Дебора Рэли - Бурная ночь

Фредерик ощутил слабый укол в сердце. Ему трудно давались воспоминания о детстве. И тяжело было встречаться даже с теми, кто скрашивал его безрадостные дни.

– Думаю, ты прав, – сказал он, и в тоне его послышался намек на извинение. – Но, видишь ли, у меня было много дел.

Всегда неохотно приоткрывавший свое отзывчивое сердце перед посторонними, Макай издал лающий смех:

– О да, вы занимались в городе тем, что сколачивали состояние. Я всегда знал, что вы сумеете пробиться.

Фредерик пожал плечами:

– Не уверен, что мне удалось добиться многого, но признаю, что мои капиталовложения были удачными.

Макай прищелкнул языком:

– В делах не бывает везения. Только тяжелый труд.

– Пожалуй.

Наступило короткое молчание, потом Макай откашлялся.

– А знаете, барон по-настоящему гордится вами!

– Гордится? – Улыбка Фредерика померкла. Как мог отец гордиться сыном, на которого взирал со стыдом? – Думаю, ты спутал меня с Саймоном, старина. Отцы не гордятся своими незаконнорожденными отпрысками.

– Тут вы ошибаетесь, Фредди. Лорд Грейстон давным-давно знает, что вы стали уважаемым человеком, Саймон – всего-навсего бездельник, никчемный малый. – Он поджал губы и покачал головой. – Черт возьми! Вам стоило бы поглядеть на этого парня, когда, разодетый как пугало, он носится по деревне, обнюхивая всех, кто носит юбки. А жаль.

До вчерашнего дня Фредерик был уверен, что отец не может припомнить его имя, не говоря уже о гордости. Но теперь…

Кто, черт возьми, мог знать, что таится за этим деланным спокойствием и непроницаемой маской?

Фредерик с мрачной решимостью предпочел не задумываться об этом. Давным-давно он оставил всякие попытки умилостивить отца.

– Ну, Саймон молод, а Грейстоны известны своими выходками и нескромностью, – непринужденно возразил он.

Макай удивился такому высказыванию.

– Возможно, ваши дедушка и дядя и были игроками и волокитами, но отец больше походит на своих далеких предков. Они создали поместье, которым мог бы гордиться любой. И более того, никогда не забывали тех, кто зависит от их милости.

– Мой отец и в самом деле доказал свою способность управлять имением, но свои юные годы он посвятил бесшабашной погоне за наслаждениями. – Фредерик улыбнулся одним углом рта: – И я тому свидетельство.

– Да бросьте, Фредди. Не надо так говорить. Ваш отец – не негодяй.

Наступила новая пауза, пока Макай, по-видимому, совещался с самим собой. Наконец он издал вздох.

– Он любил вашу мать.

Фредерик замер, потрясенный этими словами. Никто никогда за все эти годы ни словом не упомянул о его матери. Ни его приемная мать, злобное дьявольское отродье, ни отец и, уж конечно, никто из тех, кто зависел от семьи Грейстонов.

– А ты знал мою мать?

Макай поморщился.

– Думаю, по прошествии всех этих лет можно поговорить о ней.

– Ну же, Макай, – поторопил Фредерик, и сердце его забилось неровно.

– Да, я ее знал. – Макай поднял руку, будто почувствовав смятение Фредерика и все те вопросы, которые тот был готов задать. – Не очень хорошо, уверяю вас. Но иногда она приходила в деревню и всегда была со всеми вежлива.

Фредерика снова потрясло сказанное. Он всегда воображал, что его мать была служанкой, которую отец встретил в Винчестере или в Лондоне. В конце концов, если ее семья жила где-то поблизости, то ведь кто-нибудь из ее родственников должен был бы взять его к себе?

– Моя мать жила здесь?

Макай снова поднял руки:

– Она приехала в Оук-Мэнор в качестве компаньонки вашей бабушки после того, как леди Грейстон слегла с параличом.

– Компаньонки? – Фредерик нахмурился. Его руки сжали медный бортик стойки бара. – Это означает, что она была из приличной семьи. Моя бабушка не приняла бы ее, будь это иначе.

– Она была дочерью шотландского доктора, хотя имени ее я не помню. Она умела ухаживать за больными, а леди Грейстон нуждалась в этом.

– Господи! – Потрясение Фредерика начало перерастать в яростный гнев. – Мой отец под своим кровом соблазнил девицу благородного происхождения?

