Но вся коварность его заболевания заключалась в том, что, во-первых, оно развивалось стремительно, а во-вторых, первичные симптомы можно было легко списать на обычную накопленную усталость.

Именно в тот момент Аркадий Викторович занялся новым проектом, запуская одно из направлений своего бизнеса, и работал сутками, стараясь сам все проконтролировать, наладить работу, везде успеть и все объять, чем тоже сильно способствовал развитию болезни.

Спал мало, нервничал и работал много, вел напряженные многочасовые переговоры, поэтому и не обратил особого внимания на то, что чувствует какую-то ненормальную потерю сил, принимая ее за естественное следствие переутомления. У него стала часто нестерпимо болеть голова, он похудел на несколько килограммов, стал плохо спать, потел во сне, чего раньше не бывало.

Аркадий силой воли преодолевал накатывавшую слабость и продолжал работать, пока новое направление бизнеса не было налажено.

И именно в этот момент у него начались кровотечения из носа и из зубов, которые с трудом удавалось остановить. Вот тогда и пошел к врачам.

Диагноз ему поставили сразу – лейкоз. Как обухом по голове! Какой лейкоз, откуда? Но рефлексировать Аркадию не дали, сообщив, что необходимо немедленно начать лечение, он и так запустил болезнь до критического уровня, ну и начали лечение по определенному так называемому протоколу.

Процесс лечения такого рода заболевания долгий и трудный физически и морально. Он проходит в несколько этапов и начинается с химиотерапии.

– У нас тут работают сильные и грамотные специалисты в этой области медицины, – все говорил и говорил Аркадий Викторович, – грамотные и талантливые, да и центр современный, мощный. Так что я был в хороших руках. Прошел химио– и лучевую терапию, а в Израиле мне нашли донора и сделали трансплантацию костного мозга.

И начался достаточно быстрый процесс выздоровления и восстановления.

И это было настоящим чудом, особенно если учесть, что долгие месяцы Аркадий переживал дикие мучения, когда его всего выворачивало наизнанку от химиотерапии, и боли порой бывали просто адские, до потери сознания, а тут прямо ощутимо и мощно начался процесс выздоровления.

А вторым чудом, без предупреждения и предварительного звонка, явилась вдруг Алиса, буквально с порога уведомившая отца о нескольких обстоятельствах своей жизни. Первое, она закончила учебу в школе моделей в Париже, получила диплом и сделала офигительное портфолио у лучшего фотографа и стала моделью и таки, чтобы вы знали, уровня «топ», и у нее уже есть несколько контрактов, и второе – незначительное, на фоне столь грандиозных достижений – она беременна.

Опаньки! Девочке вообще-то семнадцать лет, на минутку.

– И кто отец? – спросил первое, что в таких ситуациях положено спрашивать, Аркадий.

Отцом ребенка оказался сын маминого мужа, то есть отчима Алисы (который, кстати, и оплатил всю эту красоту: школу, портфолио, лучшего фотографа). Это был довольно талантливый музыкант, выпускник венской консерватории, скрипач, входящий в какую-то там категорию выдающихся исполнителей Европы.

Одаренный мальчик двадцати пяти лет и вроде как даже не избалованный папашей до отключения мозга в режим «все дозволено». На минутку можно себе представить, какое трудолюбие, усидчивость и сила воли требуется от человека для достижения звания одного из лучших скрипачей Европы, а потом и мира.

Скрипача спасло то, что мальчик рос с мамой и ее родней в Питере, в семье потомственных классических музыкантов, и с отцом виделся раз в год, и то не каждый, а когда выпадала свободная неделя между концертами и спектаклями.

Вот детки и встретились в эту самую редкую неделю. И разъехались после – мальчик по своим музыкантским делам, а Алиска в Париж, где у нее проходили бесконечные кастинги.

Но в эту неделю произошло и еще одно знаковое событие – отчим Алисы, присмотревшись к расцветшей необычайно падчерице, грозившей в ближайшем будущем стать еще и известной топ-моделью, решил, что две редкостные красавицы в его постели и жизни лучше, чем одна, тем более карьеру будущей звезды оплатил именно он. Хорошо хоть, буром не попер на девчонку и тупо не изнасиловал, а начал подъезжать всячески, подарки безумные делать, ухаживать с большим намеком.

И первой, кто просек этот момент правильно, была Надежда, еще до того, как дочь успела что-то сообразить по своей наивности. Мать и так дико ревновала дочь к ее красоте и постоянно соперничала с ней аж до исступления, а тут такое назревает на ее же территории.

И турнула дочь на хрен, запретив появляться в ее жизни и даже звонить, а мужу похотливому толканула какую-то басню про падчерицу, облив дочь такой грязью, что мужик несколько офигел и желание жены поддержал полностью.

