Пат Бут - Будь моим мужем

– Да, держу. Предлагаю его серьезным, внушающим доверие клиентам. Они сидят, попивая «Дом Периньон», и уже рисуют в своем воображении, что живут здесь.

– Ты здорово это придумала! – одобрила Рейчел.

– А для калифорнийцев я держу «Перрье». Они любят глотать свои «колеса» в туалете, а потом выходят оттуда и заявляют, что спиртного в рот не берут, – усмехнулась Тэсса.

– Ну что ж, шампанское я люблю, а уж если мне нужен кайф, оно как нельзя кстати.

– Ты и выглядешь так, будто уже кайфуешь.

Хихикая, подруги прошли в суперсовременную кухню, нашли в холодильнике бутылку и, повозившись, открыли ее. В морозилке стояли бокалы, а вот закуски не было никакой.

– Ну и ладно! Закуска препятствует воздействию алкоголя на мозг, тогда как именно это мне и нужно, – пояснила Тэсса.

С наполненными бокалами в руках они подошли к огромному окну с видом на тот мир, который что-то значил для них, занимал их помыслы: вдали виднелась ярко очерченная линия горизонта Манхэттена. В квартире не было стульев, и они сели рядом прямо на холодный мраморный пол, прислонясь к стене.

– Ну разве это не великолепно? – сказала Тэсса. – Знаешь, когда я впервые встретила тебя, Рейчел, я подумала, что ты словно бы явилась с другой планеты. Ты мне понравилась, но ты так отличалась от остальных. Не просто занималась чем-то, а пользовалась огромным успехом… причем не где-нибудь, а в Америке, где добиться его нелегко. Теперь даже со своих куда меньших высот я начинаю видеть мир твоими глазами. И на работе ко мне стали относиться иначе. Одни – с восхищением и уважением, другие – с завистью и злобой, но иначе. Я хорошо делаю свою работу, я удачлива, и из-за этого их отношение ко мне меняется. И с каждым днем положение мое все более прочно, ко мне стали прислушиваться. А в начале разговаривали между собой, вообще не замечая моего присутствия. Мне уже не надо ходить на цыпочках. Попросила кабинет побольше – и пожалуйста, получила, да еще выделили изрядную сумму на его переоборудование. Поразительно, какое ощущение появилось от этого. Силы! Уверенности в себе!

А ведь по сути-то ничего не изменилось. Ведь сама я какой была, такой и осталась. Ну, продала несколько домов, несколько роскошных квартир, и вдруг меня стали замечать. Мужчины перестали относиться ко мне свысока, и я начала приходить на работу даже раньше, хотя вполне могла бы и опаздывать. Парадокс, правда? Когда стремишься к чему-либо, то думаешь, что, как только достигнешь цели, потом можно будет расслабиться. А вдруг неожиданно обнаруживаешь, что работаешь еще упорнее, чем прежде.

– Надо же, как быстро ты постигаешь все житейские премудрости, – сказала Рейчел. – Выпьем за то, чтобы эта никчемная расслабленность не наступала никогда! – Она вдруг добавила: – За Чарльза Форда, – и подняла бокал, продолжая тост, – который открыл мне все стороны любви!

– За Пита Андерсена! Милого, доброго Пита, который ушел и дал мне возможность обрести себя, – проговорила Тэсса. – Знаешь, там, в «Гасиенде-Инн», мне хотелось обрести уверенность в завтрашнем дне, а тебе испытать настоящую любовь. Единственное стоящее, что получилось из этого, так это наш договор: помогать друг другу. Ты помогла мне сохранить работу. Я помогла тебе добиться Чарльза. Ты помогла мне после несчастного случая. А самым важным результатом явилась наша дружба.

– За нашу дружбу! – провозгласила Рейчел очередной тост, и они выпили.

– За дружбу, которая доказывает, что женщины могут держаться вместе, а не вести друг с дружкой мелочные войны из-за всякой ерунды.

Подруги помолчали.

– А ведь есть еще Кэрол, – напомнила Тэсса.

– А-а, Кэрол. То самое исключение, которое и подтверждает правило.

– Никогда не понимала этого выражения.

– Ну, вот, например, ты никогда не подвергала сомнению тот факт, что все лебеди белые, пока не увидела черного. Когда видишь черного лебедя, то понимаешь, что белый цвет – один из самых характерных признаков лебедей. А черный лебедь и есть то самое исключение, которое обращает твое внимание на данное правило.

– А-а, – протянула Тэсса. Шампанское начинало действовать. – Еще по бокалу?

– Даже обязательно! – Рейчел чувствовала, как боль и гнев постепенно начинают притупляться.

