Джоанна Линдсей - Буря страсти

Лукас не смог удержаться от смеха. Билли с округлившимися от изумления глазами перестал походить на себя.

— Чему ты так удивляешься? — спросил Лукас. — Ты знал, что я скоро уеду.

— Да, но не сейчас. Дело еще не закончено. Как ты можешь уехать, пока оно не завершено? Лукас снова пожал плечами:

— Наступает последняя стадия. Мое присутствие здесь больше не нужно.

— Не могу поверить! После того как ты потратил столько времени, чтобы осуществить свой план…

— Вот именно, Билли. Я пробыл здесь слишком долго.

— Это потому, что она уехала?

— Возможно, — уклончиво ответил Лукас. — Какая разница? Ты сам сможешь закончить дело. Благодарственные письма из благотворительных организаций, куда мы вложили деньги Сэма, лежат в моей комнате. Единственное, что тебе нужно сделать, — это проследить, чтобы Ньюкомб получил эти письма, как только Баскет сообщит, что его ранчо продано, а остатки денег пошли на добрые дела. Он неглуп и немедленно поймет, что получил по заслугам. А банк я уже выкупил и могу распорядиться закладными. Я пришлю агента, который займется этим.

— Еще одна трата, которую ты счел нужным сделать?

— Да, я хочу, чтобы люди смогли переехать отсюда в другие места, если захотят.

— Ты прекрасно знаешь, они уедут. Через год этот город станет мертвым. Но, черт побери, Лукас, я думал, ты сам захочешь нанести Ньюкомбу последний удар, — проворчал Билли. — Что это за месть, если ты даже не увидишь выражения его лица, когда он будет читать эти письма? Я тебя не понимаю.

— Это не месть, Билли. Это правосудие. И оно вершится, А я и так вполне могу представить себе, как он будет выглядеть, — мрачно сказал Лукас. — Не обязательно для этого присутствовать здесь. Я его уничтожил. Теперь от него уйдут жена и его маленькая «армия», помогавшая ему чувствовать себя королем. Все, что останется в его распоряжении, — это апартаменты в отеле, которые никогда не давали прибыли, а город Ньюкомб вскоре превратится в город-призрак.

— А как поступить с твоим ранчо?

— Продай его, если сможешь найти глупца, который его купит. Или оставь себе, если хочешь. Мне все равно, что ты с ним сделаешь. Оно полностью в твоем распоряжении.

— Наверное, я вернусь в резервацию. Уиллоу там больше нравится.

— Я так и думал.

— А ты?

— Анри Андреви пишет, что, прежде чем отправится во Францию, пробудет некоторое время в Новом Орлеане.

Пожалуй, я присоединюсь к нему.

— Это тот мошенник, который всему тебя научил?

— Тот самый. Он никак не мог понять, почему я отказался от жизни джентльмена и стал хозяином ранчо. Может, теперь я открою ему причину и дам возможность как следует повеселиться.

— Не стоит: тогда он поймет, как ты использовал его прежде.

— Наверное, ты прав, — согласился Лукас. Он был готов к отъезду и посмотрел на Билли в последний раз. Как хорошо они понимали друг друга! Он будет скучать по нему.

— Как ты думаешь, ты когда-нибудь вернешься? — печально спросил Билли.

— Трудно предугадать. Но ты сможешь сделать для меня еще кое-что, Билли. Возьми ту большую связку писем, которую ты должен передать Сэму. Запечатай их в один большой конверт и подпиши: «Привет от Джейка Холта, Бутхилл, Тусон». Если у этого ублюдка осталась хоть капля совести, он вспомнит.

— Прекрасный финальный штрих, — мрачно кивнул Билли.

Лукас думал об этом, когда скакал на лошади, удаляясь от ранчо и от Ньюкомба. Проблема в том, что Сэмюэл Ньюкомб мог не вспомнить Джейка Холта. В конце концов, он всего лишь одна из жертв Сэма. Но он хотя бы станет размышлять о случившемся и попытается связать это имя со Слэйдом и Лукасом. И если он будет думать об этом достаточно долго, то припомнит и Джейка Холта.

— Это твой первый визит в большой город, дитя мое? — снисходительно спросила элегантно одетая дама, сидевшая рядом с Шерис.

— Нью-Йорк — мой родной город, — машинально ответила Шерис.

— О!

Леди отвернулась, полностью утратив к ней интерес. А так хотелось ослепить деревенскую девушку рассказами о городской жизни! Шерис пожала плечами и снова стала смотреть в окно.

Она действительно выглядела как деревенская девушка. Чемодан, стоящий в ногах, корзинка с Чарли на коленях и потрепанный дорожный костюм, который давно следовало отдать тряпичнику. Но не собственная внешность беспокоила ее во время этого путешествия.