Все это, захлебываясь слезами, рассказывала отцу всю ночь Алиска: о том, как жила после того, как ушла к матери, про учебу, про то, как учила языки и чуть с ума не сошла от этих языков и что их еще учить и учить, как живет мать, про отчима-козла, про Мишу, его сына, и про их великолепную красивую неделю вместе, про то, что они оба договорились, что никакого продолжения не будет, он ее специально предупредил, а она согласилась.

И о том, что только через несколько месяцев поняла, что беременна, и побежала к врачам делать аборт, а они сказали, что нельзя – слишком большой срок, и у нее какие-то там особенности организма, и она может стать инвалидом из-за аборта. И как она рассказала руководительнице своего модельного агентства о беременности, и та ее выгнала. Ну не совсем выгнала, а сказала – до родов никакой работы, разве что придет заявка на показ для беременных, такое тоже бывает, но лучше беременность сохранить в тайне. Родишь – посмотрим, как быстро ты в форму вернешься, и будем еще работать, если не поправишься и глупостей не наделаешь.

И теперь вот она здесь, потому как ей идти некуда и больше не к кому, потому что у нее никого нет, кроме отца.

Что оставалось Аркадию? Устраивать разборки с Надей, ее мужем и пасынком Мишей? А на кой? Это что-то изменит? Или как-то повлияет на этих людей и на Алиску? Или ради торжества справедливости?

Девчонке семнадцать лет, Миша тот ей не нужен ни за каким чертом – ну красивый, успешный парень, ну была у них шикарная неделя вдвоем, не любовь же. И замуж она категорически не собирается.

– Ты что, пап, – обалдела Алиска, когда он спросил про такую возможность, – на кой мне это надо? У меня вся жизнь впереди. Подиум, работа, контракты. Какой муж, ты что!

К тому же никто из той семейки не знал про ее беременность, а ставить их в известность Алиса не собиралась. Даже, наоборот, тщательно скрывала этот факт от всех и отца упросила сохранить ее положение в тайне, помня наставление руководительницы модельного агентства.

– Мы с ней очень хорошо жили все эти месяцы до родов, – продолжал рассказ Аркадий Викторович, – спокойно. У меня шло быстрое восстановление организма, с каждым днем я чувствовал себя все лучше и лучше, а Алиска усиленно занималась изучением английского и французского, гуляла только по участку, или Костя ее вывозил подальше от людских глаз и выгуливал за городом. Но, к сожалению, мы мало общались, каждый занятый своими делами и заботами: у меня продолжались реабилитирующие процедуры, а параллельно я возвращался к делам и работе, она училась и постоянно зависала в Сети. Так что практически не общались. Алиса родила дочку. И назвала ее Серафима. Симочка родилась полностью доношенной, здоровенькой, но очень маленькой, всего два четыреста весом. Такая конституция. Миниатюрная у нас, нежная девочка.

А через месяц Алиске пришло предложение о работе – солидный контракт ну на очень большую сумму, но работать надо в Китае. Только одним из пунктов в контракте было обязательное отсутствие мужа и детей.

И, не задумываясь ни на минуту, Алиска, подписала отказ от своих материнских прав на ребенка. Единственное, что уговорил ее сделать отец, – это оформить его официальным и единственным опекуном Симы.

Алиска уехала сначала в Париж, где ее должны были проверить на «профпригодность» после родов, а потом и в Китай.

– Симочка – особенная девочка, – говоря о внучке, Аркадий светился от счастья, – она всегда будет миниатюрной малышкой, такая вот конституция, это в родню с Надиной стороны, она сама субтильная, и мама ее была такой, и вот Симочка вырастет небольшого росточка, тоненькой в кости, при этом она на удивление здоровый ребенок. Такая нежная и очень чуткая, но людей к себе не очень подпускает. Она у нас, осторожная, особенная девочка.

И все у деда с внучкой шло замечательно, пока вдруг у него не наступило резкое обострение. Это был приговор.

– Вот мы и подошли к той самой просьбе, ради которой я попросил тебя приехать, – перевел дыхание Аркадий Викторович и посмотрел на Арину прямым, сосредоточенным и напряженным взглядом таких же, как у нее, синих глаз. – Я умираю, Ариш.

– О-ох! – Она прижала пальцы к губам, резко откинувшись на спинку кресла.

