Гийом Мюссо - Бумажная девушка

Волосы в искусном беспорядке, гламурные солнечные очки, стиль богемный и немного ретро: короткое платье, косуха «Перфекто», ботильоны на высоких каблуках. В руке она держала винтажную дорожную сумку. Для любой женщины это было бы «чересчур», но Аврора выглядела безупречно.

– Уезжаешь?

– Завтра вечером у меня концерт в Токио.

– В Киои-холле? – спросил я, сам удивленный тем, что я помню место, где она играла, когда я сопровождал ее в турне по Японии.

Взгляд Авроры зажегся:

– Ты помнишь тот старый «Плимут», который ты арендовал? Мы долго кружили по городу, чтобы найти зал, и я приехала за три минуты до начала моего выступления. Мне пришлось переводить дыхание на сцене, так я бежала!

– И все-таки ты хорошо сыграла.

– А после концерта мы ехали всю ночь, чтобы посмотреть «кипящую преисподнюю» в Беппу[66]!

Воспоминания об этом эпизоде погрузили нас обоих в ностальгию. Да, и у нас были мгновения счастья и легкости, и не так давно…

Аврора нарушила наполовину неловкое, наполовину завораживающее молчание, извинившись за поведение Рафаэля Барроса. Она звонила мне ночью, чтобы узнать о моем самочувствии, но меня не было в номере. Пока посыльный занимался ее чемоданами, я коротко рассказал ей о том, что случилось с Билли. Она с интересом слушала меня. Я знал, что ее мать умерла в тридцать девять лет от поздно выявленного рака груди. После этой внезапной смерти Аврора стала не то чтобы ипохондриком, но очень заботилась о своем здоровье и о здоровье своих близких.

– Кажется, твоя девушка серьезно больна. Как можно быстрее вези ее к компетентному врачу. Если хочешь, я могу тебе кое-кого порекомендовать.

– Да?

– Профессор Жан-Батист Клузо, он бесподобный диагност. Что-то вроде французского доктора Хауса. Он возглавляет кардиоцентр в Париже и бо́льшую часть времени посвящает созданию полностью искусственного сердца, но если ты придешь к нему от моего имени, профессор тебя примет.

– Он твой бывший любовник?

Аврора подняла глаза к небу:

– Профессор – настоящий меломан, он часто приходит на мои концерты в Париже. А когда ты его увидишь, то поймешь, что он далеко не Хью Лори! Но он гений.

Продолжая говорить, она включила свой «Блэкбери» и принялась искать среди контактов номер телефона врача.

– Я его тебе перешлю, – пообещала Аврора, садясь в машину.

Служащий закрыл дверцу, а я смотрел вслед автомобилю, удалявшемуся в направлении массивных ворот, охранявших въезд в комплекс. Но проехав метров пятьдесят, такси остановилось посредине аллеи, из него выпорхнула Аврора. Она вернулась, чтобы торопливо поцеловать меня, вынула из кармана цифровой плеер, надела на меня наушники и ушла.

Я чувствовал на губах вкус ее языка, в голове звучали музыка и слова песни, которую запрограммировала Аврора. Это была самая красивая композиция Элвиса, с которой я познакомил ее, когда мы были достаточно влюблены, чтобы дарить друг другу песни:

Maybe I didn’t treat you

Quite as good as I should have

Maybe I didn’t love you

Quite as often as I could have

…

You were Always On My Mind

You were Always On My Mind

* * *

Возможно, я не всегда обращался с тобой

Так хорошо, как следовало.

Возможно, я не любил тебя

Так часто, как мог.

(Но) Я все время думал о тебе.

Я все время думал о тебе.

Удивительно, но в отеле оказалась замечательная библиотека!

Судя по всему, от щедрости эмира выиграла не только клиника. Больше всего поражали анахронизм и «элитарность» этого места: вполне можно было подумать, что находишься в читальном зале престижного англосаксонского университета, а не в библиотеке курортного клуба. Тысячи элегантно переплетенных томов выстроились на полках, опиравшихся на коринфские колонны. В этой уютной и интимной обстановке тяжелые резные двери, мраморные бюсты и старинные деревянные панели на стенах переносили вас на несколько веков назад. Единственной уступкой современности были компьютеры последней модели, стоявшие в шкафчиках орехового дерева.

