И он приумножал это величие, не жалея ни времени, ни усилий. Его роскошный дворец в Версале излучал такое нестерпимо яркое великолепие, что оно способно было озарить всю Францию и вселить в каждого француза непоколебимую уверенность в благополучии и необоримой силе государства, которое замыкалось всего лишь на одном человеке, названном «король-солнце», Roi Soleil.

Он и сам по себе был довольно впечатляющей рекламой величия Франции: высокий, красивый, величественный, к тому же прекрасный наездник, смелый охотник, талантливый артист, баловень женщин и воинствующий оптимист.

Он любил устраивать пышные празднества, воспроизводящие дух античных вакханалий, с их массовыми совокуплениями и возлияниями в честь Венеры и Бахуса.

Высшее католическое духовенство, как это всегда бывает в тех случаях, когда не затрагиваются его коренные интересы, смотрело сквозь пальцы на эти языческие оргии, в которых тайно принимал участие сам Арле де Шанвалон, архиепископ Парижский, которому немало перепадало от королевских щедрот и дорогих вин, и недорогого женского тела, да еще и, как правило, увенчанного графской или герцогской короной.

Де Шанвалон, человек патологически жестокий, развращенный и коварный, имел огромное влияние на короля, которого неудержимо тянуло к пороку в любых его проявлениях. Только этим влиянием и можно объяснить такой немыслимый по своему державному вероломству поступок, как отмену Людовиком XIV в октябре 1685 года принятого его отцом на вечные времена Нантского эдикта, гарантирующего Франции веротерпимость и категорически исключающего рецидив Варфоломеевской ночи, когда была устроена массовая резня гугенотов.

Если фраза «Государство — это я» и впрямь означала нечто большее, чем эффектное сотрясение воздуха, то налицо была величайшая государственная подлость, которую не могут оправдать никакие фарисейские соображения типа «единство нации» или «благо большинства народа» — стандартный камуфляж самого плебейского вероломства тех, кто так гордится незапятнанностью своей аристократической чести.



Людовик XIV