Лейла Аттэр - Бумажный лебедь

Черт.

Дамиан почувствовал, будто его ударили в живот. Воспоминания, запертые за железными воротами, скрепленные цепями.

— Еще одно, — Дамиан со стуком опустил стакан на стойку. Бармен подпрыгнула. Когда она налила ему еще пива, он схватил его и осушил одним долгим жадным глотком, заглушив все, что грозилось вырваться на свободу — эхо бумажных змеев, пирогов и деревьев с яркими желтыми цветами.

Взяв себя в руки, он посмотрел на Скай снова, она была в восторге от чего-то, что дал ей отец. Она открыла коробку с логотипом известной марки и вытащила сумку.

— Hermes! ― взвизгнула она. (Примеч. Hermès International S.A. (сокращенно Hermès) — французский дом моды, основанный в 1837 году. Фирменный логотип — запряженный экипаж. Культовыми стали сумки «Kelly» и «Birkin», названные в честь актрисы Грейс Келли и певицы Джейн Биркин).

Исчезла ее очаровательная щель между зубов, запломбированная и отшлифованная, как и ее сердце. Она была той девушкой, которая не остановилась, когда Дамиан гнался за ее машиной. Она была девушкой, которая не потрудилась сказать «прощай». Она была девушкой, которая растоптала его сердце и его бумажных животных, любовь, песни и истории МаМаЛу. Она была — каждой своей клеточкой — дочерью Уоррена, бессердечной и равнодушной, корыстной и фальшивой. Фальшивый друг, фальшивая женщина, фальшивые детские воспоминания. Она была подделкой, завернутой в подлинную дизайнерскую упаковку. Но больше всего … больше всего… она была всем для Уоррена. Взгляд Уоррена, которым он смотрел на дочь, не оставил Дамиану сомнений. Не было ничего дороже для Уоррена, чем его дочь — ни его особняк, ни автомобили, ни его компания. Если Дамиан хотел заставить Уоррена страдать, действительно страдать, он должен был отнять у него дочь. Навсегда.

— Женщина за женщину, — произнес Дамиан, возвращаясь к столу.

— Что? — спросил Рафаэль.

— Женщина за женщину. Он убил мою мать, я убью его дочь.

— О чем ты говоришь?

— Видишь вот это? — Дамиан указал на кабинку Уоррена. — Это — отец, обожающий свою дочь. Нет большей боли в этом мире, чем потеря ребенка, Рафаэль. И я собираюсь обеспечить Уоррену боль, длиною в его собственную жизнь.

Глаза Рафаэля метались от Скай к Дамиану.

— Насилие? Ты реально хочешь этого? Мы провели полжизни, убегая от насилия.

— Не насилие, Рафаэль. Расплата. Скай Седжвик за МаМаЛу. Una mujer por una mujer. (Примеч. Дословно фраза звучит как «Женщина за женщину»).

— Я думал, твоя цель — его компания.

Дамиан вытащил коробку Lucky Strike из пиджака.

— Я передумал, — он провел по потрепанным желтым письмам и подумал о газетной статье внутри, наполненной ложью, которую Уоррен выплеснул на его мать. — Моя цель — Скай Седжвик.

— И вот так Эстебан стал Дамианом, — сказал Рафаэль. — Когда ты начала молится за него и МаМаЛу, то застала его врасплох. Он не мог заставить себя убить тебя, но мог заставить твоего отца думать, что ты мертва. И сейчас, — Рафаэль поднял пистолет, — твое время и в самом деле закончилось, принцесса.

Было почти темно. Я слышала, как волны разбиваются о берег, пищат и трепещут ночные насекомые, вьющиеся вокруг нас, как пронзительно кричит островная птица — как звук с CD «Звуки джунглей».

Закрой глаза. Расслабься. Не борись с этим. Позволь Рафаэлю выстрелить тебе в голову. Я уже была мертва. Правда не всегда делает вас свободными. Правда может убить, вскрыть и распотрошить внутренности. Все, во что я верила, все, что я считала реальным, перевернулось с ног на голову. Мой отец не был человеком, которым, как я думала, он был, Дамиан не был мужчиной, которым, как я думала, он был, и МаМаЛу не жила в доме с белыми стенами и заполненным цветами задним двориком.

— Ты врешь, — произнесла я. — МаМаЛу не мертва. Дамиан вез меня увидеться с ней.

— Он вез тебя на ее могилу, чтобы ты могла собственными глазами увидеть то, что сделал твой отец. Для него было важно, чтобы ты поняла, почему он делает то, что делает. Он бывает там каждый год. В этом году он думал, что наконец-то сдержит свое обещание и поменяет ее надгробную плиту. Он наконец-то собрался обрести свой мир, но ты … ты, как выяснилось, была трещиной в его броне. Я знал, что он расколется. Чем дольше времени он проводил с тобой, тем тяжелее ему было оставаться верным себе. Я мог услышать это в его голосе. Блядски расстроенный. Я должен был остановить его раньше, но я здесь сейчас, и пора покончить с этим.

