хватило). В моей любимой, по ее утверждению, книге – которую я не помню совершенно, – рассказывается о том, как сильно может любить ребенок свою игрушку: она для него дороже всех остальных, и, даже когда она вся истрепалась и мех на ней истерся, ребенок считает ее самой прекрасной на свете и не может с ней расстаться.

– То же самое и с любящими друг друга людьми, – шепотом поведала мне мама, когда мы вышли из белой комнаты и сели в лифт. Говорила она так, точно сообщает мне страшную тайну. – Но только если ты из тех игрушек, что разбиваются при падении или сделаны из плохого и недолговечного синтетического материала, – ничего не получится. Обязательно нужно набраться смелости и сказать другому человеку, кто ты есть и что ты чувствуешь.

Лифт остановился на этаже с товарами для ванной.

– У-уф! Молодцы мы с тобой, правда? – резко сменила тон она при виде входящих в лифт женщин в ярких джемперах и с сотней пакетов с покупками в руках. – Так и думала, что ты «весна»!

Легко ей говорить. Заикнись я мужчине о своих чувствах – он от меня убежит куда подальше. Что, к примеру, я чувствую и думаю о себе в этот самый момент?


1) Мне одиноко, страшно, тяжело на душе, я устала, растерянна и испытываю жуткие страдания из-за отсутствия секса.

2) Я просто уродина: волосы торчат в разные стороны, а лицо припухло от усталости.

3) Мне тяжко от того, что я не знаю, как относится ко мне Марк, а спрашивать боюсь.

4) Я люблю Марка.

5) Больше не могу ложиться в постель одна и все свои проблемы решать самостоятельно.

6) Меня тревожит и ужасает мысль о том, что секса у меня не было уже пятнадцать миллионов сто двадцать тысяч секунд.


Итак, что мы имеем? Я одинокая, страшная, мрачная тетка, жаждущая секса. Черт, что же мне делать? Вина бы выпить не мешало. Пойду-ка, пожалуй, вниз. Но выпью все же не вина, а чаю. Если только не найду открытой бутылки. Вино мне нужно просто в качестве снотворного.


8.00. Тихонько вышла на лестницу. Свет включить не смогла, потому что найти выключатели не представляется возможным. Проходя мимо двери в спальню Марка, втайне надеялась, что он проснется, – надежды не оправдались. Пошла дальше и тут встала как вкопанная. Передо мной маячила огромная тень. Похожа на тень человека. Она двигалась на меня. Тут до меня дошло, что передо мной мужчина – огромный и страшный здоровяк, – и я во весь голос закричала. Мужчина вдруг тоже во весь голос закричал, и только тут я поняла, что это Марк. Голый! Но кричал он куда громче моего. Голосом, исполненным неподдельного, безграничного ужаса. Таким голосом, точно с ним произошло самое худшее, что может случиться в жизни.

Отлично, подумала я. Вот он и видит меня «настоящей». С взлохмаченными волосами и без макияжа.

– Это я, – обратилась я к нему. – Бриджит.

На миг мне показалось, что сейчас он закричит еще громче прежнего, но он, весь дрожа, присел на ступеньку.

– Ох, – он учащенно дышал, – ох, ох, ох.

Марк показался мне настолько беззащитным и в то же время притягательным, что я не удержалась, села рядом, обвив его руками, и привлекла к себе.

– О господи, – сказал он, уткнувшись мне в плечо. – Какой же я идиот!

И вдруг мне стало смешно. И правда, комедия: до смерти испугаться собственной бывшей подруги. Марк тоже засмеялся.

– О господи, – проговорил он. – Не очень-то это помужски – пугаться по ночам. Я решил, что ты убийца.

Я гладила его по голове и целовала в маленькую залысинку, где его мех чуть истерся. А потом рассказала о своих чувствах. Честно и без утайки. А когда закончила – о чудо! – выяснилось, что и он чувствует то же самое.

