Алекс Джиллиан - Бумажные цветы

— Да. Свою сестру. А вам, я смотрю, стало лучше?

— Да. Меня завтра выписывают. — не удержался и похвастался Ник. — Только что док сообщил, что я совершенно нормален.

— Как замечательно. Я рада за вас. — девушка отпустила глаза. И выражение ее лица говорило об обратных чувствах. — Простите, мне нужно идти. Удачи вам, Никита.

— Постойте, — воскликнул Ник, когда блондинка стремительно прошла мимо него. Она быстро обернулась. — Я не говорил, как меня зовут.

— Правда? — смутилась она. — Значит, я угадала.

Скворцов проводил ее растерянным взглядом. Что еще за чудеса в решете?

Но на этом сюрпризы не закончились. Вернувшись в палату, Никита застал там пожилую санитарку, лихо орудующую шваброй. Тетя Маша каждый день мыла у него полы, и предпочитала влажную уборку делать по вечерам.

— Подожди, сынок. Я почти закончила.

Ник остановился в дверях, наблюдая за незамысловатыми манипуляциями бодрой старушенции. Взгляд неожиданно зацепился за букет цветов на прикроватном столике. Сначала он принял их за живые, и только потом заметил, что стебли роз белые, как и сами соцветия. Бумажные цветы.

— Теть Маш, кто-то заходил, пока я был у Степанова? — спросил он.

— Нет. Никого не было. — женщина выпрямилась и оперлась на палку от швабры.

— А цветы откуда?

Марья Петровна проследила за взглядом Скворцова.

— А, это. Так, я нашла у дверей палаты. Вот и подумала, что тебе кто-то подбросил. — она улыбнулась. — Ишь ты, плейбой какой. Очаровал, поди, какую медсестричку. А красотища-то какая. Оригами, вроде, называется. Ты, давай, заходи. Я пошла. Работы непочатый край.

Ник на ватных ногах подошел к тумбочке, и, протянув руку, дотронулся до бумажных лепестков. Сердце в груди болезненно сжалось и затрепетало. Странная печаль обрушилась на него мощной лавиной. Он сел на кровать, не сводя глаз с цветов. Почему так больно, черт возьми?

— Вы уверены, что мне необходимо идти? — Ник в очередной раз поправил ворот рубашки, придирчиво разглядывая свое отражение в зеркале. Юля встала с дивана и подошла к брату. Ник наблюдал за ее движениями в зеркало.

— Ты не оторвал ценник. — улыбнулась она, убирая ненужную деталь. — Отлично выглядишь. Соня с ума сойдет.

Никита обернулся и посмотрел на мать.

— Мам, согласись, что это бредовая идея. Это вы убедили Софию позвонить мне.

— Вовсе нет. — Эмма Скворцова категорично покачала головой, улыбнулась. И Ник с печалью заметил лучики морщинок вокруг ее глаз и складки вокруг губ. Тревоги и печали состарили ее раньше времени. И он не мог не чувствовать своей причастности к каждой морщинке матери. — Девушка так долго ждала, когда ты поправишься. Она не раз просила нас взять ее с собой в больницу, но ты знаешь правила. Только близкие родственники имеют право на посещение.

— Мне все-таки очень неловко. Черт знает, что она обо мне думает. Может, считает, что я псих?

— Не пори горячку, Ник. — миролюбиво сказала Эмма. Юля встала рядом с матерью, и теперь обе смотрели на него с терпеливым пониманием. — Я знаю, что тебе сложно. Но Сонечка в курсе, как сложно далось твое выздоровление, сколько всего ты пережил. Я уверена, что ваше свидание пройдет замечательно. Трудным будет только первый шаг, но ты должен его сделать. Смотри, как все удачно складывается. Ты восстановился в институте, нашел хорошую работу, теперь и о личной жизни можно подумать.

Никита отвернулся от зеркала, сунул руки в карманы новых джинсов, взглянул на часы в своем мобильнике.

— Мне не нравится мой сотовый. — пробубнил он себе под нос. — Старомодный, тяжелый и функций мало.

— Да ты что! — возмущенно воскликнула Юля, обижено надув губки. — Это последняя модель. Мы с мамой выбрали тебе самый дорогой телефон, кучу денег потратили. А он, видите ли, недоволен.

