Джоанна Линдсей - Будь моей

— Почему я тебе не сказала? А почему я должна была сказать? — возразила она. — Я еще не была замужем.

— Ты русская, — не задумываясь сказал он и тут же осознал свою ошибку. «Пожалуй, этого достаточно, чтобы застрелиться», — подумал он и тут же поспешил исправиться:

— Я хочу сказать, что побывал при вашем русском дворе и не понаслышке знаю, насколько распущенны тамошние дамы, в том числе и незамужние. Если там и есть девственницы, то, вероятно, только младенцы.

— И то их следовало бы прятать от тебя подальше, да? — съязвила она.

Александре хотелось чувствовать себя более оскорбленной, чем на самом деле, но она и сама знала, насколько распущенными были некоторые аристократки. Но ведь он должен был чувствовать себя среди них как рыба в воде?

— И, конечно, — продолжала она сухим тоном, — я так похожа на этих придворных дам, что ты и не мог вообразить ничего другого. Верно?

Даже в темноте было видно, как кровь бросилась ему в лицо — только теперь Василий по-настоящему осмыслил свою ошибку, настолько очевидную, что даже идиот мог бы это понять. Конечно, Александра носила титул, но разве когда-нибудь она вела себя как дама-аристократка?

Однако граф не извинился: Алин бы весьма удивилась, если бы он это сделал.

— Но я припоминаю, — осторожно сказал Василий, — что у тебя была возможность исправить это впечатление.

Александра тоже вспомнила этот случай, когда он спросил, какое значение для нее имеет лишний любовник, если их и так уже было предостаточно. Она вспомнила и то, что не поправила его. Ох, уж эти впечатления! Ей хотелось создать о себе самое худшее мнение, и этот случай был одним из многих, ведущих к поставленной цели. Но чтобы ее еще и бранили за это? Кроме того, он мог решить, что если у него сложилось ошибочное мнение о ней в одном случае, то и все остальные ее недостатки — сплошное притворство. Поэтому Александра сказала равнодушно:

— С какой стати мне заботиться о твоем ошибочном впечатлении? Мне все равно, что ты обо мне думаешь?

И, почувствовав, что она уже на верном пути, Алин решила подлить масла в огонь:

— Кроме того, я думаю, ты все равно бы не поверил мне.

Это было равноценно тому, чтобы назвать его глупцом. А он таким себя и чувствовал. Он заклеймил ее прежде, чем узнал, а узнав, даже не подумал изменить свое мнение.

Конечно, теперь этот ярлык к ней подошел бы. Верно? Благодаря ему. Черт возьми, как это неприятно!

Но Александра не дала ему возможности высказать недовольство и снова ринулась в атаку:

— Кстати, давно хотела спросить, Петровский. Чем ты еще занимаешься, кроме того, что совращаешь женщин?

Такое невыгодное мнение о себе должно было бы привести графа в восторг, почему же у него возникло чувство, будто он оправдывался? Он не должен был этого делать. Ему следовало бы усвоить ее логику и мысленно убедить себя, что он равнодушен к ее мнению, но вместо этого Василий возразил:

— Ты предложила разделить постель, и я имел в виду именно это. Но объяснишь ли ты, какие у тебя были мотивы?

— Не те, что ты думаешь, самовлюбленный хлыщ, — ответила Алин, и то, что она вернулась к своей манере пользоваться оскорбительными словами, Василий счел добрым знаком, хотя слово «хлыщ» резануло его слух, как и прозвище «павлин», которым обыкновенно награждала его Таня. Но если ей нечего было ответить или она не хотела признаваться, то у него имелся своей ответ, и граф не собирался предоставить ей возможность уклониться от объяснения.

— Ну? — настаивал он.

— Ты прекрасно знаешь почему. И перестань искать в моих поступках скрытые мотивы, потому что их просто не было.

— Не было?

Александра яростно сверкнула глазами, но тотчас же пожала плечами и вздохнула:

— Я не хотела обижать, но раз уж ты настаиваешь на правдивом ответе, изволь, ты его получишь. Непривычному человеку нелегко переносить подобный холод. При такой температуре и умереть недолго, а как ни печально об этом говорить, ты не производишь впечатления крепкого малого. Твое тело кажется достаточно сильным, но вы, придворные щеголи, слишком привыкли к услугам своих рабов, вы слишком изнежены и любите роскошь. А смерть — это не тот способ, с помощью которого я хотела бы от тебя избавиться.

