Лариса Уварова - Букет кактусов

– Нет, Рэй. – Саша мягко накрыла ладонью его руку. – Ты теперь не мой и никогда уже моим не будешь! Не надо обманывать ни себя, ни...

Его пальцы не дали ей договорить. Александра чувствала губами, как они вздрагивают. Огромные глаза с голубоватыми белками печально сияли прямо над ней, как звезды.

– Я не обманываю себя, Саша! Можно обмануть всех, но только не себя! Я это понял вчера вечером. Три года я пытался обманывать сам себя, убеждал, что у меня все о'кей, что я счастлив и доволен жизнью. Но стоило мне увидеть тебя, твои глаза... все сразу полетело к чертям, понимаешь?!

Александра мычала, пытаясь возразить, но нежная печать на ее устах была крепка. И глаза молили: «Молчи, не перебивай!»...

– Как я рвался в Москву – если бы ты знала! И как я боялся сюда ехать... Я чувствовал, что приходит конец обману. Знал, что все равно тебя найду, никто мне теперь не помешает! Я считал твои годы, Саша, – годы, месяцы, дни... Правда! Я писал тебе письма. Писал и прятал – потому что не мог их посылать. Я просил у Маринки адрес твоей тюрьмы, но она не дала, сказала, что это бесполезно, что я только себе сделаю хуже, а ты все равно ничего не получишь... Я знаю, что я грешник, Саша. Большой грешник! Я совершил даже два предательства. Сначала предал тебя, а теперь и Терезу с сыном. Вчера, когда мы встретились в ресторане, я пил и болтал, мне было весело... Но это только казалось! Моя душа была в крови, она разрывалась между долгом и любовью. Мне нет прощения! Иисус милосерден, но даже если он простит – сам я себя не прощу. Я буду наказан за все, жестоко наказан... Это я тоже знаю. Но я хочу, чтобы и ты знала: пока я могу дышать, пока Божий гнев меня не настиг – моя жизнь принадлежит тебе. Любовь оказалась сильнее, Саша! Я твой. Только твой...

Его горячие пальцы соскользнули с лица девушки.

– Ты молчишь, Саша? Скажи что-нибудь. Скажи хотя бы, что я дурак. Кстати, это будет правдой.

– Ты дурак, Рэймонд Кофи! Если бы ты знал, что было со мной там... Если бы знал, в каком дерьме побывала твоя любимая Саша – может, тогда твоя любовь не была бы такой пылкой, а? Хочешь, я тебе расскажу? Про Хромосому и Кривую Сару, про козла Мухтарганиева, про то, как и с кем я жила эти семь лет...

Там, где недавно были пальцы Рэя, теперь возникли его губы.

– Не надо, замолчи! Замолчи... Ты можешь рассказать, если хочешь... только я думаю, что ты этого не хочешь. А мне все равно, понимаешь? Ты ничего этим не изменишь: я все равно буду тебя любить. Даже сильнее... Я еще не сказал тебе, как зовут моего сына. Его зовут Александр. Я надеялся, что родится девочка...

– Ты дурак! Дурак... А еще я тебя люблю – наверное, потому, что сама дура. Поцелуй меня...

За «утренним кофе», который имел место вскоре после воскресного полудня, они весело щебетали, вспоминая «дела давно минувших дней». Рэй никуда не торопился, его единственной на сегодня деловой встречей был ужин с партнерами. А Александра – тем более.

Словом, у Александры в то утро были все основания выглядеть довольной и счастливой. И только мимолетное воспоминание о Борисе Феликсовиче чуть-чуть углубило складку на ее высоком лбу.

Будто прочитав ее мысли, Рэй тоже нахмурился.

– Саша, я должен тебе сказать... Тот человек... ты понимаешь, о ком я говорю... Он здесь, в Москве. Стал большой шишкой.

– Вот как! Знаешь, Рэй, же этот человек меня интересует.

– Он тебя интересует?!

– Нет, не в том смысле, о котором ты подумал. Жемчужников был моей болезнью, дурным сном, от которого я не могла очнуться семь лет. Но я вылечилась, Рэй. Так что ты знаешь о нем?

– Я встречался с ним. Недавно.

– В самом деле? Как это было? Расскажи.

– Это был прием для иностранных бизнесменов. Я знал, что он там будет, но не мог не поехать. Пришлось мобилизовать все свои дипломатические способности, чтобы... чтобы не нарушить этикет.

– Представляю себе картинку: раут бокса посреди светского раута... Ты говорил с ним?

– Да, несколько слов. Никак нельзя было уклониться. Это был не обязывающий разговор.

