Надежда Духовная - Бугенвиллея цвета фуксии

Молча они сели в машину. Помахали на прощанье Славикиным родителям, смотревших на них в окно. До аэропорта ехали молча. Дорога была скользкая. Чисто вымытый асфальт блестел чёрной лентой шоссе под ярко-жёлтыми фонарями.

– Позвони мне на следующий день, как долетишь, – прервал молчание Славик.

Его лицо было немного напряжённым, или это только показалось Тане?

– Конечно, я позвоню, – ответила она. – Ты уже завтра выходишь на работу?

– Да. Но ты всё равно звони.

– Я лучше позвоню тебе вечером.

– Хорошо, звони, когда тебе будет удобно.

Они разговаривали тихо, вполголоса, очень серьёзно, и оба думали о том, что же принёс им Танин визит, и, что самое интересное, конечно же, о том, что же ждёт их впереди.

Они обнялись, и Тане показалось, что Славик поцеловал её волосы, слегка коснувшись их губами. Но она не могла точно объяснить, было ли это на самом деле или только в её голове.

Зачем?

И снова в сумраке избыточном

Твои теряются черты.

И для чего портал тот пыточный,

В котором мне являлась ты?

И для чего те годы пройдены,

Если судьба нас развела?

И даже нет уже той Родины,

Что общею для нас была.

И нет уже той прежней лёгкости,

Дарящей чувство простоты,

Когда парили в невесомости

Все наши детские мечты.

Опять с годами позабудутся,

Уйдут во мрак потоки дней

Мгновений тех, что уж не сбудутся.

И тем лишь боль моя сильней.

***

До Таниного отъезда остались считанные дни. Они ещё успели съездить в Петергоф и погулять в лесу. Это время пролетело очень быстро.

И вот снова едет Славик в аэропорт, теперь уже не встречать, а провожать Таню. Он ничего толком и не помнил из того, что происходило в тот день, кроме самого отъезда – как медленно пустела обжитая за дни её пребывания комната, а её вещи послушно перекочевали обратно в чемодан. И вот уже чемодан стоит готовый, и Славик берёт его за ручку и тянет к двери.

Танин приезд в Питер был как подарок, как ответ на все его просьбы. Как будто бы на мгновение открылся портал и впустил Таню вместе со всеми воспоминаниями из их прошлой жизни. Он позволил им заново пережить и почувствовать все то, что, казалось, было утеряно навсегда. Но вот волшебство закончилось. Портал закрывался. Всё становилось на свои места.

Вечерело, и по дороге в аэропорт накрапывал унылый дождик. Они проехали через осенний город с глубокими лужами, в которые медленно, меланхолично кружась, опадала листва.

Листья клёнов, как растопыренные пальцы древесных ладошек плавали на поверхности чистой воды, превращая её в разноцветные речушки из зелёных, жёлтых, оранжевых и багряно-красных пятен. Вся эта палитра наводила грусть и предсказывала приближение скорой зимы.

И вот Славик снова стоит перед Таней в аэропорту. Они расстались без обещаний и планов на будущее. Ведь этого будущего по всем меркам у них просто не могло быть.

На прощанье Славик обнял Таню и тихонько поцеловал её волосы, надеясь, что она этого не заметит.

***

Самолёт прилетел под утро. Таня потёрла глаза, всматриваясь в серость за окном иллюминатора. Уже светало, когда, забрав свой багаж, она выходила из аэропорта.

Она села в такси, они выехали за пределы Бен-Гуриона, и только тут Таня по-настоящему почувствовала что вернулась – целая стена кустов бугенвиллеи встречала её на выезде.

Наверное, это было как-то связано с днём её приезда в страну. Первое, что поразило её и осталось в памяти – это каскады бугенвиллеи, разноцветные, с сочной зеленью листвы, растущие здесь повсюду. Впоследствии, ближе знакомясь с исторической родиной, где ей впредь суждено было жить, Таня узнала, что символ израильтян – это кактус.

Ей объясняли во время экскурсий и в ульпане, где она учила язык, что израильтяне в массе своей темпераментом, характером и неприхотливым образом жизни напоминают это растение, в изобилии покрывающее землю с незапамятных времён. Сабрами, то есть кактусами, называют детей, рождённых здесь. Местные жители действительно похожи на кактус – колючие снаружи и мягкие внутри. Коренному израильтянину ничего не стоит выйти из себя по малейшему поводу. Но он также быстро отходит, так как в душе всегда готов выслушать, прийти на помощь и поддержать.

