Это был достаточно тревожный симптом, на который не обратило должного внимания традиционно беспечное дворянство: таким людям уже мало было обладания экономической свободой, поэтому, как только они обретут свободу моральную, неизбежно начнут стремиться к свободе политической, а далее — к захвату власти, производные которой — мировые войны, экологические катастрофы, международный терроризм и все прочие прелести бытия, связанные с распределением ценностей материального порядка.

Люди, исповедующие только выгоду, крайне опасны.

Людовик XIV остановил восхождение Фуке, наверное, интуитивно, или, что гораздо более вероятно, из зависти, из чувства недобросовестного соперничества, но так или иначе он не пытался остановить восхождение сотен других фуке, которые в конце следующего столетия зальют Францию реками, морями крови…

А беспечное дворянство сделало своим культом рафинированное наслаждение, которого не могли предоставить проститутки.

Время повелело возродить институт античного гетеризма.

Гетера, как и в греко-римские эпохи, становится предметом роскоши. Она приравнивается к экзотическому зверю, которого окружают заботой и лаской. Ей дарят драгоценности, роскошные особняки и кареты, в ее честь устраивают пышные приемы. Так возродился забытый в предыдущие эпохи тип свободной образованной женщины, которая могла своей рафинированностью и красотой заработать достаточное количество средств, чтобы из бесправной рабыни превратиться во всевластную госпожу. Как высшее проявление гетеризма следует рассматривать институт королевских фавориток, которые не были характерны для прошлых эпох, по крайней мере в варианте маркизы де Монтеспан.

Да что там прошлых эпох — во время совсем недавнего правления Людовика XIII, который не был, как известно, образцом благопристойности, много говорилось о сексуальных похождениях короля, но никому не пришло бы в голову воспринимать какую-то из его пассий как второе (выше королевы) лицо в государстве.

Разумеется, и Генрих IV, и Франциск I имели любовниц, и эти любовницы подчас оказывали достаточно заметное влияние на государственную политику, но придавать им официальный статус подобного рода этим монархам как-то не приходило в голову…

А вот такие, как Нинон де Ланкло, — иное дело. Всё и все должны занимать свои места, и тогда мир не утратит гармонии, столь необходимой для его жизни, если, конечно, таковая ему еще не надоела.

И вместе с тем гетера эпохи Людовика XIV уже не могла занимать в обществе точно такое место, какое занимала ее сестра времен античности. Гетера нового образца, получившая название кокотки, пользовалась большим спросом у представителей вершины социальной пирамиды, но характер этого спроса претерпел коренные изменения, и прежде всего потому, что изменилась суть законного брака.

В господствующих классах жена уже перестала быть простой производительницей наследников, как это было принято в Греции. Она превратилась в предмет роскоши, к тому же достаточно своевольный и развращенный, что уже само по себе наносило сокрушающий удар по гетеризму.

В эпоху Людовика XIV кокотка заняла не слишком достойное место некоего суррогата — со всеми вытекающими отсюда последствиями. Пресыщенным аристократам уже казалось мало утонченных ласк очаровательной кокотки, которая являла собою не такой уж разительный контраст с законной супругой, и они снимали особняки, где содержались целые гаремы из двух, трех и более изощренных в искусстве любви профессионалок.

Как правило, этими гаремами пользовались не только их хозяева, но и друзья хозяев, которые часто собирались в этих раззолоченных притонах, где устраивались оргии на манер древнеримских, включающие в себя, помимо различных вариантов парного и группового секса, элементы садомазохизма, зоофилии и прочих извращений. В Древнем Риме такое проделывалось только с рабынями.

Что ж, времена меняются… Впрочем, эти женщины были испорчены в той мере, когда атрофируются чувства униженности или брезгливости…

Та эпоха вызвала из прошлого и такую роль, обычно исполнявшуюся проститутками, как роль модели. Так же, как в свое время знаменитая греческая куртизанка Фрина позировала божественному Праксителю, так и в XVII веке куртизанки служили моделями всем живописцам и скульпторам. Это они, а не порядочные женщины смотрят на нас с полотен Мурильо и Гольдбейна, Пуссена и Рембрандта…

Тем не менее в ту эпоху проституткам хоть и уделялось немалое внимание, хоть они и были украшением всех празднеств, хоть и побеждали они на конкурсах красоты, все же их роль была в принципе аналогичной роли красивых борзых собак на пиршествах феодальных баронов, не более того…

— Да, унылая картина, что и говорить, — покачала головой Мадлен. — То кровавое чудовище де Рец, то эти… — она сделала неопределенный жест белой рукой с длинными, унизанными перстнями пальцами. — Беспроглядная тьма.

