«А меня?» — чуть не вскрикнула она. Сердце ее сжалось.

Теперь он ей мстил за то, что она его только что оскорбила. И еще, безотчетно, — за то, что увлекала его на путь без выхода.

«Один Бог знает, сколько я жертвовала и боролась рада сыновей! И вот снова приношу себя в жертву».

Не сказав ни слова, она пошла к крыльцу. Послание королю сделало ее раздражительной. Она не нашла в себе мужества, чтобы говорить мягче и вселить больше уверенности в душу сына. «Удивительно, как дети ускользают у нас сквозь пальцы, — думала она. — Кажется, что знаешь их насквозь, заслужила их дружбу, и вот.., достаточно отлучиться…»

До отплытия Анжелики на Крит он бы так не ответил, не усомнился бы в ней. Но теперь он достиг возраста, когда начинают интересоваться собственным будущим. Если то, что она узнала про ислам, так изменило ее, почему же не мог подействовать на мальчика год, проведенный в иезуитском коллеже? У души свои дороги и перепутья, ее не воротишь назад.

Она услышала за спиной быстрые шаги Флоримона. Он положил ей руку на локоть и настойчиво повторил:

— Матушка, нужно уезжать!

— Но куда ты, мой милый, хочешь уехать?

— Есть много мест, куда можно отправиться. Мы все обсудили с Нафанаилом. Я возьму с собой Шарля-Анри.

— Нафанаил де Рамбур?

— Да, это мой друг. Когда я раньше бывал в Плесси, мы все время проводили вместе.

— Ты мне об этом никогда не рассказывал.

Он поднял брови, и лицо его приняло двусмысленное выражение. Очевидно, было много такого, чего он ей никогда не говорил.

— Если вы не желаете трогаться, тем хуже! Но я увезу Шарля-Анри.

— Ты говоришь глупости, Флоримон. Шарль-Анри не может покинуть это поместье, поскольку является его наследником. Замок, парк, леса и земли принадлежат ему и должны перейти к нему после достижения совершеннолетия.

— А что есть у меня?

Она посмотрела на него, и сердце ее снова сжалось: «У тебя нет ничего. Сын мой, мой прекрасный, гордый сын!..»

— У меня нет ничего?

Его тон выдавал неуверенность. Он надеялся, несмотря ни на что. Молчание матери открыло ему истину, о которой он и так уже стал догадываться.

— У тебя будут деньги, которые я вложила в торговые предприятия…

— Да нет, мои владенья, мое собственное наследство, где они?

— Ты же хорошо знаешь… — начала она.

Он резко отвернулся и стал смотреть вдаль.

— Вот из-за этого я и хочу уехать.

Она положила руку на его плечо, и они медленно возвратились в замок. «Я пойду к королю, — мечтала она. — Я поднимусь по Большой галерее, одетая в черное, под торжествующими издевательскими взглядами придворных, я встану на колени… Я отдамся королю… Но потом я заставлю вернуть твой титул и наследство… Я грешна перед тобой, мой мальчик, в том, что пожелала уберечь мою женскую свободу. Не было выхода…» Она крепко прижала его к себе. Он поглядел на нее, пораженный. И тут впервые после его возвращения они нежно улыбнулись друг другу.

— Пойдем, сыграем партию в шахматы.

Это было одно из страстных увлечений ее ребенка. Они устроились около окна за большой доской с клетками из черного и белого мрамора, подаренной одному из сеньоров дю Плесси королем Генрихом II. Фигуры были из слоновой и оленьей кости. Флоримон расставил их и склонился над доской, сосредоточенно сжав губы.

Анжелика глядела в окно на вытоптанную лужайку, на поваленные драгунами деревья редких пород. (Их срубили на топливо из чистого вандализма: дровяной склад был в двух шагах.) Ее жизнь была похожа на этот разоренный парк. Она так и не смогла упорядочить свое существование. Необычайные переживания затопляли ее целиком, и не в ее силах освободиться от их власти. Здесь, около еще не окрепшего сына, которого ничто не могло защитить, она осознала, как слаба одинокая женщина, лишенная покровительства. Некогда она чувствовала себя готовой на все, чтобы победить. Ныне это «все» вызывало только горечь. Она знает цену тщеты человеческой. Из ислама она усвоила, что лишь осуществление всего, что есть человек, дает ему согласие с самим собой.

Ей же предстояло отдаться королю. Совершить худшее из предательств — отречься от собственной души.

— Ваш ход, матушка, — сказал Флоримон. — Если вы доверяете мне, я бы вам посоветовал пойти ферзем.

Анжелика ответила бледной улыбкой и пошла ферзем. Флоримон обдумал сложный маневр, потом подвинул фигуру и поднял глаза.

