Гийом Мюссо - Бумажная девушка

Одного упоминания о еде оказалось достаточно, чтобы ее словесная мельница заработала снова, но то, что приводило меня в ужас всего лишь несколько часов назад, теперь звучало в моих ушах веселой и дружелюбной музыкой:

– А еще энчилады! Вы знаете энчилады? – воскликнула Билли. – Я это обожаю, особенно с курицей, когда они хорошо обжарены в сухарях. Но, знаете, их еще можно приготовить со свининой или с креветками! А вот чипсы начос не по мне. А эскамолес? Вы их никогда не ели? Тогда вам их надо обязательно попробовать! Представляете, это личинки муравьев! Супермегаизысканно, до такой степени, что их иногда называют муравьиной икрой. Странно, правда? Я их однажды ела. Это было во время поездки с подружками в…

– Разумеется, после «Бугатти» это может показаться жалким… – заметила Билли с ноткой разочарования в голосе.

Южный пригород Сан-Диего – 19 часов. Старый и полутемный ангар убогой автомастерской

Она устроилась на переднем сиденье машины, «Фиата-500» 1960-х годов без хрома и без колпаков на колесах. Именно ее Сантос, владелец автомастерской, которого нам рекомендовали садовники, пытался продать нам с таким видом, будто это был семейный экипаж.

– Конечно, комфорт весьма ограниченный, но вы можете мне поверить: машина крепкая!

– И все-таки что за идея пришла вам в голову перекрасить ее в ярко-розовый цвет!

– На этой машине ездила моя дочь, – объяснил мексиканец.

– Ай! – Билли ударилась головой. – Скажите лучше, что это машина Барби, с которой играла ваша дочь!

Я тоже сунул голову в салон.

– Заднее сиденье вырвано, – констатировал я.

– У вас будет больше места для багажа!

Пытаясь заставить его поверить, что я понимаю хоть что-нибудь, я осмотрел фары, поворотники и задние фонари.

– Вы уверены, что они соответствуют нормам?

– В любом случае, мексиканским нормам они соответствуют.

Я посмотрел на телефон, проверяя, который час. Мы, как и было договорено, получили двадцать восемь тысяч долларов, но между визитом к ростовщику и поездкой на такси в гараж мы потеряли много времени. Эта машина годилась только на металлолом, но так как у нас не было прав, мы не могли ни взять в аренду, ни купить нормальный автомобиль по официальным каналам. У этой машины было преимущество – мексиканские номера, которые могли облегчить нам переход через границу.

Наконец, Сантос согласился уступить ее нам за тысяча двести долларов, но нам пришлось сражаться больше четверти часа, пытаясь втиснуть мой большой чемодан и вещи мадам в такое ограниченное пространство.

– Это не эту машину называли «баночкой йогурта»? – спросил я, призвав на помощь все свои силы, чтобы закрыть-таки багажник.

– El bote de yogur? – перевел Сантос, делая вид, что не понимает связи между молочным продуктом и развалюхой, которую ему удалось нам загнать.

На этот раз я сел за руль, и мы пустились в путь не без некоторых опасений. Была уже ночь. Мы оказались не в самом уютном месте Сан-Диего, и я с трудом разобрался в череде паркингов и торговых зон, прежде чем выехать на дорогу восемьсот пять, которая вела к пограничному посту.

Шины попискивали, мотор гнусаво фыркал, и эти звуки «Фиата» заменили яростное гудение «Бугатти».

– Переключите на вторую, – предложила Билли.

– Ставлю вас в известность, что я уже на четвертой!

Она посмотрела на спидометр, который едва дотягивал до семидесяти километров в час.

– Вы на пределе, – разочарованно констатировала она.

– Заметьте, так мы можем быть уверены, что не превысим скорость.

Как бы там ни было, наша таратайка довезла нас до огромного пограничного поста, который позволял попасть в Тихуану. Как это часто бывало, здесь скопились машины, и царило оживление. Встав в очередь «Только в Мексику», я повторял последние указания моей пассажирке:

– Обычно в этом направлении мы почти не рискуем нарваться на контроль, но если это случится, это тюрьма и для вас, и для меня. И на этот раз на скорости нам не прорваться! Поэтому мы не будем играть в идиотов, согласны?

– Я вся превратилась в слух, – заверила меня Билли, хлопая ресницами, как Бетти Буп[38].