— Детали, не более того, — заметила Ортанс. — Фон, на котором еще ярче засияют подлинные герои нашей эпохи, такие как Галилей, Рембрандт, Шекспир, Ньютон, Мольер, Корнель, философы, архитекторы… воины… д’Артаньян, к примеру…

— Да, это настоящий герой эпохи, — согласилась Катрин. — Овеянный славой и легендами, как Сид или Роланд…

— И красавец к тому же, — добавила Луиза. — Я как-то видела его в Тюильри…

…Д’Артаньяном назывался некий Шарль де Бац Кастельморо, гасконец, уроженец деревни Артаньян. Он был представителем древнего дворянского рода, ранее владевшего несколькими имениями в тех краях, а затем впавшего в бедность и постепенно утратившего право собственности на все свои села, включая и Артаньян.

Когда Шарль достиг совершеннолетия, родители, снабдив сына конем, шпагой и рекомендательным письмом, отправили его в Париж искать свое счастье по примеру своих старших братьев, уже служивших в мушкетерах. По дороге с ним случился эпизод, почти без каких-либо изменений использованный Александром Дюма при написании знаменитого романа. В небольшом городке Сен-Дье вспыльчивый гасконец вызвал на поединок какого-то дворянина, который, как показалось Шарлю, обратился к нему без должного почтения.

Местом действия этого эпизода оказалась многолюдная рыночная площадь, где юного задиру сбили с ног, сломали его шпагу и отправили в местную тюрьму, в которой он провел полтора месяца, пока не отыскалась какая-то сердобольная дальняя родственница, добившаяся освобождения узника и купившая ему новую шпагу. Это все, что небогатая женщина могла сделать для своего незадачливого родственника, к тому же утратившего лошадь и тощий кошелек.

Но самое неприятное из всех последствий драки на рыночной площади Сен-Дье заключалось в пропаже рекомендательного письма к графу де Тревилю, капитану королевских конных мушкетеров. Юноша кое-как добрался до Парижа, где его ждала печальная весть о гибели одного из его братьев на поле боя где-то в Брабанте.

Второй брат, как выяснилось, в это время воевал в Италии.

Шарль не решился явиться к капитану де Тревилю без рекомендательного письма и несколько дней, бесприютный, бродил по Парижу, обдумывая свое незавидное положение. Зайдя в неприметный винный погребок на улице Фосуеар, Шарль познакомился там с неким Исааком Порто (Портосом), гвардейцем полка, которым командовал господин Дезэссар. Портос пообещал составить ему протекцию и сдержал слово: через несколько дней Шарль был зачислен в полк.

В память о своей родине он принял фамилию д’Артаньян.

У общительного Портоса было немало друзей, среди которых наиболее близкими оказались два земляка Шарля — королевские мушкетеры Арман де Силлег д’Атос д’Отвьель и Анри д’Арамис.

Атос не имел графского титула, как в романе Дюма, будучи потомком состоятельного буржуа, купившего себе дворянскую грамоту.

Арамис был сыном квартирмейстера мушкетерской роты.

Фигурирующая в романе Дюма перевязь из телячьей кожи, расшитая золотом только с одной стороны, действительно существовала, но принадлежала она не Портосу, а некоему шевалье де Жилло, одному из гвардейцев кардинала.

Случилось так, что в лесу на окраине Парижа неожиданно встретились две группы вооруженных молодых людей, одна из которых представляла гвардию кардинала де Ришелье, а другая — дворянскую оппозицию этому некоронованному властителю Франции.

Неизвестно, насколько нечаянно мсье Портос сорвал с плеч мсье Жилло плащ, но так или иначе тайна золотой перевязи перестала быть таковой и начался, как и следовало ожидать, бой, в ходе которого погибло несколько кардинальских гвардейцев, а доблестный Атос был ранен в живот и в руку.

Д’Артаньяну довольно часто приходилось обнажать шпагу, тем более что его всегда окружало множество завистников, которым не терпелось помешать Фортуне осыпать своими милостями этого ненавидимого ими человека.