– И как он на тебя отреагировал? Я имею в виду – он понял, кто ты?

– По-моему, нет. Я попросил атташе итальянского посольства, который нас представил друг другу, не упоминать о том факте, что у нас была общая alma mater. Жемчужников меня не узнал.

– Не может быть!

– Почему же? Прошло столько лет... А потом, для белых, особенно мужчин, все африканцы – на одно лицо! В университете мы с ним не пересекались, учились на разных курсах. Он, конечно, даже фамилию мою не знал...

– Но имя-то он знал! Я его много раз называла при нем.

– Рад это слышать. Но даже если он до сих пор не забыл, что того черного парня, про которого ты говорила тогда, звали Рэй, это ничего не значит. Сегодня в Москве меня гораздо чаще называют «господин Кофи». Рэем я остался, пожалуй, только для тебя и для Маринки.

Александра шутливо ущипнула друга.

– Ах, Боже ты мой! Я и позабыла, какая вы у нас теперь важная птица, господин, мистер, сеньор или как вас там...

– Для этого типа я был и буду «господином», другого он не заслуживает. А что касается тебя, то мне больше понравилось бы слово «любимый».

Саше это обращение тоже пришлось по вкусу, и несколько минут они с упоением репетировали. А потом, угомонившись в объятиях любимого, Александра сказала:

– Ты говорил ночью, что ты мой, что пойдешь со мной до конца. Ты еще не передумал?

Рэй красноречиво закатил глаза – о, эти несносные женщины!.. Вечно им требуются доказательства аксиом.

– Наверное, передумал бы – если б только мог. Куда прикажешь?

– Рэй, то, что я сейчас скажу, очень серьезно. Я собираюсь уничтожить этого человека. И ты мне поможешь.

Через три недели, октябрьским утром – пасмурным, чреватым холодным осенним дождичком, – звенигорский автобус мчал Александру к губернскому граду Воронску. Откинувшись в высоком кресле и глядя за окно на проносящиеся мимо поля и леса, подернутые серой дымкой, она ушла в себя – так глубоко, что если б кто-нибудь случайный заглянул в эту бездну, его душа похолодела бы...

Позади была душераздирающая встреча с родным домом: холодным, нежилым, покрытым толстым саваном пыли, со скелетами цветов в горшках, погибших Бог знает сколько лет назад... Сердобольная соседка, у которой еще при жизни Тамары Васильевны хранился запасной ключ от квартиры, ходила их поливать, но разве заменит чужая рука заботливую хозяйскую?.. Только любимый мамин кактус, который они вместе покупали в Воронске, в цветочном магазине на Плехановской, каким-то чудом выжил. Стоял больной, покрытый уродливой коростой, с пожелтевшими у основания колючками – но все-таки не сдался одиночеству и смерти. Над этим кактусом, одна в пустой квартире, Александра плакала во второй раз с тех самых пор.

«Милый ты мой бедняга! До чего же мы с тобой сейчас похожи: оба искорежены, но не сломлены, оба еще топорщимся, выставляем свои колючки – как будто кого-то они могут всерьез напугать... Но ты прав, маленький уродец: даже умирая – не надо сдаваться! Надо изо всех сил тянуться к солнцу и свету. А вдруг произойдет чудо – и ты еще зацветешь, и пойдешь в рост, и покроешься молодыми зелеными пупырышками-»детками»?.. Ты только дотяни до весны, малыш! Я тебя пересажу, подкормлю, вылечу, и все у нас будет хорошо. Все будет хорошо!»

Позади осталось смиренное кладбище с тремя дорогими могилами: дед-фронтовик занял здесь место для жены и дочери в семидесятом году, когда его единственная внучка еще не родилась. Позади были соседи, у которых уже подрастали внуки – отпрыски Сашиных ровесников, с кем она в детстве штурмовала деревья и заборы и до упаду играла «в выбивного». И соседские вздохи сочувствия пополам с косыми взглядами, и визит к Ольге Ивановне, постаревшей и сильно сдавшей... Позади были все хлопоты, связанные с наследством, обустройством кладбищенской оградки, выплатой долгов, исполнением некоторых формальностей, и так далее, и тому подобное.

Она сделала для своего родового гнезда все, что могла сделать за такой короткий срок. Самое главное – она уберегла его от продажи, от чужих рук и чужих душ. Но потратить на все это больше времени она просто не могла себе позволить! Сегодня утром Александра в последний раз обошла две маленькие комнатки, проверила все краны, перекрыла воду и газ, заглянула в каждый уголок, попрощалась с кактусом – и, подхватив дорожную сумку, решительно повернула ключ в замке. Соседке-старушке, которой она оставила немного денег за труды и которую попросила по-прежнему присматривать за квартирой, Саша сказала, что едет в Воронск хлопотать о восстановлении в институте и не знает, когда вернется.