Когда Тэсса вернулась из кухни с двумя полными бокалами, Рейчел сказала:

– Ты знаешь, в известном смысле работа платит тебе взаимностью за твою любовь к ней. Работа всегда остается с тобой. Трудотерапия. Самоуважение. Материальные блага. Независимость. Мужчина тоже платит тебе взаимностью, но никогда нельзя быть уверенной, что он останется с тобой. А раз его с тобой нет, то он не может и отвечать взаимностью на твою любовь. Какая-нибудь Кэрол всегда прячется в засаде, только и поджидая удобного случая.

Тэсса помолчала.

– Я все равно почему-то не могу отделаться от мысли, что Кэрол ничего не знала про вас с Чарльзом.

– Ты считаешь, что Чарльз настолько скрытен?

– Ну, конечно. Он молчалив, не выставляет свою жизнь на всеобщее обозрение, разве не так?

– Не удивительно, что он раскладывает свою жизнь по отдельным полочкам, – сказала Рейчел. И затрясла головой, словно прогоняя воспоминания. – Ах, Тэсса, я вообще не желаю даже думать о нем. Никогда! Не желаю слышать это проклятое имя. И знаешь, что я намерена сделать прямо сейчас? Я намерена купить эту сказочную квартиру.

Джек Маккейб вел машину по хорошо знакомым зеленым тихим улицам и наконец подъехал к гаражу своего дома. Не выходя из машины, он с помощью датчика открыл дверь и въехал внутрь. Выключать двигатель он не стал. Просто сидел в машине, опустошенный и одинокий. Затем вышел и, словно лунатик, побрел в дом.

Шторы были задернуты, в комнатах стоял затхлый, неприятный запах. Он поднялся по лестнице в спальню, и сердце его будто зависло в груди – оно билось, но как-то безжизненно. Джек задержался около их кровати, представил, как в ней лежит Кэрол, и вспомнил, как хорошо было в доме, когда она хозяйничала в нем. Тогда в нем пахло свежестью и цветами, чистотой и вкусной едой. Немым оскорблением ее памяти взирала на него кровать со смятыми простынями, та самая, на которой он и Пейдж Ли занимались сексом.

На тумбочке в красивой рамке стояла фотография Кэрол. Его любимая фотография, на которой она лежала посреди свежескошенного луга в соломенной шляпе, такая же красивая и умиротворенная, как само лето. Взяв фотографию, он застыл на месте, прижимая ее к груди. По щекам потекли слезы, а вместе с нахлынувшей тоской к нему отчасти вернулись и силы.

Джек прошел в ванную. В аптечке нашел таблетки парацетамола, полную упаковку. А рядом – пузырек валиума. Он взял все это и еще антидепрессанты, которые несколькими неделями раньше врач прописал ему от бессонницы и для улучшения аппетита. Однако мысль о пище вызывала у него отвращение. Он потерял тридцать фунтов,[21] и его единственной диетой были черный кофе да крепкий виски.

Налив полный стакан воды, он встал перед зеркалом и начал глотать таблетки. Хватит ли этого, чтобы умереть? Он надеялся на это. Кэрол еще пожалеет об этом. Во всем виновата именно она.

Он спустился в гараж. Мотор по-прежнему работал. Джек сел на переднее сиденье и опустил все стекла. Окись углерода запаха не имеет, но почему-то ему казалось, что весь гараж пропах выхлопными газами. Его затошнило, но он все равно сидел и ждал.

Сколько это продлится? В сон его совершенно не клонит. Более того, сердце колотится что есть силы. Он огляделся. На соседнем сиденье лежит фотография Кэрол, а у него на коленях – Библия. Джек так и запланировал, что в эти последние минуты будет читать Библию и смотреть на фото жены. Но вот наконец появились первые признаки обволакивающей сонливости. Однако, радуясь наступлению долгожданного забвения, он все равно боялся его.

– Черт, мам, слава Богу, что ты здесь!

Уитни вскочил со стула навстречу Кэрол, влетевшей в приемный покой пункта неотложной помощи. Кипа иллюстрированных спортивных журналов полетела с его колен на пол. Он выглядел встревоженным, точно таким же, как в тот день, когда к ним в дом пришли полицейские, разыскивающие угнанный мотоцикл. Такое выражение она видела у него на лице раза два за всю его жизнь.

Кэрол крепко обняла сына, такого любимого, родного своего мальчика, и, не отрываясь от него, стала задавать вопросы:

– Как он, скажи мне всю правду. Что говорят врачи? Он поправится? Где Девон?

