Салах ад-Дин остановил Бурака на склоне, залюбовался далекой бирюзой озера, оправленного в зелень кущ:

– Аль-Кади аль-Фадиль, – обратился он к визирю, – вы помните бесчинства Бринса Арната, которые этот волк творил из своих крепостей?

Визирь вытянул руку, звучно продекламировал:

– Что значат для правоверного Аль-Керак и Аш-Шубик? Это ярость, от которой перехватывает горло, это пыль, которая застилает вид, это лев, который каждый день рвет человеческое мясо и пьет кровь!

Усама сам писал изысканные и мудрые стихи и любил читать их больше, чем слушать пение птиц. Султан знал многие из них наизусть, и если на этот раз он обратился к незатейливым виршам аль-Фадиля, то лишь потому, что думы его были заняты Бринсом Арнатом, и он искал указание, как надлежит поступить с этим сыном дьявола.

Для Усамы навеки осталось загадкой, чем прельстил злодей мадаму Констанцию. Большой ошибкой франджей было предоставить женщинам власть и права мужчин! Разумеется, среди слабого пола встречаются умные жены, любящие матери, благородные сестры и преданные дочери, оказывающие неоценимое подспорье своим мужчинам. Дочь Мехенеддина Исмат заслужила такое уважение мудростью и отвагой, что после смерти Нур ад-Дина ее взял в жены Салах ад-Дин. Но лишенные разумения гяуры допустили неслыханное: чтобы их дочери и сестры наследовали их владения и сами выбирали себе супругов. Так сладострастные, слабые мадамы возвысили негодных к правлению. Первым и худшим из этих выскочек был Бринс Арнат. И долг призывал Усаму укрепить чрезмерно мягкое сердце султана. Поэтому, когда Салах ад-Дин вежливо попросил уважаемого эмира ибн Мункыза в свою очередь усладить его слух своими замечательными строками, знаменитый поэт предпочел обратиться к священным аятам Корана:

– О несравненный и величайший султан, написано в Коране: «Разве ты не видел, как Аллах поразил армию Элефанта?» Этот Элефант, этот яростный слон – это Бринс Арнат. И сказано: «И убивайте их, где встретите, и изгоняйте их оттуда, откуда они изгнали вас! Сражайтесь с ними, пока не исчезнет искушение и пока вера не будет полностью посвящена Аллаху!» – Старец напряг надтреснутый голос, вывесился из кресла так, что оступились державшие его рабы: – И сказано также в Священном Коране: «Где бы они ни были встречены, они должны быть схвачены и перебиты избиением. Не слабейте и не призывайте к миру». – Добавил, похлопывая негодников-нубийцев тросточкой и оправляя халат: – Царствование отверженных сынов крещения в Фалястыне – позор для Ислама.

По щекам сострадательного султана заструились слезы, ибо предписанное ему сражение было для него ненавистно. Он резко поворотил коня назад:

– Волк Аль-Керака – предатель, предводитель неверных, беглец из ада. Аллах решил так, как он решил.

Султан скакал молча, направляя Бурака между телами, и лик его был мрачен, как у человека, принявшего нелегкое решение. Вернувшись в шатер на холме, он повелел привести к нему Бринса Арната, а когда тот вошел, воскликнул:

– Смотри, я защищу Мухаммеда от тебя!

Выхватил саблю и нанес Арнату удар по левому плечу. Лезвие отсекло Дьяволу руку, хлынула кровь, Дьявол страшно охнул, но все еще стоял. Тогда подскочили верные мамлюки и зарубили насмерть этого худшего из нечестивцев.

Аллах тут же вверг его душу в адский огонь, а тело повалилось на землю. Султан наклонился, окунул пальцы в кровь многобожника и окропил ею свою голову в знак того, что исполнил данную им клятву и отомстил. По его приказу голова Бринса Арната была отделена от тела, а обезглавленный труп слуги за ноги поволокли наружу мимо ожидавшего в прихожей Лузиньяна и бросили у входа в шатер.

Аль-Малик франджей, видя, какая участь настигла его спутника, посчитал, что станет следующей жертвой, и затрясся от ужаса. Но султан заметил его трепет и бледность, дал ему знак приблизиться, успокоил, унял его страх и, посадив рядом, сказал:

– Этот человек пал жертвой своей злобы. Его вероломство погубило его самого, его заблуждения и дерзость стали причиной его смерти. Королям не пристало убивать королей, однако этот человек перешел все границы.

Салах ад-Дин приказал, чтобы голову Бринса Арната доставили в Дамаск, всю дорогу волоча ее по земле, чтобы все видели, как наказан тот, кто оскорбил султана, и чтобы показать правоверным, которым Волк Аль-Керака причинил столько вреда, что они отмщены.

Поистине, справедливый правитель – тень Аллаха на земле!

