– Княгиня Антиохийская когда-то спасла меня от позорной казни.

Рено взглянул на тамплиера с уважением:

– Как это вы умудрились заслужить позорную казнь с такими учтивыми манерами, брат-храмовник?

– Тот случай помог мне их приобрести. Сержанту-тамплиеру оказалось достаточно нарушить дисциплину и уронить честь ордена. Я не сдержался и из-за пары обидных слов скрестил мечи с задиристым пажом ее светлости. Наш сенешаль уже закинул веревку на дерево, и только княгиня удержала де Монбара, не устрашившись даже его меча. Я не боюсь смерти, но не так должен погибнуть брат ордена.

Храмовник сказал это просто, без напыщенности или хвастовства. Протянул руку Рейнальду, Шатильон склонился с седла, ответил крепким рукопожатием:

– Рад свести знакомство с висельником. Так это вас Вивьен подначил? Неисправимый забияка. Если вернусь в Антиохию, непременно снесу ему голову.

– Конечно, вернетесь. Передайте тогда княгине, что спасенный ею Симон навсегда остался благодарен ей. Хоть мне и не следует обращать внимание на женщин, но я не мог не заметить, что она прекрасная дама.

– Это бросается в глаза. Я вот тоже так считаю, потому и прибыл сюда – просить короля дать согласие на наш брак, но мне до сих пор не представился случай отличиться и снискать такую милость.

Рено похудел, оброс черной щетиной, глаза покраснели и слезились от недосыпа и песчаного ветра. Все устали и отчаялись. Король вот-вот снимет осаду. И что тогда? За неудачную кампанию никто не станет награждать рукой самой владетельной принцессы Утремера. Тамплиер не отвечал, сгорбился в седле и продолжал рассматривать необоримые фортификации.

Скачущий впереди Бодуэн круто остановился, подняв жеребца на дыбы, свита столпилась вокруг венценосца, напирая друг на друга конскими крупами:

– Все, снимаем лагерь.

Рыцари сжимали челюсти, хмурились, пялились в землю и молчали, потому что лучшего плана ни у кого не было. Магистр госпитальеров де Пюи сокрушенно подергал ус:

– Нам больше не собрать войска для подобного усилия. А без Аскалона южная Иудея никогда не будет в безопасности, и нам уже вовеки не взять Египет. Повторится ошибка с Алеппо: захвати мы эмират полвека назад, Нуреддин сегодня овец бы пас, а не Сирией владел.

Магистр тамплиеров Бернар де Трембле тут же запальчиво уличил соперничающий орден:

– Госпитальерам не терпится захватить Египет, чтобы им сподручнее было через Александрию торговать! Наша миссия включает в себя только Святую Землю!

– Оказывается, Иберию тоже, с тех пор, как вам обещали десятую долю доходов от всех отвоеванных в ней владений. Сдается, каждая земля, с которой можно поживиться, наполняется для храмовников святостью!

– Мы убедились, что Аскалон осадой не взять, значит, надо штурмовать, – прервал Шатильон перебранку Магистров.

– Да как?!

Казалось, широкий оскал городских стен насмехался над усилиями латинян. Симон Ришар подал голос:

– А что если собрать весь хворост и ветви из вырубленных садов, все оставшиеся бревнышки, щепки и деревяшки, свалить все это у подножья стены, залить маслом и попробовать развести огонь? Если запылает как следует, кладка может рухнуть, а если сначала поджечь мешки с хлопком, густой дым не позволит защитникам затушить пожар.

Все плодовые бустаны, оливковые и финиковые рощи вырубили еще зимой, от цитрусовых плантаций остались одни пеньки, фиговые деревья и шелковицы давно сравняли с землей, а пригодные стволы пошли на сооружение осадных башен. Но море порой выбрасывало древесину, и высохшего конского навоза имелись авгиевы запасы.

– А почему вы не предложили это ордену, брат Ришар? – раздраженно спросил Магистр Бернар де Трембле, грубо дернув уздечку своего жеребца.

– Мессир Рейнальд де Шатильон только что поделился этим планом со мной, Мастер. Мне бы такое и в голову не пришло. Если вы помните, ваше величество, это не первый план нападения, предложенный шевалье Шатильоном.

Рено усмехнулся, покачал головой, но промолчал. Ив де Несль, граф Суассонский, не терпевший антиохийцев с тех пор, как ему отказала их княгиня, процедил:

– Если прежний план Шатильона был так хорош, то почему мы по-прежнему по эту сторону стены?

