Через некоторое время он снимает с себя мои руки и берет меня за запястья, чтобы усадить на кровать. Я поджимаю под себя ноги, и Дуайт садится точно так же, лицом ко мне. Нащупав выбившуюся из одеяла нитку, накручиваю ее на кончик пальца.

– Что случилось?

– Даже не знаю, с чего начать, – отвечаю я.

– Сначала, – предлагает Дуайт. – Всегда лучше начинать сначала.

Глава 37

Я рассказала ему все.

– И знаешь, что самое ужасное? – ровным голосом говорю я, глядя Дуайту прямо в глаза. – По-моему, я даже не любила его по-настоящему. Если бы любила, мне было бы гораздо больнее. А мне не больно. Он может… может спать с кем хочет. Мне просто все равно. Мне казалось, я к нему неравнодушна. Но, по правде говоря, мне все равно.

– Знаешь… это нормально – переживать из-за измены, – медленно произносит он, удерживая мой взгляд. – Никто не посчитает тебя слабачкой, если ты будешь переживать.

– Но я не переживаю. По-моему… – Я подыскиваю нужные слова, пытаясь привести мысли в порядок. – По-моему, я была больше влюблена в мысль, что встречаюсь с Брайсом, чем в самого Брайса. Полагаю… полагаю, я не замечала того, каким он может быть придурком в реальной жизни, поскольку была ослеплена радостью – я на самом деле встречаюсь с таким с виду чудесным и замечательным парнем. – Я невесело смеюсь. – Я такая бессердечная и жестокая.

– Нет, ты не такая.

Я снова смотрю Дуайту в глаза.

– Да. Я такая. Точно так же я относилась и к Тиффани. Меня так… так воодушевляла мысль, что она захотела дружить со мной, и я видела в ней только хорошее, отказываясь замечать ее порой весьма унизительные комментарии.

Помедлив, я продолжаю, обращаясь больше к себе, чем к Дуайту:

– Нельзя сказать, будто они внезапно стали плохими. Скорее, это я внезапно увидела их без розовых очков. Я старалась не обращать внимания на их недостатки, но от этого они никуда не делись. Я просто предпочитала закрывать на них глаза.

– Не думаю, – говорит мне Дуайт, – что кто-то может винить тебя за это. Не твоя вина, если Брайсу важнее секс, чем чувства. Не твоя вина, если Тиффани бывает законченной стервой, любящей помыкать всеми, включая своих друзей. И не кори себя за слишком сильное желание найти друзей и игнорирование их недостатков.

Я провожу рукой по лицу и рассеянно улыбаюсь ему. Беспомощно пожимаю плечами и блуждаю взглядом по комнате. Комок подступает к горлу, но я сдерживаю поток слез. Не стану плакать, только не из-за этого. Случались вещи и похуже, и с гораздо лучшими людьми, чем я.

Не в силах себе воспрепятствовать, даже еще не осознавая происходящего, я выдаю правду беспомощным, испуганным шепотом.

– Я просто не хотела, чтобы все стало как раньше. Я ужасный, ужасный человек.

Так оно и есть. Что такого хорошего я сделала в своей жизни? Я не особо умна, не умею играть на музыкальных инструментах и не занимаюсь спортом. У меня нет выдающихся успехов в живописи, математике и тому подобном: кое-как вытянула оценки в прошлом году и начала хорошо учиться в этом, но хорошо – это не отлично, и гордиться тут нечем. Может быть, оценки были бы лучше, если бы я училась усерднее, но я не старалась. В общем, не сделала в своей жизни ничего полезного, даже не занималась благотворительностью.

Зато у меня отлично получается убегать от собственных проблем. Если бы я умела с ними справляться, то стала бы достойным человеком, но когда я в последний раз это делала?

Я даже не осознаю, что плачу, пока не замечаю слезинку на тыльной стороне руки Дуайта, которую он положил мне на колено. Захватываю пальцами манжеты надетой на мне рубашки и вытираю глаза.

– Прости. – Я извиняюсь не только за слезы. Я прошу прощения за все. – За сегодняшний вечер, за то, что заставила тебя думать, будто ненавижу тебя, за то, что промолчала, когда Кайл наехал на тебя в первый учебный день, за то, что тогда поцеловала тебя в библиотеке, за…

Он закрывает мне рот рукой.

– Хватит. Хватит.

Я отталкиваю его руку, но Дуайт опережает мою попытку снова заговорить:

– Перестань извиняться, во всем этом нет твоей вины. Такое могло случиться с каждым, ясно? Послушай, Дайс… Просто прекрати, ладно?

