Именно так: мое врожденное чувство грамотности молчало как убитое.

Jay-Jay не требовал от меня фотографий в купальнике и без оного, он вообще не требовал фотографий и не слишком-то интересовался моей внешностью и моим возрастом. «Мне показалось что вы печальны и вы грустите». – написал он после того, как мы обменялись первыми электронными сообщениями. Написал не сразу, а едва ли не через неделю: «наверное сейчас выдумаете что большинство кафе заполнено столиками за которыми все сидят по одному но это не совсем правда».

Столики в кафе.

Кое-какие мои мыслишки, и правда, относились к столикам в кафе, но, помнится, никогда так и не были озвучены. И вот теперь какой-то норвежец…

Просто сумасшествие какое-то.

Jay-Jay очень быстро перестал быть «каким-то норвежцем». Он стал другом – неблизким, но желанным. Как-то само собой получилось, что я рассказала ему о себе. Все или почти все. Мои письма становились все длиннее, теперь они смахивали на вполне законченные рассказы, а я – на литературного новичка, который жаждет одобрения своих опусов. И Jay-Jay не скупился на похвалу, хотя писал вдвое реже и вчетверо короче, чем я сама. Избранные места из нашей многомесячной переписки выглядели примерно так:

Я: у вас прекрасный русский, Джей-Джей…

Jay-Jay: совсем не такой прекрасный но мне хотелось бы овладеть им в совершенстве. Совершенство – вот чего я всегда пытаюсь добиться.

Я: вы, наверное, как-то связаны с литературой? Вы переводчик?

Jay-Jay: нет мне просто нравятся языки. Много новых языков. Я уже изучил три европейских и один африканский. Йоруба – так он называется и он прекрасен. Теперь наступило время русского и я намерен проникнуть в самые его глубины. Вы ведь поможете мне почувствовать его?

Я: как странно… почему вы решили, что я подхожу для этой цели?

Jay-Jay: ваша визитка на сайте. Она такая безупречная. Каждая буква на месте, ни убавить ни прибавить – так ведь говорят русские? Я специально сверялся со словарями – вы не допустили ни одной ошибки…

Я: просто у меня хорошо развито чувство врожденной грамотности. Не знаю, как это объяснить, но когда я вижу неправильно написанное слово, я просто заболеваю. Озноб, головная боль и все такое.

Jay-Jay: это чудесное чувство. Лучшее чувство на свете. Я потрясен. Потрясен.

«Озноб, головная боль и все такое» – я, конечно преувеличивала. Но и Jay-Jay преувеличивал тоже. Свою зависимость от языков, во всяком случае. Откровенная и неприкрытая, она временами казалась мне проявлением некой плохо изученной специалистами и почти не встречающейся душевной болезни. Но думать о том, что милый Jay-Jay испытывает какие-то трудности с разболтавшейся психикой, мне вовсе не хотелось. Тем более что во всем остальном – что не касалось языка или языков – он был абсолютно адекватен. Точен. Тонок. Нежен. Он был смешным и забавным, если нужно. Он мог дать совет. Мог утешить. Порой мне казалась, что, несмотря на разницу в ментальности, он понимает меня, как никто.

Определенно, мне повезло.

Друг по переписке из прекрасного далека – разве не об этом мечтает каждая романтически настроенная девушка? Разве не об этом мечтала я сама?.. Примерно через год не слишком интенсивного, но полного мелких радостей общения в сети выяснилось, что Jay-Jay работает корректором в крошечном издательстве, выпускающем литературу non-fiction. Нудные многостраничные справочники, научные статьи с массой плохо запоминающихся терминов, технические энциклопедии – бедняжка Jay-Jay, и как только он справляется со всем этим? Наверное, хорошо.

Во всяком случае, ему ничего не хотелось менять в своей жизни. Так же, как и мне. Перспективы карьерного роста его не интересовали. Так же, как и меня. Он просто со вкусом втягивал воздух в легкие – где-то там, в своей испещренной фьордами Норвегии. Он лакомился самыми разными языками, пробовал их, срывая с упругих веток. Также, как и…

Нет-нет, совсем не как я.

Тут-то и начинались разночтения. Я совсем не была похожа на Jay-Jay, если вынести за скобки славное корректорское настоящее. Иностранные языки интересовали меня мало – в то время как Jay-Jay был от них просто без ума. Jay-Jay за три версты обходил вопрос о взаимоотношениях полов, в то время как меня этот вопрос волновал чрезвычайно.

И потом…

Jay-Jay даже не пытался флиртовать. И не пытался заинтересовать собой в качестве мужчины, корректора, любителя ковбойских шляп, похитителя велосипедов, изобретателя запонок, – и что он только делает на сайте знакомств?