– Девон в Нью-Йорке с Карен, своей подружкой. У меня нет ее телефона. Доктор сказал, что пока еще ничего не известно. Как нам узнать, что именно он принял? Какие-то таблетки, и еще напустил полный гараж выхлопных газов.

Уитни отступил от нее, побледневший, встревоженный, но все равно замкнутый и отчужденный. Его поколение выработало эти качества в себе как защитную меру от неуемной любви и энтузиазма своих родителей.

– Ах, Уитни, родной, ну почему он поступил так? Это же совсем не похоже на него.

– После того как ты уехала, он стал совсем другим.

Обвинение прозвучало беззлобно, просто как констатация факта. И от этого оно было еще более тяжким. Кэрол пыталась обуздать охватившие ее чувства. Она обязана взять ситуацию в свои руки. Обязана поступать осмысленно и благоразумно. Обязана стать сейчас главой семьи. Занять место Джека, прежнего Джека.

Она поспешила к медсестре, назвала себя и попросила рассказать о состоянии мужа.

– Здравствуйте, миссис Маккейб. Ваш муж все еще без сознания. Мы не знаем точно, что он принял. Видимо, какие-то антидепрессанты, но почти наверняка, кроме них, и еще ряд препаратов, может быть, снотворное или бензодиазепины. Был ли у него доступ к валиуму, либриуму или ксеноксу? К средствам от простуды?

Кэрол напрягла память и сумела-таки представить себе, что находилось в аптечке до ее отъезда. Изменилось ли там что-нибудь после этого?

– Валиум у нас был, и тайленол, по-моему, тоже. И еще контэк. Валиума был целый пузырек.

– Валиум особой проблемы не представляет. Было бы проще, если бы он принял только его. Эти таблетки можно глотать в больших количествах без особого вреда. Нас больше беспокоят антидепрессанты и окись углерода. Нельзя ли узнать, у какого врача наблюдался мистер Маккейб. Я так понимаю, что вы разведены?

– Еще нет, – ответила Кэрол.

Острая боль пронзила ее. Это она во всем виновата. Что же она наделала? Довела до такого состояния Джека, человека, которого любила всем сердцем, без которого не представляла свою жизнь. Она совершила грех, поддавшись обуявшей ее ревности. Душа ее зачерствела и измельчала – вот почему она не простила его, когда он раскаялся. Она думала только о себе и о своей дурацкой гордости, но не о детях, не о муже, не о своей клятве у алтаря, что со своим супругом она обязуется быть в горе и в радости, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит их.

Ну что ж, смерть вот она, совсем рядом! Та самая смерть, которая разлучит их и, как ни парадоксально, даст-таки ей столь желанную когда-то свободу. Да, Джек был неверен ей. Впрочем, как и многие мужчины на свете. Но и она нарушила клятву, которую давала в самый счастливый день своей жизни. Она принимала в Джеке только хорошее, а плохое принять не смогла. Она бросила его одного. Он лечился от депрессии, вызванной ее уходом, пытался жить без нее, но не смог!

– Я могу позвонить нашему семейному врачу. Это доктор Джозефсон. Возможно, вы знаете его.

– Конечно, знаю. Я позвоню ему сама, – сказала медсестра. – И еще одно. Как вы думаете, принимал он аспирин или нечто подобное?

– В аптечке был большой пузырек парацетамола.

– Вот это плохо! Может сказаться на печени. Если он принял эти таблетки, тогда недостаточно только привести его в сознание. Мы уже сделали промывание желудка. В лаборатории сейчас проводят анализы. Скоро мы узнаем, с чем имеем дело. А пока, к сожалению, остается только ждать. Слава Богу, что сосед услышал, как в гараже работает двигатель.

– Можно мне взглянуть на него?

– Да, я проведу вас.

– Пойдешь, Уитни?

– Нет, мам, я посижу здесь.

Он не хочет смотреть фактам в лицо. Его отец – Джек-Смельчак, Джек-Силач. Он не хочет видеть его больным, не дай Бог, умирающим. Это слишком страшно.

– Мне продолжать розыски Девон?

– Да, мой родной. Позвони ее близким подружкам. Спасибо тебе.

Кэрол сильно сжала руку сына. Эмоционально он еще не готов выдержать такое испытание, но она не сомневалась, что эти душевные силы сокрыты в нем и со временем они непременно проявятся. Как сейчас у нее самой.

Джек лежал в палате – невероятно бледный, неподвижный, беспомощный. Она села на стул у кровати, пытаясь осмыслить немыслимое. Всю жизнь Джек был ее героем, сначала – подлинным, затем – низвергнутым. Но беспомощным он не был никогда. «Он и самоубийство» – сочетание немыслимое. Совсем не то, что «он и смерть».