― Ты можешь мне сделать такую же прическу, как у себя? ― спросила я.

У МаМаЛу были густые темные волосы, которые она заплетала и скручивала в корзиночку. Я хотела залезть в эту U у нее на затылке, потому что это выглядело как гамак.

― Такое носят только старые дамы, ― ответила она, но сделала две косички с разных сторон и переплела их сзади, оставив остальную часть моих светлых волос свободно падать.

― Такая красавица, ― сказала она. Затем вытащила маленький красный цветочек из своих волос и прикрепила к моим.

― Гидиот сказал, что я ведьма, потому что у всех ведьм дырки между зубами.

― Он Гидеон, ― поправила она. ― Когда Бог делал тебя, он оставил это пространство между твоих зубов, чтобы настоящая любовь могла проскользнуть сквозь нее, когда найдет тебя.

У МаМаЛу была куча историй и сказок для каждой ситуации.

― Как тогда, когда папа Эстебана отдал тебе свое сердце? У тебя нет дырки между зубов.

Отец Эстебана был отличным рыбаком. Он умер в море, когда МаМаЛу была беременна, но она рассказывала нам о его приключениях ― про магию, монстров и русалок в море.

― Ну, тогда, значит, у меня никогда не было его сердца, ― она улыбнулась и щелкнула меня по носу. ― Беги вниз. Мисс Эдмондс уже здесь.

― Гидиот тоже здесь?

МаМаЛу ничего не ответила.

Я схватила школьную сумку и спустилась вниз. Все уже собрались за обеденным столом. Одно место осталось возле Гидиота, потому что никто не хотел сидеть рядом с ним.

― Хорошо. Все собрались. Готовы начать? ― спросила мисс Эдмондс.

Гидиот наступил мне на ногу под столом. Я поморщилась и открыла тетрадь.

― Все хорошо, Скай? ― спросила мисс Эдмондс.

Я кивнула и слабо улыбнулась ей. Я не была ябедой и знала, что застряла здесь еще на один долгий вечер.

Три раза в неделю мисс Эдмондс приезжала из города в Каса Палома. Моя мать получила Каса Палома в качестве свадебного подарка от своего отца. Это был щедрый, вдохновленный Испанией кусочек земли на окраине рыбацкого городка под названием Паза-дель-Мар. В Паза-дель-Мар была маленькая школа, куда местные отправляли своих детей. Однако богачи, предпочитали приватные уроки для своих детей, и вот мы собирались у нас в доме ― самом большом в округе.

Мы изучали эрозию почвы, оползни и землетрясения, когда Гидиот дернул мою косичку так сильно, что маленький красный цветочек МаМаЛу упал. Я моргнула пару раз, отказываясь плакать, и сфокусировалась на диаграммах в моей книжке. Я мечтала, чтобы Гидиот упал в одну из трещин разлома, прямо в расплавленное ядро Земли.

― Ой! ― визгнул Гидиот, потирая ногу.

― Что случилось? ― спросила мисс Эдмондс.

― Кажется, что-то укусило меня.

Мисс Эдмондс кивнула, и мы продолжили. Жуки были везде. Что тут поделать.

― Ой! ― Гидиот подпрыгнул. ― Клянусь, под столом что-то есть.

Мисс Эдмондс быстро осмотрелась.

― Кто-то еще что-то почувствовал?

Мы покачали головами.

Мой взгляд упал на большую антикварную клетку позади мисс Эдмондс. По бокам были две филенчатые двери с решетчатыми вставками. Решетки были чисто декором, но мы с Эстебаном однажды обнаружили, что они были отличным потайным местом, чтобы там прятаться.

Я улыбнулась, зная, что Эстебан уже ушел из сада. Он ненавидел школу, поэтому прятался в клетке, когда приходила мисс Эдмондс. Поэтому он знал, что ответить МаМаЛу о том, что они изучают в школе.

Эстебан высунул свои пальцы и помахал ими мне. Он просунул между решеткой соломку или одно из своих бумажных творений. В следующую секунду Гидиот прыгал вокруг стола на одной ноге, массируя икру.

― Ай, ай, ай, ай!

― Гидеон! ― Мисс Эдмондс не обрадовалась. ― Ты мешаешь нам. Подожди снаружи, пока мы закончим наш сегодняшний урок.