Однажды возле ограды Люксембургского сада на него напало сразу семеро противников. Несмотря на отточенное фехтовальное мастерство д’Артаньяну пришлось довольно туго, и его биография той стычкой, пожалуй, и закончилась бы, если бы вдруг не пришли на помощь друзья — мушкетеры, случайно оказавшиеся в близлежащем кабачке и услышавшие оттуда шум неравного боя.

В ходе этой схватки погибли все нападавшие и Атос. 22 декабря 1643 года его похоронили с воинскими почестями на парижском кладбище Сен-Сюльпис.

Весной следующего года д’Артаньян вступил в полк конных мушкетеров.

Придя к власти, Мазарини сразу же привлек его к выполнению секретных заданий. Вместе с Арамисом д’Артаньян инкогнито посещал Лондон, где от имени первого министра королевского двора Франции вел переговоры с вождем Английской революции Оливером Кромвелем, а в тревожные дни восстания Фронды д’Артаньян по приказу Мазарини тайно вывез из Парижа королевскую семью.

В августе 1654 года он сражался с испанцами под стенами Арраса. Прямо на поле боя маршал де Тюренн вручил ему патент на звание капитана гвардии. Тогда же Портос стал командиром роты.

В уже достаточно зрелом возрасте д’Артаньян женился на богатой вдове и стал отцом двоих детей.

Людовик XIV всячески покровительствовал ему, свидетельством чего могут служить такие почетные и весьма доходные придворные должности д’Артаньяна, как начальник королевской псарни и начальник королевского птичника.

В возрасте 37 лет д’Артаньян был назначен командиром «серых мушкетеров» — полка королевской гвардии. В 1665 году Людовик XIV предложил ему почетную и престижную должность коменданта тюрьмы в Пиньероле, где содержались особо важные государственные преступники.

Д’Артаньян поблагодарил короля за оказанное доверие, но принять должность решительно отказался, заявив, что, по его мнению, лучше быть последним солдатом, чем первым тюремщиком. Король заверил, что после этого отказа еще больше уважает его и направил в действующую армию.

В 1673 году д’Артаньян погиб в сражении под Маастрихтом в звании генерал-майора…

… — Яркий штрих к портрету эпохи, — заметила Ортанс. — Энергичный и резкий, как удар шпаги.

— Мне кажется, что наша эпоха отличается какой-то особой озаренностью, — проговорила Мадлен, — несмотря на несколько мрачный фон, но без него, действительно, будут восприниматься блёклыми краски деталей на переднем плане. Красивая эпоха. Как никакая иная ни в прошлом, ни в будущем.

— В прошлом — согласна, — кивнула Катрин, — что же касается будущего… Кто знает… Жизнь ведь не стоит на месте.

— Однако, как заметил наш гениальный современник Бальтасар Грасиан, не всякое продолжение есть развитие, — сказала Анжелика.

— Вполне возможно, — согласилась Катрин. — Далеко не всякое. Но кто это может знать заранее?

— Никто, конечно, — покачала кукольной головкой Луиза. И добавила с улыбкой: — Разве что наша великая парижская предсказательница ля Вуазин!

— О Луиза, будьте осторожнее с эпитетами! — поморщилась Мадлен. — Как можно называть великой мерзавку, которую на днях арестовали по обвинению в убийствах нескольких десятков ни в чем не повинных людей!

— Я не знала этого… — растерялась Луиза. — Я только лишь слышала разговоры о том, что эта женщина якобы предсказывает будущее с поражающей точностью…

— Меня познакомили с ней, — сообщила Анжелика, — когда еще только начинался судебный процесс по делу моего мужа. Я тогда протянула ей туго набитый кошелек и спросила: «Что мне уготовано судьбой?» Она криво усмехнулась и ответила: «Останетесь довольны, мадам!» Вот так…

— Так это точно известно, что ее арестовали? — спросила Катрин.

— Совершенно точно, — ответила Мадлен. — Моя кузина замужем за начальником городской стражи. Не далее как прошлой ночью за ней приехали четыре кареты, битком набитые полицейскими. Во время ареста она пыталась принять яд, видимо, понимая, что это конец…

— Но почему вы нам раньше ничего не сообщили?