Подполковник Худяков почувствовал, как в нем зашевелился охотничий инстинкт. Как когда-то в Афгане, перед атакой на «духов», засевших в ущелье.

Подполковник ослабил узел галстука и еще раз перечитал короткий – в пятнадцать строчек – рапорт. Нет, не похоже на «утку»! Профессиональный нюх говорил офицеру милиции, что этот странный, как бы искусственно вылепленный след – не ложный, что он приведет его к добыче. Как же долго он выслеживал ее! Хитрый, ушлый старый зверь все время ускользал из рук охотника, пользуясь несовершенством законов, благоволением высоких покровителей, безгласностью своих жертв, утративших веру в справедливость... Но это должно было когда-нибудь случиться!

Кто эта неизвестная женщина? Откуда узнала о том, что должно произойти сегодня вечером? Может быть, одна из тех, кому надоело мириться с диктатурой беззакония?.. Иван Худяков не знал этого. Но если бы он знал, что за этим анонимным звонком стоит большой бородатый человек по имени Иванов-Вано... Тогда резкие складки на лбу подполковника немного разгладились бы, а его усталые глаза потеплели бы. И он больше не сомневался бы – доверять или не доверять своему нюху.

Они знали друг друга. В те времена, когда они вместе служили закону, Вано был младше возрастом, но старше по чину и, конечно, по статусу своей «конторы». Несмотря на все эти различия, они были очень близки. Они и теперь друг друга не забыли, хотя не виделись очень-очень давно. Они по-прежнему были рядом, потому что ни тот, ни другой с тех пор не запачкали своих рук подлостью.

Впрочем, само это выражение – «чистые руки» – было скорее из оборота Ивана Худякова. Вано сказал бы короче и проще: он человек.

Подполковник усмехнулся, но не потому, что вспомнил своего старого друга. Он подумал о том, что скажет ему завтра вернувшийся из командировки шеф управления, если он сегодня задержит с поличным судью Колчина. Вряд ли, однако, это будут слова благодарности...

Худяков подтянул узел галстука и нажал кнопку селектора.

– Марусева, Саблина, Корниенко – срочно ко мне!

Стоя у окошка в том крыле вокзала, где помещались билетные кассы, Александра видела забитую автомобилями привокзальную площадь как на ладони. Да вот беда, серому «седану» нашлось местечко лишь на самой окраине ряда, вдалеке от наблюдательного пункта, который заняла женщина в черном. А может быть, судья намеренно не хотел подъезжать ближе к центральному входу в роскошное старинное здание, чтоб не привлекать внимания.

Словом, всю финальную сцену этого трагифарса – сцену, разыгравшуюся стремительно и бурно, – главному режиссеру и сценаристу спектакля пришлось наблюдать как бы с галерки. Это ни в коей мере не устраивало Сашу, и она на чем свет стоит ругала «чертова медведя», категорически запретившего ей подходить ближе и вообще трогаться с места. Но ослушаться его не рискнула.

В шесть сорок девять судья Колчин – в длинном кашемировом пальто с поднятым воротником и шляпе, низко надвинутой на лоб, – быстрым шагом выдвинулся из темноты и тут же растворился в толпе у бокового входа, ведущего к камерам хранения. До встречи с мифической «Сюзанночкой» он должен был забрать из хранилища деньги вполне реальной Мариночки и убедиться, что с ними все в порядке.

Почти одновременно с этим из центральной «кулисы» вышел на сцену еще один персонаж: рыжая каланча в сапогах-ботфортах, доходящих ей почти до нижнего края свитера, который она, наверное, считала платьем. Проститутка окинула перспективу скучающим взглядом и двинулась вдоль длинного ряда машин, профессионально виляя задом. Никто не заподозрил бы, что ее интересует один-единственный и вполне конкретный «седан», но тем не менее она уверенно направилась именно к нему.

Как только деваха поравнялась с иномаркой судьи, она остановилась и пристально взглянула на номер. Потом девица открыла дверцу и нырнула на переднее сиденье. Представив себе реакцию Ашота Карапетяна, тень которого мелькнула возле машины секундой раньше, Саша мысленно пожалела его.

Кажется, путана еще не успела захлопнуть за собой дверцу, когда из боковой двери под неоновой вывеской «Камеры хранения» выскочил судья Колчин. Даже сквозь седое от грязи оконное стекло Александра видела, что с Эдуардом Михайловичем что-то неладно. Его шляпа сбилась на затылок, а руки, в которых по-прежнему не было никакой ноши, судорожно метались по лацканам пальто. Как безумный, судья озирался по сторонам, словно ища в толпе кого-то или что-то. Потом вытер ладонью лоб и со всех ног бросился к своей машине.