Я подняла апельсиновую косточку с пола, когда Гидеон ушел. Под столом было еще несколько. Эстебан стрелял косточками в него сквозь решетку. Я заметила маленькие красные следы на ногах Гидиота, когда он покидал комнату. Эстебан показал мне два больших пальца вверх из своего укрытия.

* * *

Я засмеялась при мысли о его кривом пальце, торчащем из этого деревянного шкафа. Я еще смеялась, когда услышала звук открывающейся двери.

Дамиан вернулся. И в этот раз с ним не было подноса.

― За хорошее поведение ты заработала немного времени, чтобы прогуляться, ― сказал он.

Я кивнула и вышла за ним следом.

Я проводила все время в комнате, но теперь мы стояли в U-образном помещении, которое служило кухней. Она была сделана из красного дерева и тика, часть столешниц была консолью для барных стульев. Здесь была раковина, холодильник, плита на две горелки и микроволновка. Все выдвижные ящики были закрыты, но на столе лежала разделочная доска, немного картофеля и большой мясной нож на столешнице.

― Нужно почистить и нарезать это, ― сказал Дамиан.

Он собирался дать мне в руки нож? У него стальные яйца.

― Конечно, ― я уже представляла, как мне это нарезать.

Я начала мыть картофель, но вынуждена была ухватиться за раковину на секунду. Голова все еще болела и ноги были еще слабы. Мои глаза были еще закрыты, когда Дамиан схватил меня за левую руку, положил ладонью вниз на разделочную доску и БАХ!

Он отрезал кончик моего мизинца, отрезал верхнюю треть ― ноготь, кость — и сдвинул ножом, будто это была морковка для салата. Боль появилась спустя пару секунд, когда кровь брызнула из раны.

Я закричала в агонии от ужаса при виде своего пальца, лежащего здесь, бледного и безжизненного, словно пластиковый хеллоуинский реквизит. Я закрыла глаза и закричала громче, когда Дамиан сдавил палец, останавливал кровотечение. Я врезалась во что-то твердое и крепкое, и заскользила вниз, пока не оказалась на полу.

Я попыталась схватить свой палец, но Дамиан забрал его. Он держал его, обертывая, и хрен знает что он там с ним делал, и все что я могла делать ― это только кричать, кричать, и кричать. Я кричала, пока рыдания не утихли, и я свернулась в клубок. Я кричала, пока слезы не кончились и мои рыдания не перешли в мягкие беззвучные всхлипы.

Открыв глаза, я увидела, что Дамиан держит телефон возле меня.

― Ты понял это? ― сказал он человеку на другом конце линии. ― Хорошо.

Он отошел к другой стороне кухонной тумбы.

― Отправь эту запись Уоррену Седжвику. Скажи ему, что она так вопила, когда я разделывал ее тело на кусочки.

Он поднял мой мертвый палец, положил в пакетик на молнии и кинул в морозилку.

― И скажи, пусть ожидает по почте сувенир. Это единственная ее часть, которую он получит, потому что остальные разбросаны черт знает где.

Я могла слышать слабый звук другого голоса на линии.

― Я знаю, я делал это раньше. ― Дамиан был раздражен. ― В этот раз все по-другому. Блядь, я оторопел! Она начал молиться, когда я собрался нажать на курок. Она, блядь, молилась, ― он стукнул кулаком по столешнице, нож громко звякнул.

― Я облажался, Рафаэль, ― продолжил он. ― Я хотел, чтобы он был в морге, опознавал мертвое тело своей дочери на ее день рождения. Я знаю. Я кое-что выяснил, ― он помолчал и запустил пальцы в волосы. ― Мне все равно. Он может нанять всех этих хреновых охотников за головами. Я просто хочу, чтобы он почувствовал это. Я хочу, чтобы он страдал. И чтобы он, наконец, понял, что его дочь мертва, ― он повернулся и взглянул на меня. ― И кто знает, может, чрез двадцать один день так и будет.

Он завершил разговор и вытер кровь с ножа. Затем налил стакан апельсинового сока, приподнял мою голову и поднес его к моим губам.

Я пригубила его медленно, потому что зубы стучали. Я была горячей, холодной, потной и у меня кружилась голова, а еще кровь капала с тумбочки и растекалась по полу.

― Почему ты просто не убьешь меня? ― спросила я, когда закончила пить.

Это не просто похищение. Это убийство-превратившееся-в-похищение. Это был гребаный момент слабости. Это была личная, целенаправленная атака на моего отца.

― Что случится через двадцать один день?

