– Ни хрена не похожи, – вынесло вердикт божество, проигнорировав туфли.

– Не важно. Но я обязательно ей передам столь лестные высказывания подчиненных. Думаю, она порадуется.

– Еще бы не порадуется. Будет счастлива без меры.

Произнеся эту фразу, Тимур надолго замолчал. Я тоже молчала, сосредоточившись на том, как бы не свалиться в обморок и не исторгнуть из организма все свои эротические затяжки, приправленные гарниром из скромного академического завтрака: рогалик, подгоревший тост и два яйца всмятку. Больше всего мне хотелось, чтобы божество испарилось, исчезло, убралось куда подальше вместе с шикарными волосами и несбыточными трамвайными мечтаниями о русской сторожевой. Ведь если сейчас я облажаюсь, то и на моих собственных, возникших на пустом месте, мечтаниях о божестве придется поставить жирный крест. Ее вырвало на ведущего сотрудника журнала – хорошо же начинается моя карьера в попсовом издании «Город и ночь», нечего сказать!..

Но Тимур и не думал отлипать от меня, напротив – принялся запихивать в мое штормящее нутро новые и совершенно бесполезные сведения о концепции журнала и о том, чту бы ему хотелось изменить в этой гребаной концепции, и в оформлении, и в подаче материала, и в штатном расписании заодно. Дальний умысел божества был ясен до неприличия: реабилитироваться в глазах нежданной родственницы хозяйки, а заодно показать себя болеющим за дело специалистом.

– Вообще-то я пошутила. Никакая я не племянница… – Саморазоблачение выглядело такой же нелепостью, как и предыдущее самозванство. Но иного способа остановить поток сознания Тимура я не видела.

– Не племянница? – тут же осекся он.

– И даже не седьмая вода на киселе.

– Тогда… Погоди, я сам угадаю. Ты – сестра ее любовника.

– Вообще-то я была единственным ребенком в семье.

Двоюродная сестра ее любовника. – Воображение музыкального обозревателя «Города и ночи» не отличалось особым разнообразием.

Тоже вряд ли. Девушка с улицы – так будет точнее. Тимур наконец заткнулся и посмотрел на меня с видимым облегчением. И позволил себе улыбку – о, что это была за улыбка!.. Я бы смирилась и с сексистски-шовинистическим оскалом («все бабы дуры»), и с мимолетной тенью профессионального превосходства («все секретутки – безмозглые твари»), – но как мириться со сверкающим, ослепительным, в тридцать два зуба, проявлением жалости?

– Долготы здесь не продержишься. Она тебя выпрет, вот увидишь. Предыдущих дамочек хватало максимум на две недели. После чего их уносили через черный ход. С самооценкой, упавшей до нуля.

– Через этот черный ход? – Я постучала костяшками пальцев по заколоченной двери.

– С чувством юмора у тебя напряг, – после минутного молчания констатировал Тимур.

– Зато все в порядке с чувством врожденной грамотности, – подняла указательный палец я.

– Не думаю, что этого будет достаточно.

– Посмотрим.

Внутри меня уже зрела ярость, постепенно вытеснявшая тошноту. К чему пристегнуть нежданные откровения Тимура?.. Мое воображение было куда более богатым, чем его собственное, оно тут же начало рисовать самые неприглядные картины из жизни собачьего приюта «Городи ночь». Бал здесь правит немецкая овчарка, она же устраивает бои на потеху местной (исключительно мужского рода) публике. Организовывать букмекерские конторы и делать ставки – бессмысленно: немецкая овчарка выигрывает всегда. Вопрос лишь в том, как долго может продержаться залетный шпиц, залетный тойтерьер, залетный пуделек карманного формата.

Если верить старожилам – не больше двух недель.

Остается лишь правильно истолковать понятие «самооценка, упавшая до ноля».

…Редакционная действительность оказалась еще более отвратительной, чем виделось мне в воображении, Тимур не соврал. И это при том, что мужской костяк журнала не внушал ничего, кроме симпатии: да-да, они были милягами, эти проводники по джунглям большого города, клубные и книжные обозреватели, спецы по ресторанному и кинематографическому меню, псевдо-экстремалы, псевдо-путешественники, постмодернисты, невинные адепты «Live Jornal», платных порносайтов и Чака Паланика. Они были милягами – все как один, включая уборщицу с овеянным неприметным шиком именем Гаро.

– Это тот самый таджик-нелегал? – спросила я как-то у Тимура.

– Это – совсем другой человек, но тоже нелегал. Держись от него подальше. А лучше – вообще не заговаривай.