Конечно же, Александра знала причину судейского смятения – и гораздо лучше, чем сам Колчин! Бедного Эдуарда Михайловича ограбили. Ему не дали обещанную взятку. Ячейка автоматической камеры хранения под номером 1313 оказалась пуста.

Согбенная спина в кашемировом пальто быстро удалялась в сторону серого «седана», в котором в этот момент наверняка происходило нечто весьма интересное. Саша увидела, как Колчин сел на шоферское сиденье. В салоне загорелся свет, но тонированные стекла и расстояние мешали разглядеть что-либо внутри. А спустя несколько секунд машину окружили тени в камуфляжной форме.

Несколько зевак, оказавшихся в тот момент поблизости от серого «седана» номер 54-32 ВОР, стали свидетелями задержания двух мужчин и одной женщины. Разумеется, все трое шумно протестовали и заявляли о своих правах, но сопротивление оказал только один. Впрочем, оно было недолгим и успеха не имело. После того, как задержанных увезли, с места происшествия тихо отъехал бронированный «БМВ». Обстоятельства на сей раз оказались явно сильнее Ашота Карапетяна и его «секьюрити».

– Занавес! – сказала женщина в черном.

И отвернулась от пыльного окна.

22

Ничего не понимая, адвокат Елена Марковна Гольдштейн смотрела на записку, которую держала в руке. Собственно, это была даже не записка – скорее какой-то код. В первые мгновения Елене показалось, что на бумажке в клеточку изображены две пузатые заглавные буквы – «ВВ». Но потом, приглядевшись, она поняла, что это вовсе не буквы, а цифры: «1313». Черт побери, что сие могло означать?! Кому пришло в голову играть с ней в эти дурацкие шарады?..

Загадочное послание распространяло едва уловимый аромат французских духов. Оно абсолютно ни о чем не говорило Елене Марковне – кроме того, естественно, что она стала жертвой глупого розыгрыша. Но «дважды несчастливое» число против воли вызвало какое-то неприятное сосание под ложечкой. А еще неприятнее было, что где-то глубоко-глубоко в подсознании шевелилось: де жа вю? Все это уже было...

Елена Гольдштейн разорвала пахучую записку на мелкие кусочки и швырнула их на стопку грязных тарелок. Нет, пожалуй, с психоаналитиком ей придется поспешить!

Напрягая память, адвокат пыталась вспомнить какой-то существенный эпизод из своего прошлого, связанный с числом 1313, но не могла.

А вечером, придя домой, она вытащила из почтового ящика еще одно послание. Оно было более пространным, но не более понятным! Двойная «чертова дюжина» на тетрадном листке была снабжена восклицательным знаком, а ниже шли три слова, склеенные из вырезанных газетных букв: «ЗАВТРА ЖДИТЕ НОВОСТЕЙ». Елена Гольдштейн почувствовала себя героиней дешевого детектива, и чувство это, надо сказать, было не из приятных.

Однако ей не пришлось мучиться до завтра. В одиннадцатом часу позвонил шапошный приятель Сема Голобородько, тоже адвокат, и захлебываясь сообщил сенсационную новость: сегодня вечером задержан при получении взятки судья Колчин.

– Погоди, Сема! А откуда милиция узнала? Кто сообщил про взятку?

– Был анонимный сигнал. Звонила женщина, кажется, молодая. Личность не установлена.

– Женщина, молодая? Не может быть...

Последнюю фразу Елена Марковна произнесла уже в никуда: приятель отключился.

Внезапная догадка пронзила могз адвоката острым жалом. Она вспомнила, где встречала двойную «чертову дюжину»: ну конечно, это номер уголовного дела! Того самого... Елена Марковна как наяву увидела перед собой упрямую девчонку с зелеными глазами, опухшими от невыплаканных слез. «Александра Александровна Александрова... Ударение на букву „о“...»

В каком году это было? Ну да, в девяносто первом. Этой девчушке, Саше, тогда было девятнадцать. Теперь, значит, двадцать шесть... «Молодая женщина», конечно. Сколько ей тогда дали? Восемь лет, кажется. Прошло семь... Все правильно, по первой судимости редко кто сидит от звонка до звонка, она могла выйти на свободу еще года два назад. Но, видимо, вышла только теперь. Вышла – и решила свести счеты с теми, кто упрятал ее за решетку... Нет, не может быть! Бред... Такое бывает только в романах!

Ночью Елена Марковна не сомкнула глаз. А утром нашла в почтовом ящике, среди газет, новую записку.