Дамиан не ответил. Он закончил убирать беспорядок на кухне, потом изучил мой палец. Кровь немного проступала сквозь повязку, в ране пульсировала дикая боль, но он казался довольным.

Он оставил меня на полу, прислонив к шкафчику, и начал нарезать картошку.

― Мясное ассорти и картофельный салат на обед?

Глава 6

Дамиан чувствовал, что во мне что-то сломалось, ну или ощущал смутное чувство раскаяния за то, что сделал. В чем бы ни было дело, он больше не связывал меня по ночам, хотя все еще закрывал дверь и держал ключ при себе, когда мы спали. Когда я просыпалась, дверь всегда была открыта. Он оставлял мне еду на том же месте, где отрезал мой палец, и хотя ножа нигде не было видно, боязнь его глубоко засела в моем сознании.

Я свободно могла передвигаться по яхте, но предпочитала свернуться калачиком на диванчике напротив кухни. Дамиан большую часть времени проводил наверху, у руля. Два человека, вынужденные находиться близко друг с другом день за днем, могут свободно общаться, не произнося ни слова. Он напоминал мне о боли, темноте и моем разрубленном надвое пальце. Я, наверное, напоминала ему о неудавшейся мести и монстре внутри него, потому что мы оба избегали друг друга, кроме того периода времени, когда мы ели или спали.

Я не спрашивала его о том, что сделал мой отец. За что бы, по мнению Дамиана, он ни был в ответе ― это все ложь или ошибка. Уоррен Седжвик был самым добрым, самым щедрым человеком в мире. Он использовал свои связи в гостиничном бизнесе, чтобы строить плотины, скважины и водяные насосы для людей, в самых отдаленных регионах мира, в местах, на которые остальным было наплевать. Он обеспечивал микрозаймы, финансировал школы, продовольственные фонды, больницы. Он выступал против несправедливости, всегда относился к сотрудникам с уважением и достоинством, и он всегда, всегда пек своей дочери блинчики на завтрак в воскресенье.

Когда я и мой отец только прибыли в Сан-Диего, это были блинчики в форме Микки Мауса с сахарной пудрой и сиропом. Потом они превратились в сердечки и всякие штучки для принцесс. И, хотя я уже была взрослой девочкой, он не позволял мне забыть о детстве и все еще придерживался этой традиции. Недавно он начал делать карикатуры моей обуви и сумочек, большие бесформенные сгустки теста, и настаивал, чтобы я осмотрела их со всех сторон и оценила. Начинка менялась по моему вкусу ― бананы с «Нутеллой», свежие ягоды с коричневым сахаром и корицей, шоколадная крошка с апельсиновой цедрой. Мой отец имел сверхъестественную способность заглядывать мне в мысли, отыскивать мои желания и воплощать их в реальность. Я думала о лимонном твороге с сыром маскарпоне не потому, что я хотела его, а потому, что он просто смог это почувствовать ― мое желание в этот день ― так он узнал бы, что я жива.

Большинство ушибов уже заживало, но мой палец все еще был красным, напоминая мне о том, что часть меня, запечатанная в пластиковый пакет, хранилась в морозилке. Я сняла свои акриловые ногти, откусывая и дергая, пока не добралась до ногтевого ложа. Девять ногтевых пластин вместо десяти, все потрескавшиеся, ребристые, и все покрыты гадким, белым слоем. Я подумала, что это хорошее прощание с павшим товарищем. Салют девяти пальцев.

Я скучала по тяжести маминого ожерелья на шее. Скучала по своему мизинцу. Скучала по волосам. Я чувствовала, как все, что удерживало мою силу, медленно рассыпалось, распадалось на части, кусок за куском. Я исчезала, раскалывалась как скалы, которые съедает море.

Я впервые вышла на палубу с того дня, когда Дамиан затащил меня сюда, когда он выкинул мой кулон в воду. Мы находились на средних размеров яхте, достаточно крепкой для того, чтобы ходить в открытом море, но достаточно неприметной, если нужно скрыться. Дамиан поставил ее на автопилот и сидел на палубе в шезлонге — рыбачил. Все, что он поймает, будет нашим ужином.

Я чувствовала на себе его взгляд, когда подошла к перилам. Яхта разрезала воду на две темных полосы. Я задалась вопросом, как глубоко здесь и как сильно я буду сопротивляться, если мои легкие наполнятся водой. Я думала о том, чтобы опуститься на дно одним славным кусочком вместо того, чтобы разрываться на части постепенно, кусок за куском.