— Я знаю, тут не совсем ваша вина, — сказал он мягким, рассудительным голосом, каким, должно быть, говорил в коллеже. — Не так легко разобраться, когда столько людей желают вам зла, потому что вы красивы. Но думаю, что надо уехать, пока не станет слишком поздно.

— Все не так просто, дружок. Ты сам это видишь. Куда нам отправиться? Я только что проделала очень длинное путешествие, Флоримон. Меня преследовали невероятные опасности. И пришлось в конце концов возвратиться, так и не найдя того, кого я искала…

— Я сам найду его! — воскликнул сын.

— Не будь самонадеян. Это дорого обходится.

— Я вас не узнаю, — сурово заметил он. — Разве не вас я провел в подземелье, когда вы решили разыскать отца?

Анжелика разразилась смехом:

— Ох, Флоримон! Мне нравится твоя настойчивость. Ты имеешь право ворчать на меня, но видишь ли…

— Если бы я это знал, я бы сопровождал вас вместо того, чтобы торчать в проклятом коллеже. Вдвоем мы бы добились успеха.

— Какой ты самонадеянный, — повторила она с нежностью. — Ты не отдаешь себе отчета в опасностях и трудностях такого путешествия. Ты слишком молод. Надо каждый день добывать еду, искать кров, свежих лошадей, да мало ли что еще! Нужны деньги, чтобы платить за все это.

— У меня довольно увесистый кошелек. Я копил.

— В самом деле? А когда он опустеет? Люди жестоки, Флоримон. Они ничего не дают даром. Придет время, и ты вспомнишь мои слова.

— Хорошо, — подросток с явным раздражением пожал плечами. — Я понял. Я не возьму с собой Шарля-Анри, потому что действительно он — слишком мал, чтобы достойно встретить все трудности, и к тому же у него наследство. Но я хочу найти отца и Кантора. Я знаю, где они.

Анжелика застыла с шахматной фигурой в руке.

— Что ты сказал?

— Да, я знаю, потому что видел их во сне этой ночью. Они в стране, где много радуг. Это странная страна. Всюду клубятся облака, меняя цвета. И среди цветного тумана я увидел отца. Я его плохо различал. Он был похож на призрак, но я-то знал, что это он. Я хотел к нему подойти, но туман сомкнулся перед ним. И вдруг я вижу, что стою в воде. Это было море. Я никогда не видел моря, но такие волны могут быть только там. Они двигались туда и обратно, и пена захлестывала мои ноги. Волны становились все выше. Наконец я увидел громадную волну и на ее вершине — Кантора. Он мне кричал: «Иди сюда, Флоримон, ты не представляешь, как тут забавно!»

Анжелика вскочила, оттолкнув стул. По спине струился ледяной пот. Слова Флоримона напомнили ей ее ночные видения, смысла которых она не хотела понимать. СМЕРТЬ! Это смерть двух любимых ею существ, блуждавших теперь в царстве теней.

— Замолчи, — простонала она, — То, что ты говоришь, ужасно!

Она убежала в свою комнату. Села, сжав голову руками, перед секретером. Чуть позже дверь тихонько приоткрылась и впустила сына.

— Я все обдумал, матушка. Наверное, мне следует отправиться к этому ДРУГОМУ морю. В коллеже я узнал, что, кроме Средиземного, есть еще море — это Западный океан. Его называют Атлантическим, потому что он простирается над затонувшим континентом Атлантидой. Арабы зовут его Морем сумерек, может быть там…

— Флоримон, — взмолилась она. — Мы поговорим об этом позже. Но теперь оставь меня, а то.., а то я вынуждена буду дать тебе пару пощечин.

Подросток посмотрел на нее хмуро и вышел, хлопнув дверью.

Двигаясь, словно в забытьи, Анжелика открыла ящик секретера. На глаза ей попалось письмо короля — то самое, которого она не захотела прочесть.

«…Моя незабвенная, откажитесь от ваших сумасбродных причуд. Вернитесь ко мне, моя Анжелика, вспомните, как в минуту отчаяния вы призывали меня и просили о прощении через посредничество благочестивого отца Валомбреза. Я хотел бы, в доказательство вашей искренности, услышать эти слова из ваших собственных уст. Вы так опасны, прекрасная Анжелика, в вас дремлет, столько сил, мне враждебных! Придите, протяните мне руку! Я всего лишь одинокий король, который вас ждет. Вам будут возвращены все права, и я не оставлю рядом с собой никого, кто вам не по душе. Вам нечего бояться. Ведь я знаю, что вы умеете быть верным другом, как и честным врагом…» Письмо было длинным, и все в том же духе. Анжелика чувствовала, что в нем не было вероломства, тайного намерения заманить ее в ловушку. Король писал: «Вы будете моей владычицей, и я вполне сознаю, что это слово означает. Я доверяю вашей преданности, доверьтесь моей лояльности… Говорите со мной, и я буду вас слушать. Подчиняйтесь мне, и я вам подчинюсь…» Она устало закрыла глаза. Он победил. Она была права, решившись уступить ему… Завтра несправедливость будет повержена. Она сделает для этого все, что в ее силах…

Флоримон бродил по главной аллее с пращей в руках, стараясь подбить коршуна. Анжелике стало его жалко, она спустилась в парк, чтобы его подбодрить. Она хотела поговорить с ним о короле, поманить его звуками титулов, которые ему вернут, и должностей, которых она для него добьется.

