Если, конечно, их вообще можно считать братьями…

Окончательно запутавшись и всплеснув от отчаяния руками, Джорджина решительно вышла из отцовского кабинета. Созерцательный анализ событий никогда не был ее сильной стороной. Ей нужно было действовать, куда-то идти и что-то делать. Слава Богу, в приемной, кроме Дорис, никого не было. Джорджина направилась в цех. Эти женщины могут сколько угодно презирать ее и смеяться над ней, но приказам начальства подчиняться умеют. Несколько свежих штришков в выкройках, и фабрика начнет получать заказы со всего Огайо. Так что обойдемся как-нибудь и без магазина «Маллони». К исходу дня она полностью перестроила линию выпуска нижнего белья и по ходу дела изобрела новую, более современную выкройку, в которой достигалась и экономия ткани. Довольная собой, Джорджина под конец объявила о том, что приняла решение сократить рабочий день и теперь он будет заканчиваться в пять вечера. В назначенное время работницы, весело и возбужденно переговариваясь, потянулись по домам. Провожая их глазами, Джорджина думала про себя, что сегодня ей уже кое-что удалось: изменить к себе отношение подчиненных.

Вышивать и кроить она умела не хуже их. Иное дело — бухгалтерия и финансы. Вернувшись в отцовский кабинет, Джорджина села за стол и уставилась в раскрытый гроссбух. Китайская грамота. Обилие непонятных красных циферок настораживало и даже пугало. Может, стоит выбросить этот фолиант куда подальше и завести новый?

Разбирая бумаги на отцовском столе, она наткнулась на счета от различных производителей, на которых не было пометки о погашении. Никаких бумаг, указывающих на связь, а точнее, на долг магазину «Маллони», найти не удалось. И вообще эта фамилия не упоминалась ни в одном из документов. Что ж, тем лучше. Пусть отец сам разбирается с мистером Маллони. А для нее этого долга не существует. По крайней мере до тех пор, пока она не увидит соответствующую бумагу.

Джорджина не знала, что будет делать с этой бумагой, но в любом случае пока еще было рано об этом беспокоиться. Выглянув в окно, за которым уже вечерело, она поняла, что пришло время что-то решать со своей личной жизнью. А это не фабрика, тут все будет гораздо сложнее. Дэниел не даст вертеть собой, как какой-нибудь выкройкой.

Она поняла, что для начала нужно вернуться к мужу. Поднявшись из-за стола, она со вздохом погасила лампу и направилась к выходу.

Солнце еще не зашло, когда Джорджина показалась на улице. Мрачная обстановка рабочих кварталов — грязные кирпичные стены, дощатые тротуары, — конечно, не могла сравниться с просторным, усаженным деревьями двором родительского дома, но Джорджина от этого не особенно страдала. Она всегда больше внимания обращала на людей, а не на антураж. И знала, что через улицу, вон в том доме, сидит сейчас человек, самый главный в ее судьбе.

Джорджина считала, что ей следует смириться с той ролью, которую Дэниел стал играть в ее жизни. Все существо ее восставало против этого, упрямо не желая признавать незнакомца, волею случая свалившегося ей на голову, но в глубине души Джорджина понимала, что Дэниел прочно занял свое место в ее сердце и изгнать его оттуда уже невозможно.

Она поднялась по лестнице на второй этаж и двинулась по залитому солнцем коридору, но освещение резко переменилось, когда она открыла дверь в кабинет. Единственное в комнате окно было вчера ночью разбито, и Дэниел заколотил его досками, мрак разгонялся лишь тусклым светом настольной лампы.

Остановившись на пороге и щурясь, Джорджина огляделась по сторонам в поисках мужа, и тут ее внимание привлек перестук работавшего в смежной комнате типографского станка. Ага, значит, он все-таки дома. Закрыв за собой дверь и войдя в комнату, Джорджина остановилась, давая глазам привыкнуть к скудному свету. Брови ее поползли вверх, когда она различила прямо напротив заколоченного окна какую-то массивную тень. Это была черная печка. Труба ее уходила за окно, сама печка источала тепло, а на конфорке стоял горшок, в котором что-то булькало и исходило паром и от которого по всей комнате распространялся вкусный аромат.

Джорджина ничего не знала о готовке, но тем больше было ее любопытство, когда она приблизилась к печке. Разобравшись что к чему, она стала медленно помешивать похлебку ложкой. За этим занятием ее и застал через некоторое время Дэниел, появившийся из типографии с первой пачкой свежего номера газеты.