Это действительно тонко подмечено, и это действительно было так. Но для Тани, присматривающейся к здешним реалиям и жадно впитывающей в себя новую жизнь, здешний народ напоминал собой именно бугенвиллею. Так же ярки и колоритны были эти люди, теперь окружающие её. Также живучи и выносливы они были, несмотря на ежеминутную угрозу уничтожения, питая и развивая эту землю, о которой мечтали веками.

И именно им была так благодарна эта земля, Эрец Исраэль, дававшая обильные урожаи круглый год, урожаи в пустыне, которая веками не рожала ничего, кроме этих самых кактусов и вечнозелёных кустарников, пока евреи не вернулись на свою потерянную родину, о которой, как заклинание, каждый год повторяли в Песах – "В следующем году – в отстроенном Иерусалиме!".

Да, кактус был символом евреев, в немногочисленном количестве оставшихся здесь, поддерживая дух тех, кто жил в рассеянии, но современным символом еврея, вернувшегося на историческую родину и заново возродившего эту страну, всё-таки представлялась Тане бугенвиллея, также завезённая сюда издалека, и сумевшая разрастись здесь, обретя новую родину. Таня надеялась, что со временем и она тоже приживётся здесь и будет называть эту маленькую страну своим домом.

Она вспомнила, как они так же ехали в такси из аэропорта в первый день их прилета в Израиль и увидели всю эту неувядающую красоту.

– Что это за цветы? – спросила Таня, с изумлением оглядываясь вокруг.

– Это бугенвиллея, – ответила мама, всегда интересовавшаяся растениями.

– По цвету напоминает скорее фуксию, – задумчиво сказала Таня.

– А она бывает самых разных оттенков.

И действительно, по дороге попадались белые, оранжевые и другие самые немыслимые цвета.

– Это бугенвиллея цвета фуксии! – засмеялся Антоша.

С тех пор именно этот контрастный вид бугенвиллеи – зеленое с ярко-розовым – приковывал Танин взгляд на улице. Уж очень эффектно было это сочетание. Оно привлекало внимание и казалось Тане неотделимым от её представления о стране.

Она только сейчас поняла, как устала от этой поездки. Наверное, это от того, что она желала получить так необходимую ей после расставания с Лёшей моральную подпитку, а вместо этого пережила ещё одно расставание со Славиком. А чего ещё можно было ожидать после стольких лет?

Таня поехала на поезде к Лизе. Очень не хотелось будить с утра папу, чтобы он её забирал. А Лиза уже встала и ушла на работу к тому времени, как Таня, усталая, с чемоданом ввалилась в её маленькую квартирку.

Ленни спал и был очень недоволен внезапным вторжением и сопутствующим ему шумом. Таня пошла в душ. Потом спала до обеда. Доедая суп, который она нашла в холодильнике у Лизы, Таня услышала звонок. Это был Славик. Они поболтали о том, как она долетела, потом о том, как проходит его первый рабочий день. За этим, казалось бы спокойным разговором была какая-то печаль, которую они оба пытались скрыть.

– Тебе понравился Питер? – спросил под конец разговора Славик.

Тане показалось, что он хотел спросить о чём-то другом, но так и не решился. Ещё ей показалось вдруг, что это сказал не тот Славик, которого она встретила в Питере, повзрослевший, уверенный в себе, а прежний Славик, её одноклассник, с которым она всегда чувствовала какую-то необъяснимую, мучительную недосказанность. "Вот почему я тогда от него отсела," – вдруг подумалось, как будто вспомнилось ей. Это прозрение не принесло ей никакого облегчения.

Они попрощались и что-то томительное повисло в воздухе, когда он отключился.

Ближе к вечеру вернулась Лиза, они пошли прогуляться по набережной. Вечер стоял тихий, море было спокойно, дневная жара улеглась.

Звонок прозвенел где-то дня через два. Таня подумала, что это снова Славик. Но на телефоне высветился незнакомый заграничный номер, и бодрый женский голос спросил по-русски:

– Татьяна Владимировна?

– Да, – удивилась Таня.

Никто никогда не звал её по имени-отчеству. Это вообще было не принято в Израиле.

– Здравствуйте, Вам звонит Вероника, секретарь Вашего недавнего знакомого Микрюкова. Николай Алексеевич хотел бы переговорить с Вами.

Таня удивилась ещё больше. Она даже готова была поднять вопросительно брови, как это делала Лиза, когда была сильно удивлена.

В трубке раздался голос Микрюкова:

– Таня, здравствуйте, – сказал он. – Вы просили так себя называть, – помолчав, добавил он.