Не могу произнести ни слова. Комок опять подступает к горлу, и я понимаю: если попытаюсь заговорить, то снова разрыдаюсь.

Поэтому мы сидим молча и просто смотрим друг на друга, пока ко мне не возвращается дар речи. И я тут же принимаюсь за свое:

– Мы можем больше не обсуждать это сегодня? Пожалуйста?

Дуайт вздыхает.

– Конечно. Но ты знаешь, где меня найти, если снова захочешь поговорить, хорошо?

Киваю. Поколебавшись, он наклоняется вперед и целует меня в лоб. Не как возлюбленный, а скорее как друг, который желает утешить. Уголок моего рта приподнимается в улыбке.

– Ты можешь переночевать у меня, договорились? Я посплю на диване.

– Нет, я не могу…

– Да, можешь и останешься. Сейчас три часа ночи. Могу поспорить, твои родители вряд ли обрадуются, если их разбудят в такой поздний час.

– Они не будут возражать, – упираюсь я. – Правда. Я не могу позволить тебе спать на диване. Лучше пойду домой. Все нормально.

– Нет, не нормально. Слушай, я не отпущу тебя домой в таком состоянии. Если надо, силой запру тебя здесь, – шутит он, и я искренне улыбаюсь. – Мне не хочется, чтобы ты была сейчас одна. Оставайся здесь, а я устроюсь на диване.

Я прикусываю верхнюю губу, прежде чем прошептать:

– Спасибо.

Дуайт улыбается.

– Не стоит благодарности. Ох, чуть не забыл, – вдруг говорит он, останавливаясь на полпути к двери. Оборачивается и выуживает что-то из кармана: мои мобильник и айпод. – Нашел в кармане твоих джинсов. Я, конечно, не гений, но даже мне известно: в сушилке им не место.

Я хихикаю – и это уже немного похоже на меня нормальную.

– Спасибо тебе. Спокойной ночи, Айк.

И он отвечает:

– Спокойной ночи, Дайс.

Он выключает свет, прежде чем закрыть дверь. Некоторое время я молча жду. С первого этажа доносится шум голосов и видеоигры; Геллман тихо ворчит.

Включаю телефон. Экран загорается, высвечивая уведомления о пропущенных звонках от самых разных людей. Большинство из них от Саммер. И от Брайса тоже немало. И два от мамы – как всегда.

Еще от мамы пришло сообщение с просьбой позвонить ей, когда я вернусь к Тиффани. Она отправила его полчаса назад. Пишу ей в ответ, мол, уже нахожусь у Тиффани. Объясню ей все завтра при личной встрече. Она поймет. Несправедливо заставлять ее паниковать посреди ночи и лишать сна.

Саммер тоже пишу несколько слов, поскольку чувствую себя обязанной ответить. «Я в порядке. Прости. Рано ушла домой, не смогла остаться. Заберу свои вещи завтра, спасибо, что прихватила их. Целую».

Как и мама, Саммер заслуживает объяснения при личной встрече.

Расположившись на кровати Дуайта, забираюсь под одеяло и кладу голову на подушку. Множество мыслей мешают уснуть, поэтому просто тупо смотрю на стену, где висит выцветший плакат с периодической таблицей.

Пожалуй, я предпочла бы по-настоящему расстроиться из-за случившегося. Но я совсем ничего не чувствую. Этим вечером мне хотелось плакать только из страха, что тщательно выстроенная здесь жизнь новой Мэдисон будет разрушена.

Продолжаю смотреть на стену. И, честно говоря, меня слегка тошнит.

Не знаю, смогу ли после такого продолжать дружить с «модной тусовкой». Особенно учитывая, насколько осложнились наши с Брайсом отношения… У нас просто не получится. Но, кроме того, я не знаю, хочу ли вообще и дальше тусоваться с ними, называть их своими друзьями. Часть меня хочет окончательно с ними порвать.

Если бы все было так просто.

Ведь другая часть меня будет скучать по шуткам Адама и Рики, и по редким саркастическим и остроумным комментариям Маркуса, и по Саммер, поскольку она всегда была добра ко мне и никогда не заставляла меня чувствовать себя не в своей тарелке.

Я не знаю. Я честно не знаю, что делать и даже что думать обо всем этом сейчас.

Мне придется просто выждать и посмотреть, как будут развиваться события. Это единственный вариант. Это лучший вариант.