Джорджина торопливо закрыла горшок крышкой, отставила ложку и, спрятав руки за спиной, повернулась лицом к мужу. Тот внимательно скользил взглядом по первой газетной полосе, очки еле держались на самом краешке носа. Подметив ошибку, Дэниел нахмурился. Когда он наконец оторвался от чтения и поднял глаза на Джорджину, по губам его пробежала тень улыбки.

А, ты дома? Это хорошо. — Бросив на газету еще один взгляд, Дэниел с сожалением отложил его. — Я купил тут кое-что на рынке и все бросил в горшок. Думаю, уже готово.

Чувствуя, что начинает нервничать, Джорджина неуверенно огляделась по сторонам.

— Мы могли бы накрыть стол, только книжки нужно убрать. У нас есть тарелки?

— Тарелки? — Дэниел снял очки и наконец вернулся в мир реальных вещей и людей. Недоумение на его лице сменилось смущенной улыбкой. — Вообще-то я привык есть прямо из горшка. Но у нас зато должны быть вилки.

Господи, разве можно сердиться на этого человека?.. Джорджина убрала все постороннее со стола, включила в комнате свет и аккуратно разложила вилки около водруженного в самый центр горшка. Дэниел сел на высокий стул, который он купил пару дней назад, а Джорджина опустилась на табуретку. Ее табуретка оказалась слишком низкой, а его стул слишком высоким. Они переглянулись и рассмеялись.

Да, пока нам явно недостает комфорта, но ничего, когда все кончится, я найду тебе приличный дом. — Дэниел попробовал свое кушанье, обжег язык и стал ожесточенно дуть на вилку.

Джорджина неуверенно кивнула и осторожно положила себе в рот крохотный кусочек. Лицо ее осветилось, она что-то нечленораздельно промычала и принялась за еду гораздо активнее. Как мало, оказывается, нужно человеку для счастья.

— Вкусно! Я и не знала, что ты умеешь готовить.

— А я не умею. Просто частенько приходилось наблюдать. Видишь ли, в детстве я постоянно бывал голоден и все время вертелся на кухне, пока меня оттуда не выгоняли. Ну и насмотрелся, а теперь сам попробовал. Как выяснилось, все не так сложно.

Они развернули на столе около горшка газету и принялись читать. Дэниел делал пометки в тех местах, где были ошибки, внимательно выслушивал рекомендации и советы Джорджины. В этом номере не содержалось ничего особенно сенсационного, так как на его подготовку было мало времени. В одном материале рассказывалось, в каких нечеловеческих условиях вынуждены жить люди в домах, принадлежавших «Эй-би-си ренталс», в другом говорилось о том, что их буквально терроризируют сборщики арендной платы. Наконец Дэниел указал, что владельцами «Эй-би-си» являются Артемис Маллони и магазин «Маллони».

Джорджина не знала, откуда Дэниел узнал про магазин. Впрочем, что Артемис, что магазин — одно и то же. Она пожалела о том, что у нее больше нет фотокамеры. Можно было бы снять те жалкие лачуги с проваливающимися крышами и жуткими, прогнившими уборными. Фотография все-таки легче доходит до человека, чем текст.

Насытившись, она откинулась на спинку стула и раскрыла газету, чтобы посмотреть остальные полосы. И в этот момент Дэниел вдруг негромко сказал:

— Начинай собирать вещи, Джорджина. Тебе надо переехать в гостиницу.

Она молча опустила газету и уставилась на него. Взгляд Дэниела был серьезен и строг. Она терпеть не могла, когда он так сдвигал брови.

Только она более или менее устроилась здесь, пообвыкла, а он уж ее выгоняет!

Глава 31

Ни в какую гостиницу я не перееду, — спокойно промолвила она, отложила газету и, встав из-за стола, направилась к двери.

Дэниел пошел следом.

Пойми, Джорджи, здесь небезопасно. У меня есть кое-какие сбережения, а когда придет очередной чек от моего издателя, мы подыщем себе нормальный дом.

Джорджина пересекла коридор и вошла в спальню. За день Дэниел здесь тоже заколотил окна и вдобавок вымел стекло. Все это должна была сделать она. Как, впрочем, и ужин приготовить. Тоже мне жена… В глубине души Джорджина знала, что не смогла бы сварить такую похлебку, как бы ни старалась.

А ты переедешь туда со мной? Или останешься спать здесь, в обнимку со своим чертовым типографским станком?

Взяв с пола дорожную сумку, Джорджина заглянула в нее. За неимением шкафа она хранила почти все свои вещи в сумке.