«1313! ЗАВТРА НАСТУПИЛО...»

Ниже этой строчки под пунктом «1» был наклеен заголовок, целиком вырезанный из какой-то газеты: «ИЗВЕСТНЫЙ СУДЬЯ ПОДАЛ В ОТСТАВКУ». А вторым пунктом шел жирный вопросительный знак...

Так адвокат Елена Гольдштейн потеряла покой и сон. Анонимные послания больше не поступали, зато начались телефонные звонки, полные зловещего молчания. Елена Марковна выходила из себя, а после дрожащей рукой капала из пузырька корвалол. Но не решалась заговорить с живой пустотой в трубке.

Она боялась. Боялась не мести этой женщины – хотя, разумеется, отдавала себе отчет, чья фамилия должна стоять под цифрой «2». О нет! После того, как она лишилась самого дорогого – дочери, – какую еще кару они могли для нее придумать?.. Она боялась, что окажется права. Что это он, ее давний и, казалось, забытый грех вернулся, чтобы напомнить о себе.

Гольдштейн перевернула свои архивы и откопала старый блокнот с записями по уголовному делу номер 1313. Она восстановила в памяти все до мельчайших деталей, словно надеялась найти нечто такое, что могло бы служить ей оправданием, а ее тогдашней подзащитной – обвинением. Ей, наверное, стало бы легче, если б она могла кому-нибудь рассказать все. Но рассказать было некому.

Вечером третьего дня ее нервы не выдержали. Елена Марковна закричала срывающимся голосом:

– Александра, это вы? Я знаю, что это вы, ради Бога, не молчите!

– Нет, – глухо ответила пустота, – это не я. Я умерла в июле девяносто первого, в душегубке воронского следственного изолятора, забитого тараканами и моими товарками-уголовницами. На следующий день после суда, объявившего меня преступницей, и примерно за месяц до того, как мое тело отправили по этапу на чужбину. Вы помните меня, Елена Марковна?

– Бог мой, что вы такое говорите... Значит, вы... вернулись? Я рада за вас!

– В самом деле?!

– Конечно, вы можете мне не верить, но я на самом деле желаю вам добра. Как ваша мама? Помнится, она тогда перенесла операцию...

– Вот теперь я вижу, что вы меня помните! Мама умерла, Елена Марковна. Честно говоря, у нее не было никаких шансов меня дождаться.

– Боже мой!.. Извините, Саша, я не знала. Примите мои...

– Ну что вы! Такие мелочи... Откуда вам было знать, в самом деле. Вы же знаменитый адвокат, Елена Марковна, у вас столько обязанностей по выгораживанию воров, бандитов и убийц. Разве вам до нас, безвинно осужденных!

– Послушайте, Александра! Я вижу, вы не принимаете ни мою искренность, ни мои добрые чувства к вам. Что ж, наверное, вы имеете на это право! – Елена Гольдштейн почти кричала. – Тогда скажите прямо, что вам от меня нужно? Зачем вы меня мучаете этими детскими забавами – дурацкими записками, звонками?

– Ах, простите великодушно, Елена Марковна! Вам не понравились мои невинные шутки? Должно быть, за семь лет я разучилась шутить. Знаете ли, тюряга не слишком спобствует развитию интеллекта.

– Да прекратите же вы, ради Бога! Неужели я не заслуживаю даже того, чтобы поговорить со мной серьезно пять минут?! Чего вы хотите – отомстить? Может быть, убить меня? Сделайте одолжение!

– Какие ужасы вы говорите! Я же не убийца. Наверное, поэтому вам было не интересно меня защищать, и вы не стали, не так ли?

– Нет, я сойду с ума! Послушайте... Вы можете думать обо мне все что хотите, вы можете делать что хотите... Только умоляю вас, выслушайте меня! Да, я виновата перед вами, Александра. Очень виновата! Я должна была защищать вас, но не защитила. Но это совсем не потому, что... Словом, это не то, что вы думаете! Я собиралась...

Александра услышала в трубке судорожные всхлипы. Пора кончать эту телефонную пытку.

– Вас попросили этого не делать. Не так ли, Елена Марковна?

– Да... Он позвонил... накануне. Специально, чтобы я не успела опомниться. Он дал понять, что если я не проявлю «понимание момента», с моей дочерью может что-нибудь произойти. Что-то ужасное...

– Так я и думала.

– Поймите меня, Александра! У вас тоже была мать, она вас любила... Я не могла поступить иначе. Эти люди не шутят! Только это нам не помогло, нам с дочкой...

– Кто вам звонил, Елена Марковна?