Немного успокоенная этой мыслью, я сворачиваюсь калачиком в кровати и закрываю глаза. Подушка приятно пахнет; постепенно я позволяю усталости нахлынуть; сон овладевает мной.


Я просыпаюсь в половине восьмого. Еще ужасно рано, но, даже проспав всего четыре часа, я чувствую себя намного лучше. Слышу лай собаки, сонно постанываю и переворачиваюсь на другой бок, утыкаясь лицом в подушку. Геллман, должно быть, служит в доме вместо будильника, если просыпается так рано каждое утро.

Но я уже проснулась и знаю, что у меня нет никаких шансов снова заснуть. Поэтому вылезаю из постели и провожу пальцами по волосам. На цыпочках выхожу из спальни – на тот случай, если остальных Геллман не разбудил, – и иду в ванную. Умываюсь и стараюсь не смотреть на себя слишком долго в зеркало – хотя растрепанные и торчащие во все стороны волосы я таки замечаю, поэтому со вздохом снова открываю кран и немного приглаживаю их с помощью воды.

Поскольку у меня нет никакой одежды, кроме той, что дал мне Дуайт прошлой ночью, я спускаюсь вниз помятой и неряшливой, надеясь застать его уже проснувшимся.

Оказавшись на первом этаже, слышу голоса, доносящиеся из кухни: похоже, Геллман разбудил всех.

Задержавшись на пороге, вижу мать Дуайта, Терезу, которая жарит бекон; Синтия сидит за столом и оживленно болтает. Должно быть, они жаворонки, тут же приходит мне на ум. Даже успели сменить пижамы на другую одежду.

Надеюсь, мама Дуайта не возражает, что я осталась на ночь. Не хотелось бы злить ее. И кто знает, может быть, я ей больше не нравлюсь после того, как мы с Дуайтом столько времени не общались.

– Здрасте, – с опаской здороваюсь я.

– Привет! – весело говорит Синтия, поворачиваясь и улыбаясь мне.

– Доброе утро, – так же радостно, как и дочь, откликается Тереза. – Надеюсь, ты голодная. По воскресеньям у нас всегда на завтрак большая поджарка.

– Умираю с голоду, – отвечаю я со смехом, испытывая огромное облегчение от того, что она не держит на меня зла.

– Дуайт ушел гулять с Геллманом, – продолжает Тереза. – Они скоро вернутся. Просто он по утрам такой непоседливый. Пес, я хотела сказать, не Дуайт.

Я смеюсь.

– Простите за вторжение… Я просто…

– Ох, дорогая, честное слово, не волнуйся об этом. Дуайт сказал мне, что у тебя выдался очень непростой вечер и тебе нужно было где-то переночевать. Не буду ни о чем тебя спрашивать. – Я улыбаюсь, и она продолжает: – Тебе понравился школьный бал?

– Да. Там было здорово, спасибо.

– Я просто не могу дождаться, когда уже вырасту и тоже пойду на бал, – тоскливо вздыхает Синтия.

– Открою тебе один секрет, – говорю я ей. – В школьных балах нет ничего особенного.

Через несколько минут открывается входная дверь, и Дуайт кричит:

– Я вернулся!

Слышно, как пыхтит Геллман, и через секунду он врывается в кухню, направляется прямо к своей миске с водой и окунает в нее всю морду. Дуайт входит следом и вешает на крючок красный поводок.

– Доброе утро, – приветствует он меня. – Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – отвечаю я чистую правду. – Еще раз спасибо.

– Не нужно меня благодарить, честно.

Тереза начинает раскладывать по тарелкам бекон, тосты и яичницу и зовет нас к столу, за который мы и усаживаемся. В разгаре трапезы из кармана моих спортивных штанов раздается трель мобильного телефона.

– Простите.

– Ничего страшного, – отмахивается Тереза. – Отвечай, не стесняйся. Это могут быть твои родители.

– Спасибо, – тихо говорю я и открываю сообщение. Мама просит позвонить ей, если меня нужно отвезти домой. Решив ответить позже, убираю телефон обратно.

– Итак, – говорит мама Дуайта, – как продвигается ваш совместный проект?

– Хорошо… – неуверенным тоном отвечаю я.

– Нормально, – таким же тоном произносит Дуайт. Мы переглядываемся и утыкаемся в тарелки.

Его мама смеется.

– Ух ты. Сколько подробностей вы на меня вывалили.

– Ага, – подхватываю я шутку. – Да ладно тебе, Айк, ты же не даешь мне и слова вставить.

Замечаю мимолетную ухмылку на его лице, и он качает головой.