А еще через день милосердный победитель повелел привести всех захваченных в плен тамплиеров, госпитальеров и рыцарей ордена Монтегаудио. Двести тридцать непримиримых врагов Ислама вывели на возвышенность, с которой просматривалась водная гладь Бухайрат-Табарии, на чьих берегах явил столько чудес Иса ибн Мариам.

Когда последние лучи солнца исчезли со склонов холмов, их призвали отречься от Распятого, признать Аллаха своим Богом, Ислам – своей верой, Мекку – своей святыней, мусульман – своими братьями, а Магомета – своим Пророком. Но все они злостно упорствовали в своем неверии, и тогда султан оказал честь достойным суфиям и толкователям Корана, поручив им отсечь головы нечестивцев. Суфии засучили рукава и ревностно принялись за благое дело. Салах ад-Дин был очень доволен, особенно когда усердным правоведам, многие из которых впервые держали саблю в руках, удавалось зарубить пленников ловко и быстро. Но некоторые справлялись с трудом, долго вкривь и вкось кромсали связанных идолопоклонников, а некоторых даже пришлось сменить, потому что их рвение намного превышало силу и умение. А рыцари-монахи, эти дети Сатаны, спорили за право быть убитыми первыми. Для казней потребовалось все время между вечерней молитвой магриб и ночной молитвой иша. Лишь глава тамплиеров Джорар Ридафор избежал лезвия.

В последующие дни возмездие настигло также апостатов и изменников-туркополов, сражавшихся на стороне сынов крещения. А остальные франджи, которых насчитывалось чуть ли не десять тысяч – оруженосцы, рядовые пехотинцы и бедные рыцари, за которых некому было платить выкуп, – нагие и униженные, жалкие и несчастные, связанные веревками и шнурами от палаток, побрели покорно на базары Сурии. Укрыватели истины потеряли не только армию и предводителей, они потеряли силу духа, надежду и веру в помощь своей Троицы.


Табария тут же сдалась под власть сабли, и милосердный султан позволил жене Санжиля покинуть крепость со всем ее имуществом.

Благочестие Веры всегда обладал редким умением взвесить ситуацию и жертвовать недостижимым ради достижимого, но достижимого он добивался с быстротой и неутомимостью голодного льва. Не теряя времени, султан двинулся на Акку, и уже в следующую пятницу Джоселен Куртене, любивший жизнь и боявшийся смерти, без сопротивления распахнул перед ним ворота этого богатейшего порта. И тем же летом – хвала Аллаху, дозволившему своему рабу Усаме помедлить в этом мире, дабы услышать эти радостные вести! – более пяти десятков оставшихся без гарнизонов городов и крепостей Аль-Джалиля и Самиры приняли милостивые условия султана и сдались. За время, меньшее, чем нужно, чтобы подробно поведать об этом, желтые стяги победителя увенчали порты Кайсарийи, Хайфы, Саиды, Бейрута, Джебайля и цитадели Шхема-Наблуса и Нацерета. Даже священная для кафиров гора Тавор перешла в праведные руки. Одна Яффа оказала сопротивление Сайф ад-Дину, младшему брату Салах ад-Дина, и за это все ее жители были обращены в рабство.

Победоносный даритель единства и силы не ведал слабости на путях джихада: он истреблял посевы, разрушал крепости, сносил деревни, уничтожал церкви, сжег Рамлу, Лидду и бессчетное множество прочих городов и крепостей. Благочестие Веры засыпал колодцы, срывал виноградники, выкорчевывал оливы и пускал на дрова плодовые деревья. Упорно и без устали Несравненный Правитель превращал благодатный край в каменистую пустошь, чтобы он больше никогда не смог прокормить иноверцев. Курдскому воину-кочевнику не было жалко процветания и богатства земли. Никогда Фалястын не оправится от разорения, учиненного во имя торжества Аллаха.

Лузиньян, этот барабан, полный ветра, послушно прибыл под стены Аскалона и умолял жителей города сложить оружие в обмен на его свободу. Невеста Сурии, которая тридцать четыре года назад сопротивлялась проклятым сынам Креста целых семь месяцев, на сей раз сдалась в считанные дни. А все неприступные крепости тамплиеров на границе с Мисром, включая Газу, эн-Натрун и Бейт-Джибрил, распахнули ворота по приказу главы их ордена, которого они не смели ослушаться. Так Джорар Ридафор потерял честь, но сохранил голову и был отпущен на волю. Впрочем, вскоре он снова попал в плен, и поскольку ему уже нечего было предложить за себя, он последовал в адское пламя вслед за своими товарищами.

Франджи больше не жертвовали собой за Побережье, а наоборот, отдавали Побережье ради спасения собственных ничтожных жизней.