– Не соблазнил, – поспешил возразить Макай, и его смущенное с тяжелыми чертами лицо выразило беспокойство. Он предпочел бы утопиться в собственном эле, чем отозваться плохо о своем могущественном патроне. – Они полюбили друг друга.

Фредерик издал возглас отвращения.

– Влюбленный джентльмен не бросает женщину, забеременевшую от него.

– Остерегитесь недостойных мыслей, Фредди, – предостерег Макай, и лицо его вспыхнуло. – Ваш отец не бросил ее. Хотя ваша бабушка была готова выкинуть бедняжку из дома без единого шиллинга, ваш отец сумел постоять за нее. Он сказал, что, если ее выгонят из дома, он тоже уйдет. И несколькими днями позже они оба уехали в Винчестер.

Фредерику показалось, что ему нанесли удар в живот.

Слова отца эхом отдавались у него в мозгу.

«По правде говоря, я испытал облегчение, когда меня вынудили покинуть дом…»

Боже милостивый! Значит, причиной того, что его отец покинул Оук-Мэнор, был не таинственный скандал, о котором Фредерик надеялся разузнать. Это произошло из-за него.

Нет, все было гораздо хуже: он вынужден признать, что отец не был бесчувственным животным с холодным сердцем, каким он всегда его представлял.

Лорд Грейстон не бросил его мать. Вместо этого он допустил, чтобы его самого выгнали из дома из-за нее.

Черт побери…

Усилием воли Фредерик заставил себя на время забыть о своих открытиях. Он обдумает все это позже. Когда сможет проанализировать все это с присущей ему рассудительностью и логикой.

Опорожнив стакан с элем, Фредерик попытался мыслить ясно. По крайней мере настолько ясно, чтобы заметить воинственный блеск в глазах Макая.

Он позволил отвлечь себя от цели разговорами о матери и достаточно ясно понял, что у Макая не было охоты открывать ему глаза на скандальное прошлое лорда Грейстона.

– Благодарю за то, что рассказал мне правду, Макай, – сказал Фредерик, кладя монету на стойку и поднимаясь на ноги. – Ты первый это сделал.

При этих добрых словах лицо старого трактирщика смягчилось:

– Возможно, это не мое дело, но я не мог допустить, чтобы вы плохо думали о своем отце. Он хороший человек.

Хороший человек? Ну, это вопрос спорный, мысленно возразил старику Фредерик. В конце концов, лорд Грейстон пристроил своего бастарда в приемную семью и за сохранность какой-то тайны готов был заплатить целое состояние.

И все же оказалось, что он был не таким монстром, каким Фредерику рисовало его детское воображение.

– Вне всякого сомнения, ты прав, старый друг.

Уже собираясь выйти из паба, Фредерик остановился, внезапно пораженный новой мыслью.

– О, я хотел тебя спросить, не слышал ли ты о джентльмене по имени Даннингтон.

На лбу Макая обозначились морщины.

– Даннингтон?

– Думаю, он когда-то служил домашним учителем.

Трактирщик пожал плечами:

– По-моему, не слышал. Конечно, мне не приходилось общаться со многими домашними учителями.

Фредерик усмехнулся:

– Да, конечно, не приходилось.

– А почему вас интересует этот Даннингтон?

– В связи с делами.

– А жаль. – Макай оперся локтями о стойку бара. – Вы уже достаточно взрослый, чтобы искать учителей для собственных сыновей.

Фредерику следовало бы рассмеяться, услышав столь мягкий упрек.

Макай, должно быть, полагал, что если джентльмен скопил достаточно денег, то пора разделить свое состояние с женой и целой ордой детишек.

Забавно, что при этом намеке сердце Фредерика болезненно сжалось от внезапного томления.

И перед глазами возник образ ангела с черными, как вороново крыло, волосами и фигурой, округлившейся, оттого что внутри у нее находился его младенец.

На мгновение сердце перестало биться. Почему, черт возьми, такая мысль пришла в голову? Ведь никогда ничего подобного не случалось при виде другой женщины.

Неужели Порция и была той самой? Женщиной, которую Фредерик ждал всю жизнь?

Ответ, казалось, был очевиден и, дразня и искушая, таился где-то на краю сознания но, заметив, что Макай смотрит на него со странно-вопросительным выражением, Фредерик заставил себя непринужденно улыбнуться.