Но пока она подходила к месту, где его видела, Флоримон исчез. Остался только Шарль-Анри. Он стоял на берегу пруда, глядя на лебедей. Его белая атласная одежда была так же хороша, как оперение птиц, а развевающиеся волосы походили на листву осины, что склонилась к воде над его головой.

Что-то обеспокоило Анжелику в поведении трех лебедей, плавающих у берега. Известно, что это злобные птицы, они могут утащить ребенка в воду. Она быстро подошла и взяла его за руку.

— Не стой так близко к воде, малыш. Лебеди очень злые.

— Неужели? — спросил он, подняв на нее свои небесно-голубые глаза. — Но ведь они такие красивые, белые…

Его пухлая рука тепло и доверчиво лежала в ее ладони. Он семенил рядом, не сводя с нее глаз. Всегда ей казалось, что он похож только на Филиппа, но Гонтран оказался прав. В этой розовой мордашке было нечто роднившее его с Кантором — тот же вырез губ, линия подбородка, общая у всех отпрысков рода де Сансе.

«Ты тоже мой сын, малыш», — подумала Анжелика с нежностью.

Она села на мраморную скамью, посадила его к себе на колени. Гладя волосы мальчика, она спрашивала, был ли он сегодня послушным, играл ли с Флоримоном, умеет ли он уже сидеть на ослике.

И на все это он отвечал тонким певучим голоском: «Да, матушка. Да, матушка».

Был ли он глупым? Нет, конечно. В его затененном длинными ресницами взгляде чувствовалось что-то таинственное, напоминавшее о меланхоличной скрытности его отца. Разве он не похож на Филиппа, этот маленький одинокий сеньор в завещанном ему замке? Она прижала его к себе. И подумала о Канторе. Как мало она ласкала его! И вот он умер. У нее вечно не хватало времени побыть хорошей матерью. Раньше, когда они были еще бедны, она нередко играла с Флоримоном и Кантором. А вот Шарля-Анри постоянно отстраняла от себя. Это было несправедливо, не могла же она отрицать, что любила его отца! Иначе, чем своего первого супруга, но все же любила. Она приложила ладонь к полной щеке ребенка и нежно расцеловала его:

— Знаешь, малыш, я люблю тебя. Очень.

Он замер, будто пойманная птица. Улыбка блаженства расцвела на его губах.

Флоримон появился в аллее и приблизился к ним, прыгая на одной ножке.

— Знаете, что мы сделаем завтра? — сказала Анжелика. — Мы наденем старые лохмотья и пойдем на речку ловить раков.

— Браво, брависсимо! — закричал Флоримон, которого Флипо обучал итальянскому.

Глава 14

Это был чудесный день. Казалось, позабыты все заботы будущего и огорчения минувшего. Лес смыкал над ними свои золотые кроны. Солнечный свет пробивался сквозь рыжую листву дубов, пурпур буков и медь словно горевших факелами каштанов. Плоды каштанов осыпались на мох. Они лопались, и под скорлупой блестела темная кожица ядра. Обилие впечатлений приводило Шарля-Анри в восторг. Он набивал каштанами карманы розовых полотняных штанов. Что скажет Барба? Несмотря на предупреждения Анжелики, она приодела его, словно на прогулку в Тюильри. Сначала он тревожно поглядывал на зеленые пятна, испещрившие одежду. Потом, видя, что мать не обращает на это внимания, расхрабрился, стал кататься по траве, карабкаться на пни. Перед ним открылись ворота рая, и все благодаря Анжелике! Он всегда знал, что полное счастье — в ней, в ней одной. Вот почему по вечерам он так долго смотрел на ее портрет в медальоне.

Их сопровождали Флипо и аббат де Ледигьер. Анжелика немножко гордилась тем, как глядели на нее юноши, особенно Флоримон. Она угадывала их молчаливое восхищение, когда водила их по заповедным тропкам, показывала таинственные ручейки. Для них, знавших ее при дворе, она казалась сейчас совсем другой, новой и загадочной. Они быстро вошли во вкус игры, возились в воде, ища норы, поджидали, лежа на мшистом берегу, когда раки приползут к утопленным корзинам с тухлым мясом. Флоримон был несколько уязвлен своей неспособностью ловить их, как Анжелика, руками. Она смеялась, видя его сконфуженную мину, и сердце ее бурно билось от мысли, что она вновь завоевывает уважение сына.