Я был бы счастлив работать в таком месте, когда был подростком. В моем доме не было даже письменного стола. Я делал домашние задания, запершись в туалете, положив доску на колени вместо крышки стола и надев на голову строительную каску, чтобы заглушить вопли соседей.

Даже библиотекарша в круглых очках, мохеровом пуловере и юбке из шотландки производила впечатление человека, телепортированного из другой Вселенной. Пока я перечислял книги, которые я хотел бы посмотреть, она мне призналась, что я ее первый «читатель» за день:

– На отдыхе постояльцы отеля предпочитают пляж книгам Георга Вильгельма Фридриха Гегеля.

Я улыбнулся, когда она принесла стопку книг и в качестве бонуса чашку горячего шоколада, сдобренного мексиканскими специями.

Чтобы читать при естественном освещении, я сел у больших окон рядом с небесной сферой Коронелли[68] и без промедления принялся за работу.

* * *

Атмосфера располагала к работе. Тишину нарушало только шуршание переворачиваемых страниц и мягкое скольжение моей ручки по бумаге. На столе передо мной я открыл несколько справочных изданий, с которыми я познакомился во время учебы: «Что такое литература?» Жан-Поля Сартра, «Lector in fabula»[69] Умберто Эко и «Философский словарь» Вольтера. За два часа я исписал заметками с десяток страниц. Я был в своей стихии: окруженный книгами, в мире душевного покоя и размышлений. Я снова чувствовал себя преподавателем литературы.

– Вау! Это же почти университет! – воскликнул Мило, некстати вваливаясь в торжественный зал.

Он поставил сумку рядом с креслами в стиле «чарльстон» и нагнулся к моему плечу.

– Ну как, нашел что-нибудь?

– Пожалуй, у меня есть план сражения, при условии, что ты согласишься мне помогать.

– Разумеется, я тебе помогу!

– Тогда нам надо распределить роли, – сказал я, надевая на ручку колпачок. – Ты возвращаешься в Лос-Анджелес и пытаешься найти последний бракованный экземпляр. Я знаю, что это невыполнимая миссия, но если его уничтожат, Билли умрет, в этом я уверен.

– А ты чем займешься?

– Собираюсь отвезти ее в Париж на консультацию к профессору, которого мне посоветовала Аврора, чтобы хотя бы попытаться замедлить болезнь, но главное…

Я собрал мои записи, чтобы объяснение было наиболее ясным.

– Главное?

– Я должен написать третий том моего романа, чтобы отправить Билли в мир вымысла.

Мило нахмурился:

– Не совсем понимаю, каким образом написание книги отправит Билли именно в ее мир?

Я взял мой блокнот и на манер доктора Филипсона попытался изложить основные пункты моего расследования.

– Реальный мир – это тот, в котором живем мы, ты, Кароль и я. Это настоящая жизнь, поле, на котором мы можем действовать и которое мы делим с себе подобными: с людьми.

– Пока я с тобой согласен.

– Мир вымысла, напротив, – это мир воображаемый, мир мечтаний. Он отражает субъективное восприятие каждого читателя. Именно там жила Билли, – объяснял я, подкрепляя мою речь краткими записями:

– Продолжай, – потребовал Мило.

– Как ты сам сказал, Билли могла пересечь границу, разделяющую эти две модели, из-за типографского брака: в ста тысячах экземпляров моей книги не пропечаталась вторая половина страниц. Это то, что ты назвал «входной дверью»:

– Гм, гм, – одобрил Мило.

– Итак, в настоящий момент мы находимся рядом с Билли, умирающей в чужом для нее окружении.

– И единственный способ ее спасти, – подскочил он, – это найти бракованный экземпляр, чтобы она не умерла в реальной жизни…

– А потом отправить Билли в мир вымысла, написав третий том моей книги. Это будет для нее «дверь выхода» из реального мира.

Мило с интересом посмотрел на мою схему, но я ясно видел, что его что-то смущает.

– Ты все еще не понимаешь, как написание третьего тома поможет ей вернуться, так?

– Не совсем.

– ОК, ладно. Ты все поймешь. По-твоему, кто создает вымышленный мир?

– Ты! То есть я хотел сказать – писатель.

– Да. Но не он один. Я делаю только половину работы.

– А кто делает другую половину?

– Читатель…

Мило посмотрел на меня с еще более недоуменным видом.

– Посмотри, что написал Вольтер в 1764 году, – сказал я, передавая ему мои записи.