– Все очень просто: вы не открываете рта и даже не моргаете. Мы с вами честные мексиканские работяги, возвращаемся домой. Понятно?

– Vale, señor[39].

– И если бы вы смогли прекратить действовать мне на нервы, я бы немного передохнул.

– Mui bien, señor[40].

В кои-то веки удача нам улыбнулась: меньше чем за пять минут мы оказались на другой стороне без проверки и препятствий.

Мы продолжали ехать вдоль побережья, как делали до этого. К счастью, бывший владелец машины установил в ней старую кассетную магнитолу. К сожалению, единственной кассетой, которую мы обнаружили в бардачке, оказался альбом Энрике Иглесиаса, который обрадовал Билли, а мне ездил по ушам до самой Энсенады.

Там внезапно разразилась гроза, и на нас обрушился потоп. Ветровое стекло было крошечным, а примитивные «дворники» настолько не справлялись с плотной пеленой дождя, что мне приходилось часто высовывать руку, чтобы их расцепить.

– Остановимся при первой возможности?

– Я собиралась вам это предложить!

В первом мотеле на нашем пути не оказалось свободных мест. Видимость была меньше трех метров. Вынужденный тащиться со скоростью двадцать километров в час, я вызывал упреки автомобилистов, ехавших за мной следом. Более получаса они сопровождали меня нетерпеливыми и сердитыми гудками.

В конце концов мы нашли приют в Сан-Тельмо в мотеле с не слишком удачным названием «Каса дель Соль» – Дом Солнца – с мигавшей вывеской и успокаивающей надписью «Есть свободные места». Оценив состояние машин, оставленных на парковке, я догадался, что место едва ли обладает очарованием и комфортом гостиниц «Ночлег и завтрак», но, с другой стороны, мы были не в свадебном путешествии.

– Берем один номер, да? – поддразнила меня Билли, толкая дверь комнаты портье.

– Одну комнату с двумя кроватями.

– Если вы полагаете, что я на вас наброшусь…

– Ничуть этого не боюсь, я не садовник, я не в вашем вкусе.

Портье приветствовал нас ворчанием. Билли потребовала, чтобы он сначала показал наш номер, но я уже схватил ключ и расплатился.

– Мы все равно не можем ехать дальше: льет как из ведра, а я совершенно без сил.

Одноэтажное здание изогнулось подковой вокруг дворика, усаженного высохшими деревьями, чьи хрупкие силуэты сгибались на ветру.

Комната, в чем не было ничего удивительного, оказалась спартанской, плохо освещенной, пахнувшей сомнительными жидкостями и обставленной мебелью, которая была в моде еще при Эйзенхауэре. На столике с колесиками стоял огромный телевизор с динамиком, расположенным под экраном: одна из тех моделей, которую ищут любители гаражных распродаж.

– Вы отдаете себе отчет в том, что благодаря этому экрану люди видели первые шаги человека по Луне или даже узнали об убийстве Кеннеди! – сострила Билли.

Из любопытства я попытался включить аппарат и услышал слабое шипение, но картинка так и не появилась.

– В любом случае мы не собираемся смотреть финал Суперкубка по этому ящику…

В ванной комнате душевая кабина была просторной, но кран покрывала ржавчина.

– Вы же знаете правило, – улыбнулась мне Билли. – Надо заглянуть за прикроватную тумбочку, чтобы понять, вытирали ли в номере пыль.

Сопровождая слова действиями, она сдвинула с места маленькую тумбочку и вскрикнула.

– Вот мерзость! – сказала она, давя лодочкой таракана.

Потом Билли повернулась ко мне, ища в моих глазах капельку поддержки:

– Мы устроим наш маленький мексиканский ужин?

Но мой энтузиазм уже остыл:

– Послушайте, здесь нет ресторана, дождь льет как из ведра, я вымотан до предела, и сейчас не слишком жарко, чтобы садиться в машину и опять куда-то ехать.

– Понятно, вы такой же, как и все, только обещать горазды…

– Согласен, я ложусь спать!

– Подождите! Пойдем выпьем по стаканчику. Мы же видели маленький бар по дороге сюда, до него меньше пятисот метров…

Я снял обувь и улегся на одну из кроватей:

– Отправляйтесь туда без меня. Уже поздно, завтра нам предстоит долгий путь. И потом, я не люблю бары. Во всяком случае, придорожные бары.

– Отлично, я пойду без вас.