Она и в самом деле не знала этого. Знала только, что вернется обязательно.

Добравшись до Воронска, Саша назвала водителю такси Саша назвала адрес в одном из так называемых «спальных» районов Воронска, удаленном от центра. Там жила бывшая однокурсница – девчонка, не блиставшая особыми талантами, но порядочная и неболтливая. Вернее, она там уже не жила, а бывала, так как недавно вышла замуж и перебралась к супругу. С однокомнатной же квартирой на окраине пока ничего не решили, и хозяйка без лишних вопросов согласилась за небольшую плату сдать ее на любой срок Сашке Александровой, воскресшей из небытия.

С кредитной карточкой, которую открыл на ее имя господин Рэймонд Кофи, генеральный директор представительства «Мазино индустрик» в Москве, и с небольшой наличностью в долларах и рублях Александра могла бы позволить себе поселиться хоть в гостинице «Брно» на Плехановской. Но, во-первых, она предусмотрительно не хотела привлекать к себе лишнего внимания, а во-вторых, не собиралась попусту транжирить чужие деньги, предназначенные для серьезного дела.

«Рэй, милый мой! – с нежностью думала любовница господина Кофи, вспоминая свои короткие и бурные „московские каникулы“. – Кто еще мог сделать для меня столько?!»

Однокурсница, которой она позвонила накануне, уже ждала на своей прежней квартире. За сорок минут обеденного перерыва (Лена работала в заводской многотиражке) она успела зацеловать Сашу, немного всплакнуть, накормить ее, расспросить, рассказать о собственном житье-бытье, объяснить, что к чему, и пригласить к себе в гости на сегодняшний вечер. После чего вручила своей жиличке ключ и упорхнула.

Спустя полчаса вышла из дома и Александра – несмотря на зарядивший все-таки дождь. Для нее было слишком большой роскошью откладывать на завтра визит, от которого она ждала многого – и именно сегодня. Она уже потеряла целых семь лет, и больше не собиралась ждать ни дня.

Прежде всего она направилась к газетному киоску и спросила «Воронский колокол». Киоскерша взглянула на нее как-то странно:

– Что вы! Субботнего номера давным-давно нет, его обычно раскупают в течение получаса. Вот себе один оставила, читаю.

– А можно мне на него взглянуть? Мне нужен только телефон редакции.

– Это пожалуйста.

Старушка протянула ей малоформатную «толстушку» в шестнадцать страничек.

«Во дает Данька! – с уважением подумала Саша, переписывая в блокнот единственный номер телефона, указанный на последней полосе, рядом с фамилией редактора. – Чтоб в наше время держать тираж двадцать тысяч и все продавать до номерочка... Тут надо покрутиться!»

Она купила у той же киоскерши жетон и отправилась на поиски работающего телефона-автомата. Его удалось обнаружить в пределах квартала. Занятый номер ответил с четвертого или пятого набора – зато сразу тем голосом, который Александра жаждала услышать.

– Алло! – Саша постаралась изменить голос, хотя вероятность, что ее узнают, была и без того ничтожна. – Я говорю с редактором «Воронского колокола»?

– Вы угадали. А я с кем говорю?

– Это неважно... Вернее, важно, но мне, пожалуй, лучше представиться при встрече. У меня есть важная информация, которая наверняка заинтересует вашу газету. Я могла бы подъехать к вам прямо сейчас, и вы обо всем узнаете.

– Хорошо... – В голосе редактора слышалось сомнение. – Раз вы говорите, что это важно – приезжайте. До пяти часов я буду на месте. Но не могли бы вы все-таки объяснить...

– Спасибо, до встречи! – Александра повесила трубку.

Редакция «Воронского колокола» занимала две комнатушки в здании научно-исследовательского института проблем агропромышленного комплекса. НИИ переживал сейчас далеко не лучшие времена и пытался хоть как-то удержаться на плаву, пользуясь своим удачным расположением в старом центре города – сдавал в аренду помещения.

Александра помнила «Колокол» еще со времен студенчества, тогда он уже шевелил своим языком. Помнила она и то, что кое-кто из ребят-старшекурсников проторил туда дорожку. Свободомыслящее руководство факультета закрывало на это глаза, хотя и не поощряло. Среди тех, кто откровенно сотрудничал с «Колоколом», был и Даня Кулик. А вот о том, что именно здесь он и «сделал себе имя», Саша узнала, конечно же, от Маринки, та все еще держала руку на пульсе провинциальной жизни.