– В этом нет ничего необычного, да и страшного тоже нет, – успокаивал Аркадий Викторович Арину. – Жизнь всегда заканчивается смертью. Это естественный ход вещей, как бы нам ни хотелось чего-то иного. Я прошел все этапы принятия смерти, еще в то время, когда боролся с болезнью первый раз. Я отрицал саму ее возможность, злился ужасно, до остервенения, не принимая такой несправедливости, торговался с богом и врачами, предавался ужасной депрессии, такой, что готов был прекратить все это сам, а после пришел к принятию и пониманию неизбежности этого процесса. Я прожил насыщенную, интересную, полную и яркую жизнь, и эта болезнь – вполне достаточное наказание за то, как я жил, и за тех, кого я обидел в своей жизни. Нельзя так относиться к женщинам, как это делал я, думаю, многие из них, узнав о моей болезни, удовлетворенно покивали бы головами, считая ее справедливым наказанием. Они меня любили, а я только пользовался их любовью.

– Но большая их часть рыдала бы от горя, – всхлипнув, Арина посмотрела на отца и постаралась улыбнуться.

– Надеюсь, – улыбнулся он и положил свою ладонь ей на руку, подбадривая. – Я не буду оправдываться и пытаться как-то героизировать и приукрашивать свой образ в твоих глазах, и признаюсь честно: я влюблялся, испытывал страсть, но ни одну женщину в своей жизни не любил. Ни разу.

– А меня? – тихо спросила Арина.

– Очень, – совершенно искренне ответил он. – Я очень тебя любил, я помню тебя маленькую, такую забавную егозу. Я скучал по тебе и всегда тебя помнил. И Федьку я тоже любил, и Алиску, непутевую мою дочку. Я любил своих детей, Арина. И я очень люблю Симочку. И я хотел тебя попросить позаботиться о ней. Не оставлять ее после моей смерти. Ей нельзя в детский дом, она там погибнет. Это очень нежный и чуткий ребенок, она иногда смотрит таким долгим взглядом в глаза, и мне кажется, что она слышит и понимает все, что я думаю и чувствую. Она кажется хрупкой, но она сильная личность, это даже сейчас заметно, а ведь ей всего полтора года. Вот познакомитесь, и ты сама поймешь и увидишь, что это необыкновенный ребенок. Симочка очень осторожна с людьми, не всегда идет на контакт, хотя она и веселая, живая девочка. Но даже няню, проводящую с ней все время, она ни разу не назвала мамой, как обычно бывает у детей, у которых нет мам. Такой особенный ребенок. – Он помолчал и попросил: – Дай мне попить, вон там на тумбочке.

Арина поспешно поднялась, взяла с тумбочки у кровати чашку-поильник с носиком, поднесла отцу, придержала, пока он пил, и отнесла обратно, когда, напившись, он благодарно кивнул, и вернулась в кресло.

– Я хотел попросить тебя стать ее опекуном и забрать Симочку с собой в Москву. Я понимаю, что это слишком неожиданная просьба и слишком грандиозная. Но если ты не сможешь принять девочку в свою семью, то хотя бы отдай в очень хороший детский дом, откуда ты могла бы забирать ее хоть на выходные, чтобы девочка не чувствовала себя совсем уж брошенной. И ты сможешь проследить, чтобы ей нашли достойных приемных родителей. О финансовом будущем Симочки я позаботился, но об этом мы поговорим потом. Сейчас же я хочу, чтобы ты подумала и ответила мне, можешь ли ты вообще, в принципе, рассмотреть возможность исполнения моей просьбы.

– Почему я, папа? – спросила Арина. – Почему ты выбрал меня?

– У нас с Симой никого нет. Родители мои давно умерли, старшая сестра тоже, с младшей сестрой и братом мы не поддерживаем связи долгие годы. Они всегда считали меня отрезанным ломтем и не очень привечали. Я пытался наладить контакт, чем-то помочь им в жизни: деньгами, квартирами, но вышло только хуже. Помощь они приняли, но обвинили меня в жадности и бог знает в чем еще. Так и расстались чужими людьми. Федя, сынок мой, мы с ним в хороших отношениях, он пошел в науку, очень талантливый мальчик оказался, сейчас проходит стажировку в аспирантуре, в Оксфордском университете, но жить и работать собирается в России. Он еще молодой, ему двадцать три. Я был бы очень рад, если бы вы с ним познакомились и сдружились. У меня есть женщина, с которой мы жили долгое время, она могла бы стать приемной матерью девочки, но Симочка ее не принимает. Относится к ней очень осторожно, как к чужому человеку. Да и не доверил бы я ей Симочку. Не тот характер, не поймет она, не почувствует ребенка, только жизнь ей испортит. А ты… – он улыбнулся Арине теплой отцовской улыбкой, – ты умница, ты очень мудрая девочка, сильная, и у тебя есть чуткое сердце, ты умеешь любить. Я знаю, если ты решишься помочь Симочке, то не бросишь ее, не оставишь и позаботишься о ней.