Василий рассчитывал услышать совсем другое, и его рассердило, что у нее нашлось вполне правдивое объяснение. Это он-то изнеженный придворный щеголь? Но Александра повторяла это слишком часто.

— Надо было бросить тебя, и все дела, — проворчал он, вставая и подходя к печке, где сохла его одежда. — Не понимаю, почему я этого не сделал.

Александра села на постели и смотрела, как он одевается. Вид его длинных ног и крепких ягодиц вызвал у нее приступ удушья. Неужели она снова готова попасться на ту же удочку после всего, что случилось? Это уже переходило все границы, и с неподдельным отвращением в ее голосе она сказала:

— Не огорчайся, Петровский, чтобы предстать передо мной в героическом свете, требуется нечто большее, чем вломиться в гущу бандитов и попасть ради меня в плен, так что я остаюсь при своем мнении: ты просто недостойный похотливый хлыщ, вот и все.

Он повернулся и отвесил ей насмешливый поклон.

— Как мило, что ты это говоришь. Ощетинившись, Александра сидела на постели не в силах придумать достойный и достаточно обидный ответ. Но когда Василий надел куртку и нагнулся за сапогами, она вдруг почувствовала нечто неприятное — какое-то движение в душе, подозрительно напоминающее раскаяние.

Если он все еще собирался лечь спать на полу…

— Что ты придумал, Петровский? Твоя одежда еще не высохла.

— Не имеет значения, — возразил граф, надевая сапоги, — потому что я ухожу. Ее брови удивленно поднялись:

— О! И ты знаешь, как пройти сквозь стены?

— Можно сказать и так.

Теперь уже полностью одетый, он подошел к Двери и, не замедляя шага, нажал на нее плечом.

Конечно, ничего не произошло. Должно быть, Василий был слишком измотан, и Александра, не скрывая торжествующей улыбки, уже приготовилась отпустить какое-нибудь насмешливое замечание, но тут он снова нажал на дверь, и, к ее великому разочарованию, планка с той стороны подалась, дверь покачнулась и открылась. По-видимому, дерево было гнилым.

— А раньше ты не мог об этом подумать? — язвительно спросила она.

— Прошу прощения, но тогда я еще недостаточно разозлился.

Поежившись от пронизывающего порыва холодного ветра, он вышел наружу, чтобы оглядеться. Большая изба Лятцко была ярко освещена, но все остальные дома казались темными. По-видимому, бандиты все еще праздновали победу и веселились.

Василий вернулся и остановился в дверном проеме:

— Ты идешь?

— Конечно, я не собираюсь оставаться здесь, когда дверь выломана, — ответила Александра и начала скидывать с себя одеяла, но тут поймала его взгляд:

— Ты имеешь что-то против?

— По правде говоря, имею, — ответил Василий, намекая на ее бесстыдное поведение. Скрестив руки на груди, он оперся спиной о косяк и улыбнулся:

— Но ты можешь считать это компенсацией за то, что я спасаю тебя столь негероическим путем…

Неужели ее укол достиг цели? Впрочем, разве имеет значение, что граф видит, как она одевается? Ведь он уже сделал нечто гораздо худшее.

— Как знаешь, — с вопиющим безразличием ответила она и двинулась к своей одежде, даже не прикрывшись одеялом, чтобы хоть отчасти соблюдать приличия. Василии отвернулся еще до того, как она натянула штаны, и добавил: «Совсем бесстыдница» — к списку ее недостатков. Александра же была вынуждена добавить одно достоинство к своему списку, но с надеждой подумала, что оно, вероятно, последнее.

Скоро они вновь вышли на дорогу и пустились в путь. Александра легко вычислила расположение конюшни, но это оказался старый сарай с прогнившими стенами, которые не могли защитить лошадей от холода. Внутри они обнаружили столь же дряхлую кобылу, которую Александра взяла себе, и кучу горных низкорослых лошадок, но не нашли и следа ее белых лошадей.

— Куда они могли их забрать? — вопрошала Александра.

Василий, полный негодования по поводу того, с какой поразительной скоростью воспряло его мужское естество при виде ее обнаженного тела, ответил коротко:

— Я и думать об этом не желаю.

— Без своих лошадей, Петровский, я отсюда не уйду, — предупредила она.

— Делай как хочешь.

— Не сомневайся, — огрызнулась Алин и потянула лошадь из конюшни.

Василий скрипнул зубами, но пошел за ней.

— Черт возьми, это их веселье может в любую минуту закончиться, у нас нет времени на поиски.