– Возможно, ты и прав, Макай, – пробормотал он, направляясь к двери. – Это вопрос, который мне придется изучить, пока я здесь, поблизости.

Когда Порция встала с постели после беспокойно проведенной ночи, она пылко пообещала себе, что сделает все возможное, чтобы избегать мистера Фредерика Смита.

И это решение не было продиктовано гневом, бессилием или даже чувством вины.

Нет, эти чувства были слишком хорошо ей знакомы, чтобы вызывать беспокойство. Она к ним привыкла с детства, как к хорошо выношенному платью.

Сейчас Порция испытывала странное чувство предвкушения, струившееся по ее жилам, пока она одевалась, приглаживала волосы и собирала их на затылке в аккуратную косу. Кажется, впервые за много лет Порция была полна энергии и радостно встречала грядущий день.

И это-то и пугало, потому что она не могла даже притвориться, что ее странное, почти головокружительное состояние не было напрямую связано с мистером Фредериком Смитом.

Она оказалась в опасно близких отношениях с этим джентльменом, она становилась одержимой этим порочным падшим ангелом, и приходилось признать это. Порция знала, что ей следует принять решительные меры, чтобы не оказаться снова под действием его мощных чар.

Не могло быть ни малейшего сомнения в том, Фредерик надеялся насладиться короткой интрижкой с ней, пока живет в гостинице. Или что он обладает такими качествами и сноровкой, чтобы сделать эту интрижку поистине восхитительным приключением. Даже более того, признавалась она себе, все еще трепеща при воспоминании о прошлой ночи.

Он был первым мужчиной, разбудившим в ней чувственность, которая до сих пор дремала или о существовании которой она забыла.

Чувственность, похороненная давным-давно.

Но хоть это приключение и было волнующим, Порция была достаточно рассудительной, чтобы не броситься очертя голову в бездну желания. Легко было обещать Фредерику, что их небольшая интрижка не будет иметь последствий. Порция была далеко не убеждена, что такое возможно.

Не так легко оправиться даже от короткого увлечения. И до тех пор, пока она не пришла к решению, намерена ли уступить обаянию Фредерика, было неразумно встречаться с ним.

Он не был неопытным юношей, которого можно было подразнить и раззадорить жаркими поцелуями, а потом в ужасе оттолкнуть.

Нет, он был джентльменом, не предлагавшим ей ничего, кроме уважения, и потому, в свою очередь, заслуживал такого же отношения от нее.

Это было зрелое и разумное решение, к тому же легко выполнимое.

По крайней мере, пока Фредерик оставался вдали от ее гостиницы. Но совсем иначе стало после его возвращения, когда он удалился с бутылкой бренди в сад.

В течение почти двух часов Порция пыталась проявлять твердость и не обращать внимания на этого стройного малого, пребывавшего в гордом одиночестве. По-видимому, он был доволен тем, что никто не мешал ему поглощать напиток.

Но по мере наступления подул легкий ветерок, стало прохладно, и Порция больше не могла не замечать охватившего ее беспокойства.

По-видимому, случилось нечто такое, что огорчило его.

И хотя логика Порции была безупречна, сердце ее не настолько очерствело, чтобы оставить Фредерика в саду одного, овеваемого холодным ветром.

Испустив вздох по поводу собственной глупой слабости, она запахнула плащ, выскользнула из кухни и оказалась в небольшом садике.

Пэк с радостным лаем бросился ей навстречу. Однако, как ни странно, Фредерик, сидевший на мраморной скамейке, не повернул и головы. Он продолжал оставаться в том же положении: сидел с небрежной грацией, вытянув ноги, а бутылку бренди держал в руке.

Похлопав по голове выплясывавшего вокруг нее спаниеля, Порция отогнала его и приблизилась к скамье.

– Фредерик! – тихонько окликнула она.

Фредерик продолжал созерцать небо, и его изящный профиль освещался мягким светом из окон гостиницы.

О Господи! Он необыкновенный!

Изящные черты каким-то образом оставались мужественными. Такие черты могли изваять только самые искусные из ангелов.

Сделав над собой отчаянное усилие, она сумела удержать непослушные пальцы в складках плаща и не позволила им погладить упавший на его лоб локон цвета меда.

– Добрый вечер, Порция, – произнес он невнятно, потому что уже успел поглотить изрядную порцию бренди.

– Обед подан в общей комнате.

На его губах затеплилась слабая улыбка:

– Значит, мне больше не ждать, что в мою комнату принесут еду на подносе?