Анна Грэм - Быть Корелли

Её тело мелко затряслось, она приподнялась на постели, выгнулась дугой и снова упала. Алек не вынимал из неё пальцев, с хищным азартом наблюдая, как Изабелла Бланко испытывает оргазм. На покрывале под ней темнело мокрое пятно — смесь её смазки и его слюны, и Алек не стал больше медлить. Спустив брюки он вошёл в неё. Он навис над ней на вытянутых руках, наблюдая, как она мечется под ним, как царапает ему руки, как неосознанно пытается выползти из-под него, потому что вторая волна — неизмеримо сильнее — была готова накрыть её с минуты на минуту. Алек задвигался в ней — мокрой, узкой, горячей, прижимая её грудью к постели, поддерживая под бёдра, чтобы быть глубже, целуя её раскрытый в беззвучном крике большой рот. Изабелла вцепилась ему в плечи, сжала бёдрами его бока.

— Хочу… целиком… тебя… всего…

Шептала она на каждый толчок, и Алек едва сдерживался, чтобы не спустить прямо сейчас, вперёд неё. Её чулки уже болтались где-то у колен, корсаж не выдержал активных движений — выпустил её крупную крепкую грудь на свободу, и она лежала под ним — неряшливая, мокрая, с растрепавшейся причёской, такая красивая и такая вульгарная, как настоящая шлюха. Его шлюха. Больше к ней никто не притронется. Больше никто не станет трахать её в этих умопомрачительных платьях, в этих чулках, больше никто не станет давать ей в рот, только он. Встав над ней на колени, Алек ускорился. Он свёл ей бедра вместе, согнул колени и прижал их к её груди — проникновение стало узким и глубоким. Подушечка пальца нежно легла на клитор, и это завершило дело — Изабелла снова бурно, громко кончила, жадно хватая ртом воздух. Она мелко вздрагивала и всхлипывала к концу, когда волны оргазма стали реже, тише — побеждённая, распластанная, разом ставшая ещё меньше и тоньше, и Алек отпустил себя…

Он не помнил, кричал ли он или у него просто заложило уши, помнил лишь, как скользко и липко стало у неё внутри. Как дикое, необузданное ощущение заставило его сжать ей бёдра, словно податливую ткань (наверняка ей было больно, чёрт), а после опустошённому и блаженному, упасть на неё, прижать её своим весом к постели — ладонь в ладонь, лоб ко лбу, губы к губам — и закрыть глаза.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- 1 -

Кажется, над Чикаго снова лил дождь — на тёмных окнах змеились блестящие капли. Изабелла боялась пошевелиться и боялась дышать, так и лежала с чуть повёрнутым к панорамному окну лицом, наблюдая, как острые лезвия ливня бьют с неба, не жалея ни людей, ни машин. Потому что с ней такого не было давно-давно, а, может, и никогда.

Много-много месяцев назад секс для неё стал значить не больше, чем поход на медицинский осмотр — местами неприятно, но, если не раздумывать, терпимо. Она научилась отключаться, когда Хамфри Осборн приходил вечером в дурном настроении и заставлял её ходить по дому на четвереньках без нижнего белья, отключалась, когда он принимался иметь её в этой позе, где приспичит: в туалете, в прихожей, в саду у фонтана. Она научилась не придавать значения, отделяя голову от тела, когда ей приходилось долго-долго насасывать ему член, чтобы запустить хоть какую-то реакцию. Принимать всё за игру, когда в ход шли кляп, наручники и петля галстука на шее в качестве удавки. Порой она представляла себя кем-то то другим, или кем-то другим его, порой ей помогали порнофильмы, и так она могла хотя бы иногда получить разрядку. Но иногда на неё накатывало — сказывались гормональные контрацептивы или психика не выдерживала подмены понятий — и она впадала в хандру тайно желая погибнуть в каком-нибудь несчастном случае. Такое происходило, и тогда Хамфри, словно чувствуя её настрой, вёл её в ресторан или в оперу, дарил украшения и вёл себя не как свинья, и тогда Изабелла даже была немного счастлива. Но проходил день или два, и Хамфри Осборн снова становился собой — пресыщенным, жадным, глупым, жестоким. Надежда на то, что когда-нибудь он изменится, таяла с каждым годом, Изабелла взрослела и с взрослением к ней пришло понимание, что люди, особенно мужчины, не имеют привычки меняться, особенно ради кого-то. Да и чего она хотела, если сама старательно создавала иллюзию того, что её всё устраивает?