— Странно, что за полтора года моего отсутствия технологии не особо продвинулись вперед. — попытался реабилитироваться Ник. Юлька подбоченилась, воинственно вздернув подбородок.

— Как видишь, машину времени еще не изобрели, как и лекарство от старости. — саркастически заметила она.

— С первой зарплаты ноут нужно поменять. Я вчера едва не поседел, пока электронку настраивал. Тугодумающая громадина все нервы мне вымотала.

— Вот мужики! — улыбнулась Эмма Скворцова. — Ему на свидание идти, а он о своей технике беспокоится.

— Да, ты права. Я придаю много значения мобильным устройствам. За ними будущее. И у меня такое впечатление, что я уже где-то видел совершенно иное устройство, тонкий дисплей и многофункциональная система внутри.

— Кто знает, где ты блуждал так долго, Ник. — мягко, но не без иронии, произнесла Эмма. — Возможно, тебе приоткрылись тайны будущего.

— Издеваешься? — нахмурился Никита. Юля прыснула от смеха, но ее веселье получилось каким-то наигранным и напряженным.

— А что ты смеешься, Юль. — оговорила свою дочь Эмма. — Написал же писатель, фамилии не помню, о крушении лайнера, один в один повторяющего столкновение Титаника с айсбергом, причем за много лет до катастрофы. В жизни ничему не стоит удивляться.

— Мудрые слова. — согласился Ник.

— Проваливай уже. — буркнула Юля, грозно взглянув на брата. — Ты итак полтора года отлынивал. Не заставляй девушку ждать.

6 июня 2006 г.

«Вот уж не думал, что когда-нибудь начну вести дневник. Я всегда думал, что писанина в тетрадках о розовых соплях и несчастной любви вперемешку с полюбившимися стишками лириков — удел девчонок в период полового созревания. И на тебе! Три дня, как „на воле“, а желание сесть за комп и напечатать пару строк о собственных мыслях, усиливается и не остывает. Словно навязчивая идея. Только кому это надо? Мне? А зачем?

Уверен, что Степанов завел бы на этот счет долгую и нудную беседу о работе подсознания, о стремлении к синхронизации мысли, и упорядоченному анализу навалившихся на меня обновлений. И прав, ведь. Зануда.

В голове столько мусора, что появляется стойкое желание использовать кнопку „delete“. Но я не компьютер, и не могу так просто избавиться от захламляющих мозг странных мыслей. Во время нашего последнего разговора с Игорем Владимировичем я сказал ему, что ничего не помню из полутора лет, проведенных в больницах. И не солгал. А еще я сказал, что чувствую себя так, словно только вчера вышел из сломанного автобуса. Сейчас ощущения изменились. Я изменился. Стал старше, что ли… Мысли, представление о жизни, окружающий меня мир — все стало иным. Но самые глобальные перемены произошли внутри. Тут даже не полтора года, а словно целая жизнь была прожита мною, но без меня. Ух! Каково звучит! Наверно, Степанов меня рано выписал, но я не жалуюсь. Констатирую факт, так сказать.

И еще меня не покидает чувство, что я что-то забыл или потерял. Не могу объяснить, но ощущение весьма гнетущее и неприятное. Вчера я гулял по поселку, и вдруг понял, что должен находиться в другом месте, и мой дом не здесь. Все чужое. Грязные улицы, покосившиеся домики, алкаши, кучкующиеся на каждом шагу и соображающие на троих или пятерых, облезлые тощие кошки, и своры дворняг, постепенно превышающих численностью основное население поселка, до боли знакомые бабушки- сплетницы, неугомонные в своем желании знать все и обо всех, и обо мне в частности, магазинчики со скудным ассортиментом и годами не меняющимся персоналом, с неизменно нетактичным подходом к редким покупателям, трубы единственного завода, пускающие в небо грязно-серый дым, куда меня по счастливой случайности взяли на должность начальником смены. И никаких изменений в тихой размеренной жизни поселка, не единой новой постройки или свежего лица. Тоска. Я всерьез подумываю переехать в Москву. Там и возможностей больше. Можно и учиться и работать. А что? Средний бал успеваемости за четыре оконченных курса у меня выше среднего. Есть смысл рискнуть и сунуться в МГУ. Не возьмут на бесплатное, так я смогу оплачивать обучение, если с работой повезет. Голова на месте, руки тоже. Справлюсь.