– Да, здравствуйте, Николай Алексеевич.

– Для Вас просто Николай. Знаете, я тут вспомнил наш недавний разговор. Вы говорили, что занимаетесь живописью. Я как раз ищу художника-оформителя для бара-ресторана, который недавно приобрёл.

– Да, я брала уроки в художественной студии и продолжаю рисовать, но это всё так, больше для себя. Тем более, что я никогда не занималась оформлением.

– Я понимаю. Не согласитесь ли прислать фотокопии любых своих работ? Знаете ли, я стараюсь мыслить широко, и не рассматривать только кандидатуры тех, кто занимается оформлением помещений. Иногда удачный рисунок может полность поменять обстановку, и вот я подумал, если мне подойдут Ваши эскизы, то я найду людей, которые смогут по ним выполнить дальнейшую работу. Если Вы заинтересованы, мой секретарь завтра же Вам перезвонит.

Таня растерялась. Голос Микрюкова звучал очень уверенно, и похоже было на то, что он всерьёз заинтересовался её рассказом с того вечера, когда они встретились на открытии выставки. А ей-то казалось, что он просто вежливо поддерживает беседу! Таня отвечала, что переберёт работы и посмотрит, что может подойти. Они попрощались.

Таня была очень удивлена. Кто бы мог подумать, что Микрюков запомнит тот разговор. Значит, он неспроста сразу же записал номер её телефона.

Таня достала альбомы и наброски, оставшиеся после занятий в студии. Похоже, что-то могло и подойти.

Она нашла рисунок, за который получила грамоту на конкурсе живописи, ещё обучаясь в студии в Ташкенте. Это был Дионис, списанный с одноимённой скульптуры Микеланджело. В оригинале он стоял белый, высокий, с обнажённым торсом, небрежно опершись о бочку с вином. Голову обрамлял венок из виноградной лозы. Тане же всегда нравилось рисовать движение. Греческий бог у неё был изображён размашисто шагая и сосредоточённо глядя прямо перед собой.

Следующее, что привлекло Танино внимание, был неоконченный набросок с дриадами. Сидя высоко на дереве, нимфы с вплетёнными в волосы лиловыми лентами, казалось, качаются на ветвях и весело щебечут о своих лесных делах. Фон был ярко-жёлтый, как бы залитый солнечным светом. Таня вспомнила, что всегда, ещё с детства любила жёлтый цвет. Он первым заканчивался в её палитре, будь то карандаши или краски.

Пожалуй, такой светлый фон не совсем подходит для бара-ресторана, где обычно царит обстановка приглушённого света и свечей. Но с ним можно поработать.

А, вот что точно должно подойти – гранаты! Выполненные карандашом, они лежали на поверхности широкого стола – один разломанный и два целых. Тени здесь очень удались. Таня никогда не думала добавлять цвет, но она вдруг отчётливо увидела, как оживает рисунок, если добавить сочного тёмно-красного, переходящего в бордовый на стыке чёрных теней. Этот рисунок будет хорошо смотреться в тёмном помещении.

На следующий день, когда секретарь Микрюкова, Вероника, перезвонила ей, у Тани был готов ответ. Она сказала, что отсканирует и вышлет ей три рисунка. Вероника поинтересовалась в свою очередь, есть ли что-либо ещё, и Таня ответила, что готова выполнить эскизы в похожем стиле, если эти три подойдут.

Внезапно она загорелась этой идеей. Как же давно она не рисовала! Краски могли высохнуть, а какие-то она вообще, кажется, оставила у Лёши. Да, до антресолей, где они лежали, она не добралась, когда собирала вещи. Но это не беда, она в любом случае хотела встретиться с ним. До начала учёбы ещё полмесяца. Будет чем заняться.

Таня на всякий случай ещё раз перерыла вверх дном сумку с кисточками и красками. Да, так и есть – её акварели остались на прежней квартире.

Вероника показала Микрюкову рисунки в этот же день, и вечером он снова звонил Тане.

– Таня, Ваши работы очень заинтересовали меня. Возможно, понадобятся ещё эскизы. Если Вы не готовы, я найду человека, который сможет выполнить их в том стиле, который предлагаете Вы. Но если честно, я предпочел бы, что бы Вы занялись ими лично.

И Таня согласилась. Ей нравилось чувствовать себя нужной, занятой интересным делом. Она с жаром взялась за работу. Ей вовсе не нужны краски. Она всё нарисует цветными карандашами.