Меньше чем через час она будет дома. Что ждет ее там? Из письма, лежавшего в ее сумочке, трудно что-нибудь понять. Шерис так часто читала его с тех пор, как покинула Ньюкомб, что знала почти наизусть, но все еще не могла решить, чему тут верить.

Она достала помятое письмо Стефани и в последний раз попыталась разобраться.

"Дорогая, дорогая Рисси!

Мои мечты наконец-то осуществились. Мы с Джоуэлом вчера вечером тайно поженились. Тебе это покажется ужасно неожиданным после того, как ты прочла мое первое письмо. И это действительно так. Жаль, что я поторопилась написать то письмо, но я не предполагала, что Джоуэл все так быстро устроит. Теперь я должна признаться, что солгала тебе прежде.

О, Рисси, ты должна понять! Когда ты написала, что хочешь немедленно вернуться домой, я не знала, как попытаться убедить тебя не делать этого. Было еще слишком рано. Отец ужасно о тебе беспокоился, но никогда не говорил о том, что отменит свадьбу, и я боялась, что ты вернешься и он заставит тебя выйти замуж за Джоуэла. Видишь ли, он не признался Эдварду Паррингтону, что ты убежала. Я обманула тебя, Рисси. Он ни с кем не разговаривал, его гнев сменился беспокойством за тебя. Это произошло на второй день после твоего побега. Естественно, Шейла или кто-нибудь еще из твоих друзей захотел бы прийти проведать тебя, если бы ты была больна, поэтому мне пришлось сказать, что больна тетя Софи, а ты поехала навестить ее.

Все по-прежнему думают, что ты намерена выйти замуж за Джоуэла, но можно сказать, что ты передумала, пока была в отъезде. Затем, позже, выждав некоторое время, можно будет объявить, что мы с Джоуэлом бежали. Таким образом, никто не узнает о твоих приключениях.

Все это кажется довольно сложным, но мы как-нибудь выпутаемся. Я никогда бы не солгала тебе, Рисси, если бы не была в таком отчаянии. И не думай, что я так бессердечна. Я не сказала отцу, где ты, но дала понять, что с тобой все в порядке. Я сказала ему, что ты скоро вернешься домой. Возвращайся поскорее, Рисси, пока он не заболел от переживаний.

Пожалуйста, не сердись на меня. Я попыталась подбодрить тебя, когда советовала не отчаиваться, помнишь? Конечно, ты поняла?"

Шерис отложила письмо. Никакого толку. Она все еще не могла решить, пишет ли Стефани на этот раз правду, или отец заставил ее написать это письмо, чтобы вернуть Шерис домой. Встретит ли ее Маркус Хэммонд взрывом ярости или он действительно так о ней беспокоится, что с радостью примет под свой кров?

Шерис не могла смириться с тем, что Стефани, возможно, сейчас предает ее. Но еще хуже признать, что первое письмо было насквозь пронизано ложью. Одно дело — ввести в заблуждение постороннего человека, как поступила Шерис. Но намеренно обмануть собственную сестру! Ведь из-за того первого письма она, можно сказать, вышла замуж! Если бы не оно, может, Шерис удалось бы сохранить способность ясно мыслить. Кто бы мог подумать, что нежная маленькая Стефани может поступать так бессовестно, даже ради любви!

Шерис казалось бы естественным, если бы только это беспокоило ее во время поездки, но нет. По иронии судьбы возвращение домой почти не отличалось от ее пути на Запад: все те же три человека занимали ее мысли. Но на этот раз третий больше не был для нее незнакомцем.

Шерис поймала себя на том, что скучает по Лукасу. Она не поверила бы, что такое возможно, однако не прошло и дня вдали от Ньюкомба, как стало очевидно: она впадает в уныние.

Он никогда не оставлял ее в покое, хотелось ли ей того или нет. Он мог развлечь ее, рассердить, даже напугать и, конечно же, вызвать трепет наслаждения. Она всегда находилась во власти эмоций, когда была с ним.

А теперь, без него, ей казалось, что она распадается на части. Злилась на сестру и беспокоилась за отца, но вместе с тем постоянно ощущала тоску но Лукасу. Безграничное уныние овладевало ею.

Осенние солнечные лучи освещали тихую улицу, но Шерис, привыкшая к более яркому солнцу, едва замечала этот мягкий свет. После того как уехал кеб, она еще долго стояла, глядя на дом Хэммондов. Все ей казалось каким-то чужим. Она отсутствовала меньше трех месяцев, но как будто прошли годы. И особо тревожило чувство, что ее дом не здесь.