Пока я останусь здесь. У меня нет другого выхода. Прошлой ночью нас просто предупредили. Это только начало. Они обязательно вернутся. Я уже сталкивался с подобными вещами раньше, Джорджи, знаю. Ты должна понять…

Джорджина швырнула сумку на кровать и направилась к сундуку.

— Я понимаю! Прекрасно понимаю, что ты не хотел жениться, что я тебе только мешаю, что я для тебя всего лишь обуза. Все постоянно хотят от меня избавиться! Я уже устала от этого. Да, я бесполезна, не отрицаю. Что ж, больше не буду путаться у тебя под ногами. В конце концов научусь жить сама по себе!

— Что ты надумала? Куда ты собралась?

— На фабрику. В отцовском кабинете есть диван. Он меня вполне устроит. Ты мне не нужен. Никто мне не нужен!

Почувствовав, что у нее начинается истерика, Джорджина заставила себя замолчать. Она стала не глядя кидать в раскрытую сумку вещи и одновременно боролась со слезами, выступившими на глазах. Разрыдаться при Дэниеле? Еще чего не хватало! Плакать она будет, когда останется одна.

Дэниел быстро подошел сзади и схватил ее за руки:

Ты сомнешь все свои платья, Джорджи. Не будь ребенком. Тебе надо снять номер в гостинице. Это временная мера, предпринятая в твоих же интересах. Почему ты ведешь себя так, как будто я вышвыриваю тебя на улицу?

Высвободив руку, Джорджина развернулась к нему лицом:

— А как это еще называется, интересно?! Ты только что не говоришь, что я тебе мешаю! Ты не думай, я понимаю! Действительно, какой от меня толк? Отпусти меня, Дэниел. Оставь меня в покое! Я хорошо вижу, что ты меня не хочешь!

Она вырвала и вторую руку и отвернулась.

Дэниел схватил сумку и зашвырнул ее в противоположный конец комнаты. Затем поймал Джорджину за талию и опять развернул к себе лицом. Прежде чем она успела ему помешать, он наклонился и накрыл ее рот поцелуем, в который вложил всю свою страсть, всю силу своего неудовлетворенного желания. Последние слова, произнесенные ею, будто что-то в нем перевернули.

Она не знала, что он хочет ей этим доказать, но страсть его передалась и ей. Джорджина тихо вскрикнула, будучи не в силах бороться с его натиском, и впилась ногтями в его плечи. А он тем временем привлек ее к себе и прижал так крепко, что она почувствовала, как ей в живот упирается его напряженная плоть. Ею мгновенно овладело неистовое возбуждение, и она принялась жадно отвечать на его ласки. Руки ее заскользили вверх-вниз по его спине.

Дэниел опустил руку ей на грудь, но не смог пробиться к ней через одежду и негромко застонал. Охваченная жаром, Джорджина стала торопливо расстегивать на себе платье.

Он понял, что она делает, и на мгновение засомневался. Но бороться с собой не было сил, и он, подняв ее на руки, отнес на кровать. Он задрал ей юбку и быстро отыскал небольшое отверстие в панталонах. Джорджина вскрикнула, почувствовав, как он коснулся ее. Его крепкие шероховатые пальцы ласкали ее снаружи, затем скользнули внутрь. Господи, неужели они этим занимались, когда напились? Не может быть…

Пальцы его творили нечто невообразимое. Когда они продвинулись еще глубже, Джорджина, будучи не в силах сдерживаться, громко застонала от наслаждения. Она понимала, что должна возмутиться, оттолкнуть его от себя, вспомнить о том, что она леди. Но тело ее уже жило по своим законам и не подчинялось голосу разума. Она приподняла бедра, подаваясь навстречу движению его пальцев.

Потом Дэниел убрал ладонь, наклонился к ее дрожащим губам и приник к ним поцелуем. Задыхающаяся Джорджина не могла произнести ни звука, но ей хотелось, чтобы его пальцы вернулись. Она чувствовала внутри себя пустоту, и это ощущение было почти болезненным. Ее охватила паника. Неужели такого больше не будет? Джорджина извивалась всем телом под Дэниелом, пытаясь дать ему понять, чего она хочет.

— Не торопись, Джорджи… — пробормотал он ей на ухо. — Все в свое время.

Он сорвал с нее корсет и принялся ласкать груди, вызвав в ней новый взрыв головокружительных ощущений. Но этого было недостаточно! Джорджина жаждала большего. Не помня себя от исступления, она принялась лихорадочно расстегивать на нем рубашку, желая поскорее добраться до его обнаженного тела. Запустив под нее руки, она с восторгом провела ладонями по его мощной груди и нащупала соски. Дэниел глухо охнул, когда она принялась ласкать их. Значит, ему это тоже приятно.