Я вовсе не собиралась приближаться к всегда услужливому, всегда улыбчивому тихушнику Гаро, но на всякий случай спросила:

– Близкие контакты с ним опасны для жизни?

– Что-то вроде того, – ответил Тимур, как мне показалось – довольно уклончиво.

– На него положила глаз немецкая овчарка?

– Это было бы полбеды. Он сам на кого хочешь глаз положит, а глаз у него… – Тимур приблизил ко мне свои шикарные волосы и зашептал: – Глазу него нехороший. Даже овчарка его избегает.

Овчарка, поджимающая хвост при виде совершенно безобидного нелегального мигранта, – это было ново.

– Что же она его не уволит?

– Боится. Уволишь его – а назавтра тебе на голову кирпич свалится. Такие случаи уже были.

– С кирпичом?

– Образно говоря…

Вот как. И у всесильной овчарки есть слабые места. Не отмеченные на карте, где безраздельно властвуют Вена, Зальцбург и Куршевель. Я торжествовала, я дала себе слово тотчас же как следует раззнакомиться с Гаро, имеющим странную, не подчиняющуюся никакой логике власть над редакцией попсового журнала «Город и ночь».

– И это еще не все, – продолжил Тимур. – В его присутствии вся работающая оргтехника выходит из строя, а в компьютерах пропадают файлы и папки. Неделю назад наш фотограф Евгений попросил его не шастать в лаборатории в рабочее время…

– И?

– И загремел в больницу с почечной коликой. На следующий же день.

– Совпадение, – неуверенно сказала я.

– Хочешь знать, что произошло с театральным критиком, который обратился к Гаро с почти аналогичной просьбой не выгребать мусор из его корзины? – Голос Тимура понизился до загробного шелеста.

– Не имею ни малейшего желания. – Мне почему-то расхотелось не то чтобы знакомиться с демонической уборщицей, а даже просто попадаться ей на глаза.

Тем более что вновь открывшееся знание, а лучше сказать – редакционный миф о нелегале-оборотне не прибавил мне никаких преимуществ в молчаливом противостоянии с Первым Лицом. А оно было полно решимости сжить меня со свету, отравить существование, добиться того, чтобы меня вынесли через черный ход с самооценкой, упавшей до ноля.

И зачем только с подобными установками вообще заводить себе секретаршу?

Чтобы жить вечно.

Доказывая всем (мужчинам – по умолчанию), что право на безраздельное господство над миром имеет только она – победительная, хорошо упакованная куршевельская стерва. И никакой возраст, никакие жизненные обстоятельства этого не поколеблют.

Для начала Первое Лицо положило мне на стол список дресс-кодов на все случаи редакционной жизни: их я должна была придерживаться, дабы эстетические чувства овчарки находились в равновесии. В списке значилось около десяти слабо поддающихся расшифровке позиций. От всех этих «А5», «Cocktail Attire», «Black Tie», «White Tie – Ultra-Formal»… голова моя пошла кругом, апофеозом же стал последний пункт.

«ВВ» значилось в нем.

«ВВ» было безжалостно отчеркнуто начальственным ногтем, что автоматически делало его руководством к действию. Тимур, к которому я обратилась за консультацией, робко предположил, что «ВВ» может являться аббревиатурой группы «Вопли Видоплясова». Или группы «Бэк-стрит Бойз». Или – инициалами Барни Бигарда, кларнетиста.

ProBaBly3.

Хотя не исключено, что речь идет о Belle du Berry, феерической солистке феерического приджазованного коллектива «Paris Combo», в России он пока не гастролировал и на лицензионных дисках выпускался ограниченным тиражом.

«Внутренние войска», – выдвинул догадку простодушный Джамка, спортивный обозреватель.

«Брижит Бардо», – выдвинул догадку продвинутый Семен, кино– и телепросветитель.

«Benzyliumbenzoicum», – выдвинул догадку ответственный за рубрику «Здоровье и красота» Андрей Андреич по кличке «доктор Франкенштейн».

Последний вариант пронзил мое сердце навылет, – особенно если учесть, что за впечатляющей, почти классической латынью скрывался беизилбензоат, средство по борьбе с чесоточными клещами.

Но что на самом деле имел в виду острый, как бритва, начальственный ноготь?

Что я должна выглядеть как чернокожий Барни? Владеть аккордеоном и сводить с ума тоскливых яппи подобно Belle? Стеречь подступы к главному кабинету редакции со рвением лагерного вертухая? Соорудить на голове конский хвоста la Брижит Бардо?.. Чесоточные клещи однозначной трактовке не поддавались и потому были особенно оскорбительны.