Но это все планы, мечты и иллюзии. И для их реализации потребуется время и силы. И о маме с Юлькой нельзя забывать. Сколько можно маме вкалывать на заводе в ночные смены? Юлю тоже выучить надо, на ноги поставить.

Наверно, стоит написать о сегодняшнем дне. Если быть точным, о свидании с Соней Руслановой. Честно говоря, волновался страшно. Еще бы, так давно не виделись. Но волнение скорее было обосновано неизвестностью и незнанием мотивов Софии, настоявшей на встрече, а не робостью любовника, соскучившегося по своей девушке. Сонька сразу развела все мои сомнения и тревоги, встретила, как родного. Словно и не расставались никогда. Вся такая цветущая, счастливая, неугомонная. Повзрослела, похудела, и волосы отрастила до середины спины. Огонь, а не девушка. Шустрая, как электровеник. У меня аж в глазах замельтешило от ее стремительных передвижений по кухне, пока она хлопотала вокруг меня. Как в сказках говориться: накормила, напоила и спать уложила. Правда, я смотался, как только она заснула. Не по себе стало. Она ни о чем не спрашивала, не вела сложных разговоров, не заглядывала в будущее и не намекала на наши совместные планы с кольцами и Загсом, но я все равно сбежал, как последний трус. Соня — хорошая, веселая и добрая. С ней просто и легко, и временами очень приятно проводить время, но я не вижу ее в роли своей спутницы на оставшуюся жизнь. Если быть до конца честным, я никогда ее не любил. Влюбленность была. Симпатия, страсть. Но этого мало. А, может, я тороплюсь с выводами и пока просто не готов к серьезным отношениям. Что я могу ей предложить?

Я вернулся домой в подавленном и угнетенном настроении. Мама с Юлькой уже спали, и до утра я могу не волноваться об ожидающем меня допросе с пристрастием. Попытался поспать, но ничего не вышло. В мыслях сумятица, на душе тошно. Побродил по квартире и уселся за комп, теперь строчу какую-то ахинею. Потом сотру.

А с Сонькой… Не знаю, что делать. Наверно, не стоит так разбрасывать хорошими и преданными девушками. Посмотрим, что получится. Время расставит все по своим местам. Банальная фраза, а как прожить без банальностей, они на каждом шагу.

Еще я много думаю о маме. Я был зол на нее, когда она бросила нас с Юлькой и укатила со своим хахалем. А теперь мне стыдно. Мама заслужила свою капельку счастья. Капельку и получила. Я не спрашивал, как она рассталась со своим избранником, и сложно ли ей дался выбор между любовью к мужчине и любовью к своему ребенку. Наверно, для женщины и матери подобный выбор всегда очевиден. Она устала и искала забвения. Только сердце не обманешь. Даже боль, привычная боль бывает роднее и ближе, чем самая сладкая жизнь, если ты изменяешь себе. Попытка бегства от обязательств, от ответственности и собственной слабости и отчаянья, не решает проблемы, и почти всегда обречена на провал. Короткая передышка, чтобы собраться с мыслями и принять единственно верное решение. Мама вернулась. А, если бы, она осталась со своим любимым мужчиной?… Теперь я не уверен, что смог бы ее осуждать. Я вижу печаль в ее глазах, и мое сердце плачет вместе с ней. Если бы я мог чем-то помочь и облегчить ее боль. Если бы она сказала, я бы поехал на поиски ее любовника и умолял бы его вернуться. Но мама молчит, а я слушаю, как она плачет по ночам. Было бы легко обвинить еще и отца. Ведь именно он оставил нас разбираться с проблемами, избрав самый легкий путь. Видимо, для него выбор тоже был очевиден, и явно не в нашу пользу. Было бы очень легко обвинить отца… Только я не могу. Откуда мне знать, как он живет, понимая, что совершил, и понимает ли… Я не чувствую ни злости, ни обиды, ни желания свалить вину за собственные несчастья на кого-то другого. Только опустошение и растерянность. Я вернулся. Но из меня словно вынули половину. Не знаю, как теперь ее найти.