Изучает русский в виртуальной компании russian girl.

К концу второго года я настолько осмелела, что к общелингвистическим и общекультурным вопросам, к вопросам географии и топонимики стала подмешивать личные. В разумных пропорциях, конечно.

Я: вас и правда зовут Джей-Джей?

Jay-Jay: да. Это мое настоящее имя. Спросите у снега за окном и он вам это подтвердит.

Я: вы живете один?

Jay-Jay: совершенно один но мне нравятся кошки. Издали как и все остальное.

Я: вы любите путешествовать?

Jay-Jay: я люблю кошек. Но путешествовать наверное тоже прекрасно.

Я: а африканский язык йоруба? Вы изучили его, не побывав в Африке?

Jay-Jay: вы не поняли моя дорогая. Язык и есть путешествие. Самое лучшее путешествие на свете.

«Самое лучшее на свете» и «прекрасно» были любимыми выражениями Jay-Jay. Хотя и не часто встречающимися, что повышало их ценность. В игре «вопрос-ответ» пальма первенства принадлежала мне, так как сам Jay-Jay вопросов почти не задавал. Естественно, если дело не касалось языка. Тут за ним было не угнаться. «…Я нашел одно русское слово которое показалось мне прекрасным. Удивительным и мелодичным как если бы слушать орган под каменными сводами в пустой церкви. Это слово – «мягкошанкерный». Вы не могли бы уточнить его значение для меня моя дорогая?..»

На поиск ответа я убила две недели, с самого начала подозревая, что конструкция слова «мягкошанкерный» отдает чем-то венерическим. Так оно и оказалось: мягкий шанкр нашелся в одной из медицинских энциклопедий и был (ужас!) венерической болезнью, вызываемой (ужас-ужас-ужас!) стрептобациллой. Написать об этом Jay-Jay означало бы навсегда отвратить его от каменных сводов, органной музыки, а, главное, – от церкви. Взять на себя такую ответственность я не могла. И потом: «мягкошанкерный» – это все же не совсем мягкий шанкр. А за два года я хорошо изучила Jay-Jay – ту сторону его натуры, которую можно назвать лингвистической.

Неточности он мне не простит.

Спасение пришло в виде замызганной книжонки «По ту сторону закона: история лагерной фени». Я обнаружила ее на стихийном блошином рынке, в двух кварталах от дома.

– Все по пятере, – доверительно сообщил мне ее владелец, черноземный ханыга с лицом химика Менделеева. – Дешевле только в морг попасть. А еще есть книга «Теория и практика русского секса». Тебе поможет.

– Мне уже ничто не поможет, – сказала я. И подумав, добавила: – А что, русский секс как-то отличается от любого другого? Нерусского?

– А то! – Реинкарнация Менделеева издала короткий смешок. – Посмотри на меня и сразу все поймешь.

После недолгих колебаний я взяла и «Секс» – на тот случай, если Jay-Jay вдруг обнаружит еще что-нибудь, не менее удивительное и мелодичное в контексте паха, фрикций и оралыю-генитальных контактов.

«История лагерной фени» наконец-то раскрыла мне глаза на этимологию дурацкого слова. Бывший зэк, который женится и берет фамилию жены, дабы скрыться от надзирающих органов и получить незапятнанный паспорт – вот что означало «мягкошанкерный», русский язык и вправду богат. Непредсказуем. Прекрасен, как говорит Jay-Jay.

Я отправила ему подробнейшее письмо и получила на него самый короткий за всю историю нашего общения ответ:

«WOW!»

Я: может быть, прислать вам словари русского арго, Джей-Джей?

Jay-Jay: вы лучше любого словаря моя дорогая. Вы и есть словарь. Самый прекрасный на свете.

Можно ли считать это началом запоздалого флирта и не пора ли попросить у Jay-Jay фотографию, где он наконец-то предстал бы передо мной мужчиной, корректором, любителем ковбойских шляп, похитителем велосипедов, изобретателем запонок?..

Не-а.

После двухлетнего знакомства такая просьба выглядела откровенной пошлостью, вариацией на тему паха и фрикций, и я решила пойти другим путем.

Я: почему бы вам не приехать в Россию, Джей-Джей? Не приехать в Петербург?

Jay-Jay: Меня просит об этом Элина? Элина наверняка загрустит в моей компании. Меня просит об этом блаженная Августа? В ее компании я и сам загрущу.

Меня просит об этом Магдалена блистательная и своенравная как река в Колумбии? Что если ее воды сомкнутся над моей головой? Меня просит об этом Флоранс? Цветочек Флоранс?

Сукин сын.

Он и раньше присылал пространные комментарии к моему едва ли не династическому имени, и я уже тысячу раз пожалела, что когда-то, в порыве откровенности, озвучила громоздкую запись в паспорте. Но не Ёлкой же было называться в самом деле!.. Ёлка всецело принадлежала Городу и Ночи, а Элина любила путешествия без цели на пригородных поездах. А блаженная Августа обожала кормить чаек на взморье. А блистательная и своенравная Магдалена была не дура накачаться пивом. А Флоранс, цветочек Флоранс!.. Сколько раз ее хватали за руку в тот момент, когда она пыталась вынести из супермаркета упаковку стирального порошка! – и только личное обаяние спасало ее от неприятностей с законом. В придумывании историй для всех четырех моих имен Jay-Jay был неутомим.

Но на вопрос о Питере он так и не ответил.

Сукин сын!..

Совсем не сукин, решила я после довольно долгих размышлений. Он, наверное, очень некрасив, бедняжка Jay-Jay. Он, наверное, совсем необаятелен, – не то что цветочек Флоранс! Он, наверное, страдает простатитом, безуспешно борется с аденомой, лезет на стенку от полового бессилия. Он, наверное, каждое утро рассматривает в зеркало свое лицо: побитое оспой, изуродованное шрамами, обезображенное родимым пятном. А может быть, он – калека, навсегда прикованный к инвалидному креслу?.. Такой вариант показался мне самым благородным, а потому – максимально приближенным к реальности. Однажды я даже проснулась посреди ночи с мыслью о Jay-Jay. Именно о Jay-Jay, а никак не о Тимуре. Я поняла это сразу, поскольку ничто не мешало ровному дыханию, и свинцовой тяжести в груди тоже не наблюдалось, и рот был совершенно свободен от привкуса шикарных волос. Бедняжка Jay-Jay, вот он сидит в своей маленькой норвежской комнатке, в своем норвежском инвалидном кресле, перед экраном монитора, в окружении множества словарей. Сидит – чо совсем не смотрит на экран, совсем не смотрит в словари.

Он смотрит в окно.

А там, за окном, идет снег (единственный, кто может подтвердить, что Jay-Jay действительно – Джей-Джей). И идут влюбленные, веселые и беспечные, – пара за парой. И расхаживают кошки, которых он любит. Издали. «Издали, как и все остальное» – это были слова самого Jay-Jay. Я не придавала им значения, а они – много глубже, чем все другие слова. Они все объясняют. И снег, и влюбленных, и кошек, к которым не приблизиться. За которыми можно наблюдать лишь издали.

Видение было таким ярким, что я едва не расплакалась.

И едва подавила в себе желание броситься к компьютеру и тут же настрочить письмо Jay-Jay. Письмо о том, какой он милый, и как я привязалась к нему за два года, и что лучшего друга не сыскать, и что я хотела бы видеть его. Не издали.

Впрочем, письма я так и не написала.

Слишком экспрессивное, слишком слезоточивое, оно могло бы отпугнуть Jay-Jay. Вдруг Jay-Jay решит, что я каким-то образом проникла в тайну его великого сидения? Вдруг, сосредоточившись на эмоциях, я пропущу крохотную запятую или не поставлю тире в нужном месте – Jay-Jay (та сторона его натуры, которую можно назвать лингвистической) мне этого не простит. Конечно, он не упрекнет меня, он и вовсе не заметит пропущенной запятой. Он – нет, а его лингвистическая, зарытая глубоко в подсознании ипостась – да. И когда это произойдет, я перестану быть прекрасной. Самой лучшей на свете.

Такая перспектива нисколько меня не устраивала.

Хотя в конечном итоге письмо все же было отправлено. Ровно через неделю после той ночи, и прилагательное «милый» в нем тоже имелось. Только относилось оно не к Jay-Jay, а к Ларику, начало романа с которым я тогда переживала.

Я: он поэт. Очень хороший. Он очень милый человек и очень хороший поэт.

Jay-Jay: я нисколько в этом не сомневаюсь моя дорогая.

Я: сборник его стихов называется «Одержимость любовью».

Jay-Jay: прекрасное название. Просто прекрасное. А слово «одержимость» наверное лучшее на свете. Во всяком случае оно принадлежит к тем немногим словам которыми полностью исчерпывается человеческая натура.

В том, что я написала Jay-Jay о Ларике, не было ничего удивительного: с кем еще делиться подобными вещами, как не с другом по переписке из прекрасного далека? Ларик был далеко не последним в списке, до него отметилось еще несколько из моих вялотекущих бойфрендов Jay-Jay традиционно называл их «прекрасными»). И лишь о Тимуре…