Медленно поднявшись по ступеням, Шерис перевела дыхание. Ей хотелось постучать в дверь. Но это будет проявлением трусости, а она не должна выглядеть трусихой. Она вошла, убеждая себя, что это ее родной дом, и, переполненная чувствами, остановилась в большом холле. Так долго она воспринимала все окружающее как должное: мраморные полы, роскошные обои, хрустальные люстры — неброская, изысканная элегантность.

Она стояла и думала о том, с какой бы легкостью отказалась от всего здешнего великолепия, только бы вновь увидеть зеленые глаза Лукаса. Но к чему это? Лукасу она не нужна, ей следует помнить об этом и перестать думать о нем.

— Мисс Хэммонд!

Шерис вздрогнула, когда ее имя эхом разнеслось по огромному холлу. На верхней площадке лестницы стояла миссис Этертон, такая же чопорная, как всегда, но чувствовалось, что даже она взволнованна.

— В чем дело, миссис Этертон? — раздался голос Маркуса Хэммонда из-за дверей его кабинета.

Наступила полная тишина. Шерис не шевелилась, даже не дышала. Через секунду Маркус Хэммонд сам появился в дверях. Он остановился, пристально разглядывая дочь, его голубые глаза быстро оглядели ее с головы до ног, затем остановились на лице. Если она ожидала увидеть человека, изведенного тревогой, то этого не было. Он выглядел усталым, и больше ничего.

Шерис тщательно следила за выражением своего лица. Ей на секунду показалось, что, прежде чем отец успел овладеть собой, в его глазах промелькнуло облегчение. Но она не могла утверждать это с уверенностью — раздался топот бегущих ног.

Стефани также услышала восклицание миссис Этертон. Она чуть не столкнулась с экономкой на верхней площадке лестницы. Но Шерис даже не взглянула на сестру, она не могла отвести глаза от отца. Он пристально посмотрел на обеих, затем сказал Шерис:

— Положи вещи и зайди ко мне.

Как легко возвращаться к прежнему образу жизни и следовать указаниям, не задавая вопросов! Шерис поставила чемодан и корзинку с Чарли на пол и прошла через холл в кабинет отца. Коротко взглянув на сестру, она уловила на ее лице тревогу, и это усилило ее собственное мрачное предчувствие.

Дверь за ее спиной закрылась, и Шерис собралась с духом. Она не могла выносить молчания.

— Ты все еще сердишься на меня?

— Конечно, — ответил он, но подошел к ней и обнял. Он сжал ее так крепко, что она не могла дышать. Затем так же внезапно отпустил. Шерис только изумленно посмотрела на него. Он снова нахмурился, но это уже не тревожило ее.

Значит, это правда, и он действительно беспокоился о ней. Она испытывала настолько сильное облегчение, что улыбнулась.

— Думаю, ты скучал по мне, папа.

— Опомнись, девочка, — сказал он строго. — Все-таки мне следовало бы тебя высечь. Ты поступила совершенно безответственно…

— Я знаю, — перебила она его, прежде чем он успел выйти из себя. — И мне действительно очень жаль. Никто не может сожалеть о моей глупости больше, чем я сама. Он не мог скрыть своего беспокойства.

— С тобой все в порядке, ведь правда, Рисси? Я хочу сказать… С тобой ничего не случилось?

Она заколебалась.

— Ну… — Ей не хотелось рассказывать ему о Лукасе без крайней необходимости. — Нет. Надеюсь, я выгляжу нормально.

— Ты смотрела на себя в зеркало в последнее время? — резко бросил он.

Шерис вспыхнула: , — Я в дороге больше двух недель, папа. Когда я помоюсь и переоденусь…

— Две недели?! — воскликнул он. — Так где же ты была? Люди, которых я нанял, не могли тебя найти. Две недели!

— Я… я была в Аризоне.

— Одна, через всю страну! Ты что, с ума сошла? Территории за пределами штата совсем дикие. Что заставило тебя?..

— Разве это имеет значение? — перебила она. — Теперь я дома.

Маркус замолчал. Он больше не знал, как обращаться с дочерью. Он никогда не видел ее такой: в точности как мать.

Маркус боялся вновь увидеть признаки ее столь недавно обретенной независимости. Как объяснить дочери, какие страдания он испытал, не зная, где она, а главное — жива ли? Ей этого не понять до тех пор, пока у нее не появятся собственные дети. Маркус знал, что не вынесет еще раз ее исчезновения, просто не вынесет, — Садись, Шерис. — Он перешел за свой письменный стол. Так он чувствовал себя увереннее. — Я хочу, чтобы ты дала мне честное слово, что никогда больше не покинешь дом без моего благословения. Ты уже в том возрасте, когда некоторая свобода вполне приемлема, но переходить ее границы небезопасно. И твое воспитание требует определенного поведения, Шерис. Иначе легко опозорить свое доброе имя. Ты даешь мне слово?