Он нагнулся над моими листками и прочитал вслух:

– «Самые полезные книги – это те, в которых читатели сами додумывают половину».

Я встал со стула и продолжил убежденно произносить мой доклад:

– По сути, что такое книга, Мило? Всего лишь буквы, выстроенные в определенном порядке на бумаге. Чтобы рассказ существовал, недостаточно финальной точки. В моих ящиках лежат начатые, но неопубликованные рукописи, но я считаю эти истории мертвыми, потому что их ни разу никто не прочел. Книга обретает плоть только во время чтения. Это читатель дает ей жизнь, создавая образы, которые и составят тот вымышленный мир, где существуют персонажи.

Наш разговор прервала библиотекарша, которой нечем было заняться. Она предложила Мило чашку шоколада со специями. Мой друг отпил глоток, потом заметил:

– Каждый раз, когда одна из твоих книг появляется в книжных магазинах и начинает жить самостоятельно, ты всегда говоришь мне, что больше она тебе не принадлежит…

– Правильно! Она принадлежит читателю, который принимает эстафету, делая персонажи своими и позволяя им жить в его голове. Иногда читатель интерпретирует по-своему некоторые пассажи, придавая им смысл, который я изначально в них не вкладывал, но в этом и заключается часть игры!

Мило внимательно слушал меня и одновременно писал в моем блокноте:

Я твердо верил в эту историю. Всегда думал, что произведение существует по-настоящему только благодаря отношениям с читателем. Я сам, с тех пор как научился читать, всегда старался максимально углубиться в вымышленный мир романов, которые мне нравились, предвкушая, выстраивая тысячу гипотез, стараясь опередить автора и продолжая в моей голове историю персонажей еще долго после того, как я перевернул последнюю страницу. Воображение читателя проникало в текст за границы слов и позволяло истории существовать в полной мере.

– Итак, если я правильно понял, с твоей точки зрения, писатель и читатель взаимодействуют, создавая вымышленный мир?

– Это не я говорю, Мило, а Умберто Эко! И Жан-Поль Сартр! – парировал я, протягивая ему раскрытую книгу, в которой я подчеркнул такую фразу: «Чтение – это пакт щедрости между автором и читателем; один доверяет другому, один рассчитывает на другого».

– А если конкретно?

– Конкретно: я начну писать новый роман, но только тогда, когда первые читатели откроют его для себя, вымышленный мир оживет, и Билли исчезнет из реального мира, чтобы вновь обрести свою жизнь в мире вымысла.

– Тогда я не могу терять ни минуты, – сказал Мило, устраиваясь перед экраном компьютера. – Я должен во что бы то ни стало отыскать последнюю бракованную книгу. Это единственный способ поддерживать жизнь Билли достаточно долго, чтобы у тебя было время написать новый роман.

Он открыл сайт «Мексикана Эйрлайнс».

– Есть рейс в Лос-Анджелес через два часа. Если я уеду немедленно, то буду в Макартур-парке к вечеру.

– Что ты собираешься там делать?

– Если ты рассчитываешь везти Билли в Париж, то ей понадобится фальшивый паспорт, и как можно быстрее. У меня остались кое-какие контакты, которые могут нам пригодиться…

– А твоя машина?

Мило открыл свою сумку-котомку, достал оттуда несколько пачек банкнот и разделил их на две равные части.

– Подручный Йошиды Мицуко приезжал за ней сегодня утром. Это все, что я смог за нее выручить, но эти деньги помогут нам продержаться несколько недель.

– А после этого нам придется скрести по сусекам.

– Да, и учитывая суммы, которые мы должны налоговым службам, ставлю тебя в известность, что мы в долгах на двадцать лет вперед…

– Об этом ты забыл мне рассказать, да?

– Думал, что ты и сам все понял.

Я постарался не драматизировать ситуацию:

– Мы пытаемся спасти жизнь, а это самая благородная вещь на свете, разве нет?

– Безусловно, – ответил Мило, – но эта девушка, Билли, она того стоит?

– Она из «наших», – сказал я, подбирая слова. – Мне кажется, что она могла бы принадлежать к нашей «семье», той, которую выбрали мы: ты, Кароль и я. Потому что в глубине души я знаю, что, по сути, она не слишком отличается от нас: под ее панцирем скрывается чувствительное и щедрое существо. Грубиянка с чистым сердцем, достаточно помятая жизнью.