В конечном итоге я решила спустить все дело на тормозах и наплевала на листок.

– Вы не слишком-то исполнительны, – высказалось Первое Лицо где-то дня через два.

– Я просто не совсем поняла, что означает ВВ…

– Почему же тогда не уточнили?

Шла бы ты… мысленно послала я Первое Лицо, вперившись в мочку ее уха (там сверкал бриллиант, заполучить который можно было разве что продав палестинцам нехилую партию стрелкового оружия), шла бы ты, сука, немецкая овчарка, дьяволица!.. Злость была совершенно напрасной, неконструктивной, как выразилась бы мусик, – тем более, что за ней ясно вырисовалось осознание того, что немецкая овчарка уж точно может позволить себе отправиться куда угодно. В любую точку мира и в любое время. Без унизительных прикидок, всегда сопутствовавших мне: Египет или остаться на зиму без новых сапог? Турция или навсегда позабыть о кухонном комбайне?

Нет вещи более желанной и менее функциональной, чем кухонный комбайн.

Первое Лицо скроило подобие гримасы, как если бы увидело чесоточного клеща в складках платья от Армани, ВВ означает Business Best, милочка.

Милочка. Хорошо, что не лапуля.

Для справки: Business Best – самый строгий и дорогой деловой костюм: серый, синий или бежевый, белая блузка, прозрачные чулки телесного цвета, туфли – соответственно черного. Либо – особый шик – цвета костюма.

Ха, как сказал бы Тимур! Чтобы соответствовать этим требованиям, мне придется отказаться не только от Египта и Турции, но и от рогаликов и яиц всмятку, и от пищи вообще, а в перспективе – пришпилить мусика, хотя не факт, что вся ее недвижимость, драгоценности и счета в банке перейдут ко мне по наследству. Конечно, можно обойтись без смертоубийства и обратиться к мусику напрямую, со смиренной просьбой о вспомоществовании, но… Я точно знала, что из этого ничего не выйдет, см. пункт б) хартии о взаимоотношениях детей и родителей.

– А на вашем месте мне бы и в голову не пришло взгромоздиться на такие каблуки, – продолжило словесную экзекуцию Первое Лицо.

– Почему же?

– Потому что вы в редакции журнала, а не на панели. Впредь будьте любезны…

Впредь я должна быть любезна появляться в редакции на гораздо более удобоваримых каблуках. Что-то около 3– 5 сантиметров, что соответствует дресс-коду «ВВ», но не имеет никакого отношения к моей весьма скромной (Маноло Бланик впал бы в уныние) коллекции. Она состоит из двух пар разбитых кроссовок, пары болгарских мокасин, вьетнамок времен культурной революции, псевдозамшевых ботфортов времен падения берлинской стены и войлочных полусапог «прощай, молодость». Я приобрела их в стоковом магазинчике у Сытного рынка – в надежде, что когда-нибудь буду выгуливать в них собаку породы доберман.

Доберман – вот чего не хватало мне для полного счастья.

Доберман послужил бы шикарным дополнением к академической двушке, он придал бы лапуле чувство уверенности в себе – а его, как известно, никаким чувством врожденной грамотности не заменишь. Впрочем, спустя неделю пребывания на посту секретарши Первого Лица я уже глубоко сомневалась в своей врожденной грамотности. И начала делать ошибки в расстановке запятых, и даже была не в состоянии набрать слово «презентация», не сверившись с электронным словарем.

И это при том, что с «презентацией» (наряду с «party», «премьерным показом» и «хочешь узнать всё о ночном Петербурге?») я встречалась по сто раз на дню, выуживая намеки и прямые ссылки на них из вороха проспектов, приглашений, официальных писем и флайеров (доставлены с курьером) и из полуофициальных писем, неофициальных писем и спама (присланы по электронной почте). На сортировку этой лабуды и составления отчетов по ней, на сочинение глубокомысленных пресс-релизов и ответов на дурацкие звонки уходила львиная часть времени.

А времени на покурить с Тимуром почти не оставалось, что угнетало меня больше всего.

Этот парень вполне релевантен по саунду, – вскользь упоминает Тимур о каком-то неведомом мне альтернативщике; этот парень гонит псевдофолк – еще об одном; эти – помешаны на монотонном психоделическом попе с элементами краут-рока и синкопами в стиле П. Дж. Харви, и еще что-то об анонимной, но в то же время рьяной акустике. После столь мудреных высказываний я начинаю чувствовать себя вечной вдовой Jay-Jay Johanson, отбросившего коньки где-то на заре палеолита.