Руки Рафаэля дрожали, когда он прицелился.

Я отвернулась. Я хотела вернуться в тот последний день на пыльной дороге в Каса Палома, которая осталась позади. Я хотела разогнать облако пыли, чтобы увидеть очертания моего лучшего друга, остановить машину и побежать к нему. Эстебан. Я хотела бы, чтобы пошел дождь.

— Отпусти ее, — произнес Дамиан.

Я открыла глаза и увидела его: темная, шатающаяся фигура, стоящая возле нас. Он еле стоял, но все же каким-то непостижимым образом удерживался на ногах.

— Мы оба знаем, что ты не выстрелишь. Ты не сможешь, — сказал он Рафаэлю.

— Смогу, — Рафаэль держал пистолет, сжав его обеими руками и нацелив на меня. — Ради тебя — смогу. Я перешагну через свой чертов страх оружия и вышибу ей мозги. Либо ты, либо она, Дамиан. Она звонила своему отцу. Проверь исходящие звонки в своем телефоне. Ты знаешь, что это значит, верно? Они придут за тобой. Это только вопрос времени.

— Я сказал, отпусти ее, — Дамиан вытащил пистолет и прицелился в Рафаэля. Он пошатывался.

Мы образовали напряженный треугольник — я на коленях между двумя мужчинами, Рафаэль целился из пистолета в меня, Дамиан направил пистолет на него. Их невидимая связь стала для меня очевидной. Пистолеты были отвлекающим маневром. Они решали что-то более важное — каждый пытался удержать другого от неправильного поступка.

Рафаэль был готов ликвидировать что угодно, представляющее угрозу для Дамиана, а Дамиан знал, что, отняв человеческую жизнь, Рафаэль будет переживать это всю жизнь. Дамиан посмотрел на Рафаэля и увидел, что кое-что он все-таки сделал правильно. Он увидел луч искупления. Дамиан оберегал Рафаэля слишком долго, чтобы теперь позволить ему испачкать руки кровью.

Но был еще один фактор, который имел значение. Я. Дамиан оттолкнул меня в сторону и принял удар на себя. Я знала, что он сделал это, чтобы защитить меня. Я знала, почему инстинктивно обратилась к нему, когда я решила, что окружена акулами. Отчасти я понимала, что где-то в глубине его души осталась еще маленькая частица, частица Эстебана, которая все еще жива, но захоронена под слоями боли и гнева.

— Мы оба знаем, что ты не будешь стрелять в меня, — сказал Рафаэль Дамиану, его палец по-прежнему лежал на спусковом крючке, взгляд не отрывался от меня.

— Испытай меня, — сказал Дамиан. — Я говорил тебе прежде. Станешь у меня на пути, я убью тебя.

Рафаэль не выглядел до конца убежденным.

— Ты ранен, Дамиан. Бредишь. Ты не знаешь что творишь. Пока она жива, ты в опасности. Они не остановятся, пока не найдут ее. Мы должны замести следы прямо здесь и сейчас.

— Я решаю, — прорычал Дамиан. — Я решаю, что, как и когда это делать. Это не имеет никакого отношения к тебе, поэтому, блядь, не вмешивайся. Садись в свою лодку, убирайся с этого острова и не оглядывайся. Это моя жизнь, моя битва, мои правила.

Рафаэль не двигался. Дамиан не двигался. Они оба стояли на месте с нацеленным оружием, слишком упрямые, чтобы признать, что каждый из них заботился друг о друге.

— Я получил деньги, которые ты просил, Рафаэль, — это был Мануэль, вернувшийся из своего путешествия. — Твое лицо во всех выпусках новостей, Дамиан. Большая часть острова кишит копами и парнями из охраны, нанятыми Уорреном Седжвиком.

Он проследил взглядом от Рафаэля к Дамиану, внезапно осознав, что попал между двух огней.

— Эй, мужики, что происходит?

Рафаэль и Дамиан не ответили. Новости Мануэля только подлили масла в огонь. Они продолжали безмолвную борьбу, сконцентрировавшись на своей дуэли, которая проходила в напряженной тишине. Тогда Рафаэль прервал противостояние.

— Это — полная фигня Дамиан, и ты знаешь это, — сказал он. — Если ты решил пойти ко дну, не надейся, что я буду бродить вокруг и наблюдать за этим.

Он отобрал у Мануэля сумку и всучил Дамиану.

— Медикаменты, — указал он. — Но, как погляжу, тебе поебать на свою жизнь, по всей видимости, ты не воспользуешься ими.