Взявшись за руки, как первоклашки, мы спустились в кухню и, не без труда отыскав среди множества стальных шкафов холодильник, налили себе молока.

– Понимаешь, – произнес Марк, когда мы сели у плиты, тесно прижавшись друг к другу и сжимая в руках кружки, чтобы согреться, – ты не ответила на мою записку, и я решил, что все кончено. Так что потом мне не хотелось, чтобы ты подумала, будто я на тебя давлю. Я…

– Погоди, погоди, – перебила я его. – Какую еще записку?

– Которую я дал тебе после поэтических чтений, когда уезжал с родителями домой.

– Это же был листок со стихотворением.

Просто невероятно. Оказывается, сидя за столом со стеклянным дельфином, Марк писал не завещание, а письмо мне.

– Моя мама сказала мне, что единственный правильный путь – это не утаивать своих чувств, – признался Марк.

Старейшины племени – ура! В записке говорилось, что он любит меня, что с Ребеккой у него ничего нет и что, если наши чувства взаимны, я могу позвонить ему в тот же вечер. Если нет – он больше не будет ко мне приставать и останется только другом.

– И почему же тогда ты меня бросил и ушел к Ребекке? – спросила я.

– Никуда я не уходил! Это ты меня бросила! Я даже не понимал, что у меня, оказывается, роман с Ребеккой, пока не приехал в дом ее родителей и не обнаружил, что ночевать мне предстоит в одной комнате с ней.

– И… ты с ней ни разу не спал?

Какое облегчение! Подаренные мной «ньюкасловские» трусы он привозил вовсе не для того, чтобы красоваться в них перед Ребеккой в ночь любви!

– Ну… один раз было, – ухмыльнулся он, опустив глаза. – В тот самый день.

– Что-о? – не выдержала я.

– Ну я же живой человек. И к тому же был ее гостем. Невежливо было бы отказываться.

Я стала колотить его по голове.

– Шерон ведь говорит, что желание секса снедает мужчину постоянно, – продолжал он, увертываясь от ударов. – А она все время меня приглашала то на вечеринки, то на дни рождения чьих-то детей в садиках с загонами для животных, то в поездки…

– Ага, конечно. И она тебе при этом совсем не нравилась!

– Ну, она очень привлекательная девушка, странно было бы, если бы… – Тут он перестал смеяться, взял мои руки в свои и притянул меня к себе.

– Но каждый раз, – страстно зашептал он, – каждый раз я надеялся, что тебя тоже пригласили и я тебя увижу. А в ту ночь в Глостершире, когда я знал, что ты в пятидесяти футах от меня…

– Ага, в двухстах ярдах – в домике для слуг.

– Именно в таком месте я и планирую держать тебя до конца твоих дней.

К счастью, он так и не выпустил моих рук и я не смогла его снова поколотить. Потом он сказал, что без меня его дом пустой и холодный. И вообще, ему больше нравится моя квартира, потому что там уютно. И он любит меня, хотя и не знает точно почему, но без меня ничто не доставляет ему радости. А потом… Господи, какой же там холодный пол.

Когда мы поднялись в его спальню, я заметила рядом с кроватью стопку книг.

– Это что такое? – Я не верила своим глазам. – «Утрата любви: как не утратить уважение к себе»? «Как вернуть женщину, которую любишь»? «Чего хотят женщины»? «Свидание Марса и Венеры»?

– Ах, – застенчиво произнес он.

– Ну ты и подлюга! – воскликнула я. – А я свои выкинула!

Кулачный бой разразился снова, одно повлекло за собой другое, и мы прозанимались сексом всю ночь!!!


8.30. М-м-м. Мне нравится смотреть, как он спит.


8.45. Хоть бы он уже проснулся.


9.00. Не стану его будить. Но может, удастся пробудить его силой мысли?


10.00. Марк Дарси резко сел и уставился на меня. Я решила, что сейчас он станет меня ругать или опять закричит во весь голос. Но он лишь сонно улыбнулся, повалился обратно на кровать и увлек меня за собой.