Билли отправилась в ванную комнату, захватив с собой кое-что из вещей. Я видел, как через несколько минут она вышла оттуда в джинсах и приталенной кожаной куртке. Молодая женщина готова была уйти, но я чувствовал, что ей что-то не дает покоя.

– Вы недавно сказали, что вы не в моем вкусе… – начала она.

– Да?

– А какой мужчина, по-вашему, в моем вкусе?

– Ну, к примеру, этот мерзавец Джек. Или этот Эстебан, который не переставал вас лапать во время поездки, поощряемый вашими призывными взглядами и провокационным нарядом.

– Вы действительно такой меня видите или просто хотите обидеть?

– Честно говоря, вы такая и есть, и мне это известно лучше, чем кому-либо другому, так как это я вас создал.

Лицо Билли стало замкнутым, и, ни слова не говоря, она взялась за ручку двери.

– Подождите, – сказал я, догоняя ее на пороге. – Возьмите хотя бы немного денег.

Билли с вызовом посмотрела на меня:

– Если бы вы действительно хорошо меня знали, то вы бы помнили, что я ни разу в жизни не заплатила в баре сама…

* * *

Оставшись в одиночестве, я принял теплый душ, заново перебинтовал щиколотку и открыл чемодан, чтобы найти, во что переодеться на ночь. В чемодане, как и говорила Билли, меня ждал мой компьютер, который показался мне каким-то зловещим. Я побродил несколько минут по комнате, открыл шкаф, чтобы повесить туда куртку, и принялся безрезультатно искать подушку. В ящике одной из тумбочек у кровати рядом с дешевым изданием Нового Завета я нашел пару книг, очевидно забытых предыдущими постояльцами. Одной из них оказался роман Карлоса Руиса Сафона[41] «Тень ветра». Я помнил, что дарил такую книгу Кароль. Другая называлась «La Compagnia de los Ángelos», и мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что это мой первый роман «Компания ангелов» в переводе на испанский язык. Я с любопытством перелистал его. Человек, читавший книгу, подчеркнул некоторые фразы и кое-где оставил заметки на полях. Я не смог бы сказать, понравилась ему моя книга или нет, но в любом случае история не оставила его равнодушным, а это было для меня самым главным.

Повеселев после такой неожиданной находки, я устроился за крошечным письменным столом, покрытым пластиком, и включил компьютер.

А что, если желание вернулось? Вдруг я смогу писать снова!

Система запросила мой пароль. Я чувствовал, как опять постепенно нарастает тревога, но пытался убедить себя, что это возбуждение. Когда на экране возник райский пейзаж, я запустил программу работы с текстом, и она открылась на чистой сияющей странице. Вверху мигал курсор, готовый сдвинуться с места, как только мои пальцы побегут по клавиатуре. Мой пульс участился, сердечную мышцу как будто сжимали тисками. У меня закружилась голова, к горлу подступила тошнота… и тошнота настолько сильная, что мне пришлось выключить компьютер.

Проклятье.

Творческий застой, синдром чистого листа… Мне никогда не приходило в голову, что такое может случиться со мной. Я считал, что вдохновение покидало только интеллектуалов, которые принимали позу, глядя на себя пишущих, а не такого любителя художественного вымысла, как я, придумывавшего истории с тех пор, когда ему было десять лет.

Чтобы творить, некоторым художникам требовалось ввергать себя в отчаяние, если этого отчаяния в них было недостаточно. Другие использовали как искру свою печаль или свои провалы. Фрэнк Синатра сочинил «Так глупо желать тебя», расставшись с Авой Гарднер. Аполлинер написал «Мост Мирабо» после своего разрыва с Мари Лорансен. А Стивен Кинг часто рассказывал, что написал «Сияние» под воздействием алкоголя и наркотиков. Мне, чтобы писать, никогда не требовался допинг. Многие годы я работал каждый день – включая Рождество и День благодарения, – чтобы дать волю моему воображению. Когда я начинал писать, все остальное не имело значения: я жил в другом мире, в трансе, в продолжительном гипнотическом состоянии. В эти благословенные периоды писательство было наркотиком, более действенным, чем самый чистый кокаин, дающим больше наслаждения, чем самое безумное опьянение.

Но теперь все это было далеко. Очень далеко. Я отказался от писательства, и писательство отказалось от меня.

* * *

Туба с успокоительными. Не стоит считать себя сильнее, чем я есть на самом деле, и смиренно принять свою зависимость.