Рыцари согласно закивали, внутренние споры и разногласия отступили перед необходимостью дать общий отпор новоявленному выскочке. Один король почесал свалявшуюся бороду:

– Стоит попробовать. Иначе все было напрасно. Немедленно пошлем ратников на сбор всего, что может гореть.

– Планы придумывать и кизяки собирать – не на стену лезть, – громко сказал Гуго д’Ибелин, уставившись в упор на Шатильона. Ибелины сами были новой знатью, возвысившейся только в Утремере, и, чего Гуго уже совсем не мог простить нахалу, прекрасная Агнес де Куртене отличала Рейнальда.

Первым в узкий проем ворваться – на верную смерть пойти. В пылу боя любой рванулся бы, отпихивая товарищей, но тут все со злорадством предоставили эту честь умнику, вылезшему поперек более достойных людей. Шатильон рывком развернул коня:

– Ваше величество, я надеюсь, мне будет позволено возглавить приступ.

Симон перебил его:

– Эта честь должна принадлежать храмовникам. Не годится кому-либо оказаться преданнее Господнему делу.

Бернар де Трембле оттеснил злобно всхрапывающим конем брата Ришара, прошипел:

– Вы сегодня, Симон, прямо в каждой бочке затычка! – Заметил издевающийся взгляд де Пюи, приосанился и громко заявил: – Если стена рухнет, я берусь захватить город с сорока братьями! Сам поведу их. А вы, Ришар, – бросил мстительно, – понесете знамя.

– Спасибо за честь, Мастер, – спокойно ответил Симон. Самая опасная должность, она и самая почетная.

Побросали в разведенные костры все, что могло гореть и у чего не оказалось хозяина, способного отстоять свое добро, пожертвовали даже осадной башней, и от плавящего жара огромного пламени рухнула наконец-то поврежденная обстрелами куртина. Сорок тамплиеров, среди них сам магистр ордена и знаменосец Симон Ришар, ворвались в образовавшуюся брешь, и пока крохотный отряд гордецов пытался покорить город, их товарищи не позволяли прочим рыцарям последовать за ними. Королевские воины могли бы одолеть храмовников, но король повелел не поднимать меча на собратьев по оружию.

К вечеру все было кончено. Верхушки бастионов увенчались фонарями, защищенными от ветра стеклянными колпаками. В их колеблющемся свете качались сорок обезглавленных трупов, привязанных за ноги и перекинутых через парапеты. Аскалонцы одолели не пожелавших делиться славой и добычей храмовников, обезглавили их тела и надругались над несчастными мучениками, вывесив их пищей для птиц. Болталось под порывами морского ветра, словно продолжая спор с госпитальерами, туловище Великого Магистра ордена Бернара де Трембле. Покорно закинуло вниз руки тело Симона Ришара. На развевающихся белых льняных коттах кровяным подтеком расплывался алый крест, символ мученичества. Шатильон приподнял руку, словно хотел перекреститься, но вместо этого сгорбился, отвернулся и вытер глаза от вечно летящего в них песка. В конце концов тамплиер предназначен погибнуть за дело Христово так же непреложно, как цветам приходится облететь, чтобы дерево принесло плоды. Вот только Симон поспешил, выхватил у судьбы удел самого Рейнальда. Что ж, если приведется, Шатильон вернет этот долг тамплиерам.

Осажденные залатали брешь досками из египетских кораблей, но негодующие латиняне обрушили на пробоину всю силу своих метательных машин и было ясно, что долго заплата не продержится. Рассчитывая на численное преимущество, руководимое дьявольским наущением ополчение Аскалона вышло сражаться на равнину. Шатильон с остервенением дрался в первых рядах.

Всевышний хоть и сурово испытывал франков, но совершенно отвергнуть своих сынов не восхотел и даровал им над филистимлянами блистательную победу, подобную которой над ними даже царь Давид не одерживал. Оставшиеся в живых аскалонцы, лишившиеся армии, с полуобрушенным бастионом, поспешили вступить в переговоры и согласились сдать город.

Франки опьянели от счастья. Поистине, король их опоясан мечом Иисуса Навина! Со взятием Невесты Сирии королевство достигло невиданных прежде размеров. Навеки исчезла угроза с юга. И кто знает, возможно, не за горами завоевание всей земли Гошен! Ведь недаром Бодуэн пропустил Усаму ибн Мункыза сквозь осадное кольцо. Едва этот учтивый придворный, знаменитый поэт и образованный любитель изящной словесности вернулся ко двору халифа, как там произошел очередной переворот: всемогущий визирь Меч Ислама был убит своим пасынком Насером ад-Дином Аббасом, тут же сменившим покойного приемного отца в милостях халифа. А халиф отличался сластолюбием и не утруждал себя государственными делами. Страна Нила стала неуправляемой, фатимидский Вавилон повис на низкой ветке гнилой грушей.