Все трофеи и пленников сиятельный султан без сожаления раздаривал родичам и воинам, так как презирал удобства и роскошь, никогда не искал личного обогащения и был щедрее самой природы. Благочестие Веры всегда стремился привлечь людей на свою сторону и не жалел для этого ни знаков уважения, ни владений, ни земель. Когда он двинулся на Аль-Кудс, к нему присоединились огромные толпы правоверных, факиров, законников, ученых мужей и дервишей, ибо какой мусульманин не захочет сказать своему Творцу в Судный день: «Я воевал за Аль-Кудс!». Поспешил и Усама к стенам святого города, поскольку и его встреча с Создателем была неминуема.

Султан предложил великодушные и милостивые условия сдачи, но, к его изумлению, гяуры отказались, заявив, что не оставят добровольно место, где потерпел за них смерть Иса ибн Мариам.

Город взялся защищать Балиан ибн Барзан, один из немногих, вырвавшихся из окружения в бою при Хаттине. Этот Балиан был женат на греческой принцессе Марии Комниной, вдове аль-Малика Морри, и среди франджей равнялся королям, и потому получил от благородного султана особое разрешение войти безоружным на одни сутки в Аль-Кудс, чтобы вывести оттуда свою царскую семью. Но, когда Балиан увидел, что внутри стен осталось всего два рыцаря, и королева Сибилла с патриархом Ираклием пали к его ногам, он возглавил ничтожный гарнизон, попросив султана освободить его от данной клятвы. И султан освободил, потому что ибн Барзан был достоин уважения, а город в любом случае был за чертой спасения, хоть этот франдж и предпринял неимоверные усилия для его обороны. Он спешным порядком посвятил в рыцари всех рыцарских сыновей старше шестнадцати лет и тридцать юнцов из горожан, вооружил всех способных держать меч и даже содрал серебро с купола их главнейшей святыни – Храма Погани и Мусора, который они называют Храмом Гроба Господня.

Поистине, пока не вытоптан и не выкорчеван с корнем сорняк рыцарства, эта упрямая поросль будет давать все новые и новые цепкие побеги!

Латиняне босыми кружили вокруг стен, воздевая кресты, матери обстригли волосы детей и погружали их до подбородка в холодную воду, но Аллах не смилостивился над ними, и на шестой день баллисты правоверных пробили брешь в городских укреплениях со стороны заросшего оливами холма Джебель аз-Зейтун.

Теперь справедливый султан намеревался поступить с многобожниками так, как сами они поступили с жителями Аль-Кудса восемьдесят восемь лет назад, то есть предать их всех мечу. Но этот хитроумный и беспощадный Балиан пригрозил, что, если Салах ад-Дин не позволит сынам Троицы выкупить себя, они уничтожат в городе все святыни Ислама и убьют пять тысяч находящихся в их руках мусульман. И снова победитель проявил сердоболие и позволил латинским свиньям уплатить за себя выкуп и покинуть город со всем имуществом.

Так в пятницу, 27 раджаба, в ночь вознесения на небеса Мухаммеда, мир ему и благословение Аллаха, над бастионами священного аль-Харама аль-Кудса аш-Шарифа, где стоял престол царя Дауда и Храм царя Сулеймана, где Аллах явил свои чудеса и где грядет Страшный Суд, взвились победоносно десять стягов Пророка.

Салах ад-Дин исполнил данные кафирам клятвы, более того: очень многих – всех стариков, хворых и сотни и тысячи прочих – он пожалел и отпустил вовсе без выкупа. Ибо даже став могущественнее всех могущественных, Юсуф ибн Айюб обращался с малыми и слабыми как с равными и жалел, а не презирал бедняков. Но семь тысяч неимущих гяуров и восемь тысяч их женщин и детей все же стали рабами, так как их патриарх Ираклий предпочел увезти с собой всю патриаршую казну в Антиохию, вместо того чтобы оплатить свободу единоверцев. На арабских суках христиан стало больше, чем арбузов, цена их спустилась до трех динаров, и никто не знал, что с ними делать.

Среди выкупивших себя была и вдова Бринса Арната. За своего сына, женоподобного аль-Хонфери ибн Хонфери из Тибнина, попавшего в плен в последней битве франджей при Хаттине, Стефания предложила сдать принадлежащие ей Аль-Керак и Аш-Шубик-Монреаль. Но гарнизоны крепостей, эти выкормыши Бринса Арната, отказались сложить оружие, и тогда мужественная женщина вернула сына султану. Салах ад-Дин, даже во врагах почитавший достойное уважения, безвозмездно освободил аль-Хонфери и тот отправился защищать Сур, прозванный франджами Тиром. А защитники Аль-Керака и Аш-Шубика, сплошь состоящие из таких же упрямых врагов истинной веры, как и их покойный Бринс, предпочли изгнать за стены собственных жен и детей и бешено сопротивлялись: Аль-Керак – год, а Аш-Шубик – полтора, – до тех пор пока голод не сломил последних из этих беспощадных детей Сатаны.