— Никто не просил тебя помогать. У графа возникло желание хорошенько встряхнуть Александру за плечи, но он знал, что это бесполезно: любые поиски отнимут меньше времени, чем споры с ней — ведь она так дьявольски упряма!

— Ладно, — согласился он. — У них должна быть новая конюшня. Вряд ли они еще пользуются старой, за исключением таких случаев, как сегодня. Посмотри-ка туда…

Александра тоже заметила это строение:

— Вон там, в противоположной стороне деревни!

— Должно быть, так, — проворчал Василий, поглядев в ту сторону. — Ладно, но давай, по крайней мере, поторопимся.

Но Александру не надо было торопить. Она уже направлялась туда, предоставив Василию догонять ее.

Новая конюшня была надежной, и толчок в дверь убедил графа, что изнутри она закрыта на засов, а это означало, что лошадей сторожат. Проскользнуть незамеченными было невозможно, и Василий не стал объяснять упрямой женщине, что для того, чтобы забрать ее лошадей, нужно, по крайней мере, оглушить сторожа — он уже знал, что она скажет ему: «Действуй».

Поэтому он забарабанил в дверь и позвал, но не слишком громко, чтобы его голос не разнесся по всей округе:

— Открой!

Через минуту изнутри послышался ответ:

— Кто там?

Василий прикинул, какое имя наиболее распространенное в этих местах, и назвал его. По-видимому, уловка сработала, но желаемых результатов не принесла.

— Ты что, не слышал? — крикнули из-за двери. — Павел сказал, чтобы я не открывал дверь никому, кроме него, а ты не он. Придется тебе подождать до утра, чтобы посмотреть на этих красавцев, так же как и всем остальным.

— Он считает тебя одним из местных, — зашептала Александра. — Сыграй на этом.

Василий считал это пустой тратой времени, но сделал еще одну попытку.

— Меня послали тебя сменить, — крикнул он, — чтобы ты мог выпить со всеми. За дверью захихикали:

— Славная затея, но при мне есть кувшин пива и приказ атамана.

Последние слова были едва слышны: судя по всему, сторож ушел в дальний конец конюшни.

— Сделай же что-нибудь, — приказала Александра.

— Что ты предлагаешь?

— Ты ведь сумел справиться с нашей дверью. Василий фыркнул:

— Забудь об этом. Это свежее дерево, и я не собираюсь ломать руки из-за твоих чертовых лошадей. Мы сделали, что могли, а теперь уходим. А если ты будешь упрямиться, я потащу, тебя силой.

— Но…

— До утра твои лошади никуда не денутся, и, кстати, им намного теплее, чем нам. А теперь так: или мы возвращаемся в свою лачугу и примиряемся с неудачей, или уезжаем, чтобы появиться завтра с вооруженным эскортом и забрать твоих лошадей силой. Другого пути нет. Выбирай.

Александра помедлила, но в конце концов сказала:

— Не хочется оставлять своих «деток» с чужими даже на одну ночь, но, наверное, ты прав: завтра утром у нас будут хоть какие-нибудь козыри. Ладно, поедем искать наших людей.

Василий вздохнул. Принимая во внимание, что он снова начал замерзать, ему почти хотелось, чтобы девушка предпочла вернуться в хижину.

По всему выходило, что их все радио бы спасли, останься они в деревне чуть дольше. По крайней мере Александре хотелось так думать, потому что сама мысль, что она обязана Василию своим спасением, была ей ненавистна. На узкой горной тропинке недалеко от деревни они встретили Лазаря и троих спутников Василия.

— Не очень-то вы спешили, — приветствовал их граф, и брови его друга от удивления поползли вверх.

— Ты полагаешь, легко отыскать вас, когда все замело снегом? Даже овчарка Александры не могла взять след на этой дороге.

— Как же вы здесь очутились?

— Я вспомнил, что неподалеку гнездо Лятцко, и собирался попросить у него помощи или купить ее, что более вероятно, но не ожидал встретить здесь вас.

— Почему бы и нет? — возразил Василий. — Ведь он считает эти холмы своей территорией.

— Мне и в голову не пришло, что он осмелится обрушить на себя гнев царствующего дома Кардинии.

— Лятцко, может, и не настолько безумен, но Павел, будь он неладен, именно таков, а сейчас в этом курятнике он за петуха, к сожалению, — ответил Василий.

— Ну, тогда все ясно, — сказал Лазарь. — Наверное, он надеялся, что и Штефан в нашей компании?