Он был раздражен, так зол, что даже не захотел смотреть Дамиану в глаза.

— Ты не неуязвим, ты знаешь это? Ты упрямый осел, который едва может стоять. Тебе необходимо вернутся внутрь и не рыпаться. Хотя бы до того, как жар спадет. Я позабочусь о делах и отправлю Мануэля подкинуть твой телефон в Каборас. Пускай они отправятся искать тебя там, — сказал он. — И в следующий раз, когда я увижу тебя, постарайся хотя бы удержать свою чертову задницу на ногах.

Дамиан оставался на ногах, пока Рафаэль и Мануэль не скрылись из виду. Его колени не подкосились до тех пор, пока он не услышал отплывающую лодку. Тогда он свалился подобно мешку с картошкой. Я побежала к нему, чувствуя на себе груз всего того, что узнала о нем. Я откинула назад его волосы со лба. Он горел, его дыхание было горячим, кожа холодной и влажной. Мало того, что он потерял много крови, похоже, что инфекция от его раны распространяется.

Вчера я отдала бы что угодно, лишь бы освободится от него.

Умри, Да-ми-ан, умри!

Сегодня же, я рылась в содержимом аптечки, которую принес Мануэль. Мне нужны антибиотики, чтобы убить инфекцию. Мне нужно что-то, что поможет снизить температуру его тела. Мне нужно, чтоб он открыл свои глаза, посмотрел на меня, сказал хоть что-то, что угодно.

Живи, Да-ми-ан, живи!

Дамиан всю ночь балансировал на грани жизни и смерти, то приходя в сознание, то теряя его. Его пульс был неустойчивым, иногда сильным и быстрым, иногда — едва ощутимым. Я сидела рядом, следила за его температурой, отжимала полотенце и клала его ему на лоб, подобно тому, как делала в моих воспоминаниях МаМаЛу, когда мы болели.

Когда холодные компрессы становились прохладными, я меняла воду. Снова и снова, и снова. К утру мне не приходилось менять их так часто. Дамиан, видимо, прошел самое худшее. Я растянулась возле него, эмоционально и физически опустошенная. Мне удалось затащить его назад на виллу и на кровать, справившись с его весом, мучительно волоча его шаг за шагом. Мы лежали под тонким белым сетчатым балдахином. Дом был неухоженным, но очаровательным. Без стекол в окнах, открытый внешнему миру, впуская внутрь воздух океана. Сетка защищала от комаров и других насекомых и отделяла нас от остального мира. Мне удалось наконец-то посмотреть на Дамиана — по-настоящему посмотреть. Если вы закроете глаза и подумаете о ком-то, кто дорог вам, то в памяти всплывут конкретные детали, такие, как цвет волос и глаз, или данные, указанные в водительском удостоверении. Скорее всего, это будут частички, которые прошли через ваше сознание, что-то, что вы даже не думали и хранили в памяти.

Например, форма ушей Дамиана и то, как блестели его веки. Все остальное изменилось: его адамово яблоко — оно стало отчетливее, щетина на его челюсти, вечно поджатые губы. Но я по-прежнему узнаю мочку его уха, я помню ее с тех пор, как мы лежали близко друг к другу на траве. Когда деревья качались на ветру, желтые цветы опускались на наши лица. Я раскрыла ладонь Дамиана и очертила линии. Теперь это была рука мужчины, большая, сильная и грубая. Я ощутила нежное пожатие. Это быта та самая рука, которая качала меня в гамаке, чтобы я уснула, та самая, что создавала бумажный мир, та самая, что показывала мне, как правильно сжимать кулак, не девчачий кулак, а настоящий, вырубающий Гидиота кулак.

Я прижалась щекой к ладони Дамиана и позволила себе представить, лишь на минуту, что мы снова дети.

— Мне так сильно тебя не хватало, — произнесла я в его прижатый к ладони большой палец. — Я писала тебе и МаМаЛу каждый день. Я не понимала, почему ты никогда не отвечал. Мое сердце треснуло от боли в нескольких местах. Я не видела, как ты бежал вслед за автомобилем в тот день, когда мы покинули Каса Палома. Я не знала, в каком аду ты побывал. Мне жаль, Эстебандидо, — я поцеловала его в центр ладони. — Так жаль, — мои слезы капали на его руку.

Когда я проснулась несколькими часами позже, глаза Дамиана были открыты, его рука все также подпирала мое лицо.

— Это правда? — спросил он. — То, что ты говорила?

Дамиан говорил нежно. Я никогда не слышала, чтобы он использовал со мной этот тон. Его голос. Господи, его голос. Я пыталась ответить, но он так на меня смотрел, что я не могла найти слов. Он смотрел на меня. Скай. Не дочь Уоррена Седжвика. Не средство для достижения цели. Впервые Дамиан видел меня.