Бодуэн выказал благородство и милосердие, дозволил всем жителям покинуть Аскалон со всем их скарбом и дал им три дня на сборы. Заодно поинтересовался у парламентеров о судьбе брата его доброго знакомца Усамы. Достопочтенный Али ибн Мункыз, ответили аскалонцы, погиб от руки пьяных от алчности тамплиеров и ныне наслаждается в райских кущах всем, что обещал Пророк тому, кто собственной рукой переписал Священную Книгу Коран пятьдесят четыре раза.


К королю, наблюдавшему за городскими воротами, извергавшими медленно уползавшую в пустыню змею изгнанников, подъехал Рейнальд:

– Сир, позвольте принести свои поздравления. Великое деяние, о котором христиане мечтали больше полувека, наконец-то совершено вами.

Бодуэн обернулся, широко улыбнулся, хлопнул Шатильона по плечу:

– Рено, в этом и ваша огромная заслуга! Вы отлично проявили себя при этой осаде, я видел, как рубила в бою ваша рука, но что еще ценнее – у вас и голова золотая.

– Ваше величество, я надеюсь еще не раз послужить Утремеру, – взъерошил ежик волос, помялся и все же решился: – Наверное, этот момент не хуже любого другого попросить у вас согласия на наш брак – мой и вашей кузины Констанции Антиохийской.

Король натянул удила, уставился на шевалье в недоумении. Неужто наемник думает, что княгиня может выйти замуж за рыцаря удачи? Вид у Шатильона был донельзя виноватый. Бодуэн досадливо хлопнул себя по мощной ляжке:

– Я должен был предвидеть что-то такое. Усамка как всегда оказался прав: не могла Констанция надолго остаться одинокой. Рено, я не хочу казаться неблагодарным. Позвольте, я вознагражу вас хорошим фьефом, но рука княгини Антиохии предназначена скрепить важный для Утремера союз с одним из европейских дворов или с Византией.

Рено сокрушенно потупился:

– Вряд ли Констанция теперь сгодится для этого, сир.

Король смутился, сдвинул брови, посмотрел на Раймонда с упреком:

– Ах вот как… Это не очень хорошо говорит о вас обоих, Рейнальд.

Закусил губу. Годы правления приучили не давать воли ни гневу, ни досаде. На нестерпимом августовском солнце белокожий помазанник варился: пунцовое лицо и шея Бодуэна покрылись веснушками и облезали клочьями, пот струйками стекал под кольчугу. Шатильона же зной пустыни сушил, как жар печи: он лишь смуглел, покрывался морщинками и поразительно светлые глаза еще ярче выделялись на дочерна загорелом лице. Хорош собой этот отчаянный шевалье. А вдобавок удал, сообразителен и, главное, дьявольски везуч. Не удивительно, что сорвал антиохийскую лилию, как придорожную ромашку.

Рейнальд поднял голову:

– Сир, Шатильоны – древний и достойный род. Наместник Христа Урбан II был из нашей семьи, так что мы тоже внесли свою лепту в освобождение Святой Земли.

– Неужели вы надеетесь, что василевс согласится на ваш брак с правительницей Антиохии?

– Если василевс женит княгиню на своем кандидате, Антиохия окончательно станет греческим владением. В любом случае Мануил слишком занят сражениями с конийскими сельджуками, чтобы что-либо предпринять по этому поводу.

Король почесал потемневшую от копоти и грязи бородку:

– Вы, Шатильон, как всегда, просчитали все ходы!

Венценосец был охвачен счастьем победы, благодарностью и чувством братской близости к соратникам, бившимся с ним бок о бок. Аскалон изрыгал сарацин. На юг, к мареву песчаных холмов тянулась нескончаемая череда арабских беженцев: брели пешком женщины с огромными тюками на головах, бежали следом плачущие дети, тряслись на ослах, телегах и верблюдах мужчины, и немалая заслуга в этом принадлежала Рейнальду. В Утремере нет больше столь предусмотрительного и сообразительного рыцаря. Бодуэн ценил эти качества, он и сам научился постоянно прикидывать, что послужит к вящей пользе его царства. Может, и лучше иметь на троне Антиохии человека всем ему обязанного, нежели чванного родственника Мануила или непокорного французского принца. К тому же, чего скрывать, взбалмошная кузина Констанция и этот парвеню выкрутили своему сюзерену руки, а при плохой игре оставалось лишь скорчить хорошую мину: