– А хоть горшком зови, только в печь не ставь, – усмехнулась рыжая любительница сладострастных утех. – Уж что-что, а заставлять девок визжать я умею и через то всегда сыта, даже не охотясь. Отрицать не стану: люблю я девок... И они – меня. Пока всех прелестниц в деревне не переберу, не успокаиваюсь. А как всех на себе верхом перекатаю – за следующее село принимаюсь.

– И что, все смелые такие – с оборотнем баловаться? – криво усмехнулась Невзора.

– А чего им бояться? – цинично прищурилась Лелюшка. – От меня ж не забеременеешь – последствий никаких. Одна только взаимная выгода от этого происходит: и им услада, и мне кормёжка!.. Ладно, пойду я, а то моя зазноба там озябнет без моих горячих объятий! Не налюбилась я ещё... – И Лелюшка, плотоядно облизнувшись, гибко и чувственно повела плечом, двинула бедром.

Снова лёгкие шаги, шуршание листвы – и Невзора молниеносно скрылась за толстым стволом.

– С кем ты тут разговариваешь? – раздвигая руками кусты, спросила Хорошка. – И зачем меня покинула?

– А ни с кем, моя звёздочка ясная, – раскрывая ей объятия, разулыбалась Лелюшка. – И вовсе не покидала я тебя, что ты! Только отлучилась ненадолго – дух перевести. Ну, иди ко мне, моя сладенькая, обними меня и поцелуй!

Руки девушки обвились вокруг её шеи, а обнажённые ноги обхватили бёдра девицы-оборотня: возлюбленная запрыгнула на неё, прильнув всем телом и изнывая от желания. Их губы тотчас неистово соединились в поцелуе, и Лелюшка, поддерживая девушку на себе под ягодицы, прислонила её спиной к дереву, за которым пряталась Невзора.

Той оставалось только снова поскорее отползти и устремиться в лес. Но перед её глазами ещё долго стояла эта картинка: Хорошка, отдающаяся с таким исступлением, с таким бесстыдством и ненасытностью, что и подумать неловко. Чего стоил этот жаркий, крепкий обхват ног, пушистый треугольник ниже пупка, молодая стоячая грудь, жадные до поцелуев губы!

– Бррр, – встряхнулась Невзора, а в следующее мгновение бежала уже в зверином облике – подальше от места любовных утех.

У неё и нутро горело от смущения, что она при всём этом присутствовала, и вместе с тем это разжигало в ней самой доселе дремавшие желания.

Она попыталась сосредоточиться на охоте, но эта паскудная картинка так и стояла перед взглядом и заслоняла собой всё. И как теперь возвращаться к вожаку с вестью о невыполненном поручении? Да ведь с этой Лелюшкой никакого сладу – ну не за шкирку же её от девушки оттаскивать. Вот, значит, как она добычу свою достаёт... Ну, хоть не воровством. Впрочем, и этот способ казался Невзоре не намного достойнее.

Взбудораженная увиденным, она мчалась, не разбирая дороги, и наткнулась на кабана – матёрого секача, клыкастого одиночку. Тот гостям не обрадовался, и встреча вышла весьма кровавой. В волчьем облике Невзора превосходила кабана в размерах, но тот не собирался дёшево отдавать свою жизнь и распорол ей клыками бок. Невзора, обливаясь кровью, отскочила; её трясло, дыхание лихорадочно рвалось из груди. Непросто было подступиться к этому зверюге, шкура у него – как броня, не прокусишь, до того ороговела. Но Невзора-охотница знала слабые места в его защите, да и быстротой она теперь обладала неимоверной. Разогнавшись, она сшибла вепря с ног, полоснула бритвенно-острыми зубами по брюху – и готово. Зверь завизжал, а потом захрипел: из длинной раны вывалились наружу петли кишок. Скоро ему настал конец.

Рана Невзоры была серьёзна, но не смертельна. Памятуя о свойствах хмари, о которых ей поведала Лелюшка, она заткнула свою распоротую плоть сгустками радужного вещества. Они держались в ране сами, без повязки, и кровотечение остановилось. Но у Невзоры кружилась и звенела голова, пересохло во рту, а ноги подкашивала слабость. Возбуждение схватки схлынуло, уступая место вялости и дрожи. Она уселась в человеческом облике рядом с кабаньей тушей, прислонившись к ней спиной, и закрыла глаза. На внутренней стороне сомкнутых век плыли разноцветные пятна.

– Ого, вот так добыча! Знатная ты охотница! – прозвенел голос Размиры.

Её ладони прильнули к бледным щекам Невзоры.

– Ох... Ты ранена? Ничего, ничего... Сейчас я на помощь позову!

Вскоре показались остальные охотники. Ёрш оценил добычу, обойдя тушу кругом, одобрительно, но сдержанно кивнул.

– Недурно.

Он был скуп на хвалу. О Лелюшке он даже не спросил. Тушу разделали и отнесли к месту стоянки по кускам; Размира заботливо поддерживала раненную Невзору, а когда они наконец пришли, устроила её на мягком ложе и напоила водой. Водица пришлась очень кстати, прохладно пролившись в стиснутое болезненной жаждой горло Невзоры.

От кабаньей туши ей достались самые лучшие куски: Ёрш рассудил, что доблестная охотница их сегодня заслужила. Впрочем, в ту ночь Невзоре было не до еды. Её донимала рана, и она съела лишь немного ягод, собранных Размирой, да время от времени потягивала воду. Лишь к вечеру следующего дня, оправившись, Невзора смогла наконец как следует подкрепиться, а нутро радостно приняло пищу. Похоже, на заживление раны ушло немало сил, потому что есть хотелось до дрожи. Всё ещё изумляясь быстроте, с которой заживали телесные увечья (на месте раны остался только розовый шрам), Невзора отрезала охотничьим ножом кусочки кабанятины и отправляла себе в рот. Её зверь мог бы без особых церемоний просто рвать мясо зубами, но её человеческая суть противилась этому. По той же причине в людском облике Невзора снова одевалась, а не расхаживала голышом.

Она вздрогнула: пальцы Размиры коснулись её спутанных чёрных прядей. И опять внутри что-то ёкнуло, сладко сжалось в ответ на женскую ласку. Но как всё это назвать, в какие облечь слова, Невзора не знала.

– Чего? – усмехнулась она, отрезая кусочек мяса.

Размира, сидя рядышком, с задумчивой улыбкой любовалась ею. Её рука скользнула вниз по плечу Невзоры, пальцы изучали, прощупывали.

– Ты сильная, – сказала женщина-оборотень, и улыбка, угаснув на губах, осталась мерцать в её глазах загадочной лесной искоркой, чуть грустной и, наверное, немного усталой. – Сильнее, чем кто бы то ни было. Вот, малины ещё покушай.

И Размира достала кулёк из листа лопуха, полный мелковатых, но очень сладких ягод. Ягодку за ягодкой она клала Невзоре в рот, а та принимала угощение губами, украдкой любуясь женственными изгибами бёдер лесной красавицы. Грудь пряталась за длинными русыми прядями, не слишком большая и не слишком маленькая – в самый раз, чтоб охватить пятернями. Поймав себя на таких мыслях, Невзора ощутила жар на щеках, но продолжала есть малину из рук Размиры, а потом и сама угостила её ягодкой-другой. Шелковистая, тёплая мягкость губ женщины... Что могло быть прекраснее? Но за ними следили насмешливо-понимающие глаза Лелюшки, и Невзора стёрла с губ улыбку, подобралась и чуть отодвинулась от Размиры.

Добычей они запаслись основательно, и выходить в эту ночь на новую охоту не было надобности, поэтому вся стая предавалась отдыху. Чем занимались Марушины псы на досуге, в свободное от поиска пропитания время? Кроме песен и сказаний, которые Невзора уже слышала, были у них и иные забавы. Людомир, оборотень зрелых лет, хранил у себя игральные кости, и мужчины порой увлечённо их метали. Были в стае и игроки-любители, и те, кто предпочитал только наблюдать за игрой. Денег оборотни не имели, что же они могли ставить? Играли на добычу – проигравший обязывался отдать свою долю победителю; также на желания – порой весьма забавные, вроде того, чтоб влезть на дерево и кричать петухом. Молодой Борзута вечно лез играть, но ему всё время не везло; то-то все потешались над ним, когда он после очередного проигрыша полез на дерево кукарекать, да ветка обломилась! Ежели б не хмарь, упасть бы ему в огромную, страшную крапиву.

Ещё бытовала в стае игра в отгадывание слов: слово нужно было показать движениями, молча, и зрелище получалось зачастую довольно потешное, но и голову порой поломать приходилось. Невзора с её умением изображать голоса птиц снискала уважение, её часто просили посвистать да почирикать и дивились, как у неё ловко это выходит. А главное – похоже, точь-в-точь! Также загадывали друг другу загадки, но не простенькие наподобие «зимой и летом – одним цветом», а мудрёные, заковыристые. Некоторые из них Невзора помнила, но чаще всего оборотни придумывали их сами – новые, никогда и никем доселе не слышанные.

Любили Марушины псы и подвижные занятия: бег наперегонки, борьбу. Вот в этих видах состязаний Борзута частенько выходил победителем. Молодая звериная мощь его била через край и не знала удержу, и частенько вожаку приходилось его одёргивать и осаживать, чтоб он, увлёкшись, кого-нибудь в пылу схватки не покалечил.

– Дуралей молодой, что с него взять, – хмыкал Ёрш. – Сила есть – ума не надо.

И всё же молодость – не вечный недостаток; однако у вожака были подозрения, что Борзуте и с годами не очень-то суждено поумнеть.

Кончилось щедрое на тепло и лесные ягоды лето. Всё чаще пряталось солнце за серым пологом туч; в такие пасмурные дни оборотни могли выйти на охоту и в светлое время суток. Холодно и неуютно стало в лесу, сыро и промозгло. От дождя стая укрывалась в подземных ходах. Там можно было и огонь развести, погреться. Костры обычно разводили под отверстиями – «окнами» на поверхность, чтоб дым выходил. Вот это и отличало оборотней от обычных лесных зверей и роднило с людьми: они владели огнём и не боялись его. Невзора с Размирой собирали грибы и поджаривали их на костре; ох и душисты были они, особенно белые! Их манящий дух напоминал Невзоре матушкины пироги, а там и тоска о Ладушке оживала. Угрюмость накатывала на неё, душа растворялась в осенней зябкости, и не радовал яркий, красочный наряд леса. В такие непростые мгновения особенно драгоценна была молчаливая, но тёплая, как костёр, поддержка Размиры. Понемногу Невзора узнала и прочих членов стаи, но та была всех ближе, всех душевнее.

Это вышло как-то само собою: они легли на дневной отдых друг подле друга, а проснулись в объятиях... Глаза в глаза, сердце к сердцу лежали они и молчали какое-то время, соображая: а что сейчас между ними зарождается – такое тёплое, трепещущее, странно-пронзительное? Невзора поднялась первая и устремилась по подземному ходу прочь от спящих оборотней – как можно дальше от возможных взглядов. Размира бесшумно заскользила следом.

Корни деревьев, причудливо переплетаясь под землёй, окутывали этот уголок, пол выстилал слой старых, как прах, прелых листьев, а в выходное отверстие падал луч серого осеннего света. Он водопадом нисходил на их плечи и головы, застилал глаза серебристой полуслепотой, но они видели друг друга руками, скользя ладонями по лицам, по плечам, сплетаясь пальцами. А потом смешалось и сплелось их дыхание, приоткрытые губы нашли друг друга и слились в горячей, влажной взаимной ласке.

– Ты сильная... Сильнее всех, – повторила Размира, скользя руками по спине Невзоры. – В тебе дух воина, воина-одиночки. Ты – не как они. Ты иная.

– Ты дорога мне, – шептала в ответ Невзора. – Ты греешь мне сердце и душу.

– Будь ты мужчиной, я бы стала твоей женой. – Пальцы Размиры впивались кончиками в кожу, губы выжигали рисунок поцелуев.

– Тебе только мой пол мешает стать ею? – Невзора поймала её подбородок, стиснула жёстко, вопросительно, сквозь пелену серого света всматриваясь ей в лицо. – Или боишься, что скажут другие?

– Я не боюсь.

– Тогда стань мне женой.

– Возьми меня...

Обе мало смыслили в таких ласках, но – леший их знает, как! – нащупывали путь к наслаждению. Что-то Невзора подсмотрела у Лелюшки, о чём-то догадывалась. Они пробовали наугад, ошибались, искали иной способ – и он оказывался действенным. Получилось, сработало – и они тяжко дышали, кусались и целовались, тискали и истязали друг друга, пока, вконец вымотанные, не упали на лиственное ложе, пахнувшее прелью и сыростью.

– Ты понимаешь, что это значит?

– Я твоя... И неважно, что все скажут.

– Моя... Ты моя.

Их клыки столкнулись в крепком поцелуе-укусе. Невзора вычёсывала пальцами из длинных прядей Размиры запутавшийся лиственный мусор, а та поёживалась от чувственных мурашек.

Они не обсуждали ни с кем то, что между ними произошло, и никто им ничего не сказал. Понимающий взгляд Лелюшки ползал по спине Невзоры, будто какое-то насекомое; с распутной рыжей волчицей она так и не сдружилась, хотя та поначалу и подлизывалась, и пыталась понравиться, втереться в доверие. Но не лежала у Невзоры к ней душа. Ерша она уважала, восхищалась Древцем – сказителем удивительных историй и великолепным охотником; Борзута вызывал у неё добродушную усмешку, как глуповатый, но любимый младший братец. А между тем именно с ним ей пришлось столкнуться в поединке.

Парню давно нравилась Размира, но она на его ухаживания не ответила. И всё же он не терял надежды её завоевать, пока в стае не появилась Невзора – воин-одиночка, чьё мрачноватое обаяние и покорило сердце длинноволосой красавицы. Невзора не питала к нему никакой вражды, а вот он, похоже, всерьёз заточил на неё зуб. Таить и копить в душе злобу он не умел, коварство не было ему свойственно, чувства свои он выражал открыто, а потому и вызвал охотницу на бой.