Дважды ей по-настоящему хотелось уйти. А первый раз, когда он ударил её по лицу — классика жанра, приревновал к садовнику, второй случился недавно, когда он водил её на поводке и заставлял лаять, бил ногами так, что никакое «это не я, это кто-то другой» не помогало, и тогда она захотела умереть. И умерла бы наверняка, если бы не Алессандро Корелли, так вовремя (или не вовремя) промчавшийся мимо неё по шоссе. Он спас её и это его «вы должны уйти от этого мужчины» вдруг всколыхнуло в ней давно забытую гордость. Она сбежала от него тогда в больнице, потому что испугалась себя такой. Испугалась так, что вернулась в дом Осборна, получила дежурное колье и ужин в лучшем ресторане города, а после ночь мучительных терзаний тела, когда Осборн пытался быть ласковым. Быть ласковым — ему почему-то казалось что она любит пожестче, что ей нравится боль и удушение. Ей не нравилось, но она думала, что это нравится ему, оттого молчала. Да и имела ли она право голоса? Прокурор явно дал ей понять, ему ничего не стоит сделать её жизнь невыносимой, если она начнёт доставлять ему проблемы. И Изабелла заставила себя привыкнуть. А потом снова появился он. Алессандро Корелли.

Она увидела его на мэрском балу, он проходил под золочёными сводами арки — статный, красивый, молодой. На него глазели и женщины — с вожделением, потому что он недавно стал вдовцом, и мужчины — с завистью, потому что у Корелли было богатство, власть и положение в обществе. И Изабелла тоже попала в их число. Только потом Осборн как бы между прочим упомянул об итальянской мафии, но её это не смутило. Изабелла не была наивной — уже не была — она знала, как устроен этот мир, знала, что и Хамфри не чист, и все те, кто кормиться у власти, кормятся и у мафии. Алессандро был её главой, и это делало его в глазах Изабеллы ещё привлекательнее. Её притягивали его внутренняя сила и бесстрашие, ведь чтобы управлять одной из крупнейших семей Чикаго, нужно иметь львиное сердце.

Изабелла не заметила, как влюбилась без памяти. Не отдавала себе отчёта, когда тайком, рискуя собственным здоровьем, а то и жизнью звонила ему, каким-то необъяснимым женским чутьём поняв, что её чувства имеют шанс на взаимность. Её тянуло к нему, потому что именно он, одно его существование вселяло надежду на то, что когда-нибудь всё изменится. Нет, она ничего не делала намеренно, просто так вышло — инстинктивно, неосознанно все её мысли, поступки, слова, движения работали на то, чтобы привлечь Алессандро Корелли. Это был флирт, переросший в болезненную, отчаянную страсть, которой Изабелла не сопротивлялась, но которой сопротивлялся Алессандро. Но вдруг она победила… И вот теперь она боялась повернуть голову, боялась сделать лишнее движение, чтобы не разрушить момент единения. Момент своего счастья. Алек неровно дышал ей в шею, и грудь его, вздымаясь, давила её вниз. Он чуть двинул рукой, нашёл её ладонь, переплёл с ней пальцы. Изабелле хотелось заплакать от переполнившей её нежности.

— Изабелла… — послышалось у самого уха. Она ощутила его горячее дыхание и влажность поцелуя, ощутило, как тело свело в спазме и живот прилип к позвоночнику. Один его шёпот, и она снова хотела его, несмотря на то, что он всё ещё был в ней.

Нехотя Алессандро поднялся, навис над ней на локтях, снял с лица налипшую прядку, поцеловал в уголок глаза, где слеза смешалась с тёмными разводами туши. Нахмурившись, он аккуратно взял её за подбородок и чуть повернул ей голову. Пластырь был на месте. Он совершенно забыл, что утром ей делали мини-операцию. Что в то утро, когда его люди забрали её из дома Осборна, у неё на щеке был синяк, а губа вспухла. Ранка покрылась тонкой корочкой, а с пожелтевшего синяка уже сошёл грим. Ему до боли в груди хотелось обнять её.

— Тебе больно?

Она качнула головой — «нет». Глаза её пьяно и счастливо блестели.

— Надо выпить лекарство.

- 2 -

Алессандро встал и потянулся к прикроватному столику, где лежали блистеры и записка Альдо. Графин с водой тоже нашёлся поблизости.

— Дьявол разберёт, что он написал! — Корелли выругался, стараясь расшифровать нечитаемый докторский почерк, пока Изабелла, приподнявшись на коленях, не взяла его за руку. Её касание было невесомым, а рука холодной. Алеку вдруг до щемящей боли в сердце захотелось укутать её в тёплый плед и обнять.

— Я помню. Мне нужно две. Вот с той и с той упаковки, — её тонкий пальчик указал на нужные. — Ноготь сломала, — хохотнула она, рассматривая испорченный маникюр, взяла обломок ногтя в рот, попробовала на зуб, рассмотрела. Ноготь сошёл почти до мяса — наверное, покрывало оказалось слишком жёстким для её нежных рук. В порыве Алек схватил её ладонь и прижал к губам.

— Изабелла…

Она потянулась к нему вся, обвила свободной рукой шею, прислонилась лбом ко лбу.

— Я дам тебе всё, что ты захочешь… — в порыве шепнул он.

Алессандро не узнавал себя. Размяк, раскрылся, скинул броню, став чертовски уязвимым, слабым. Он не представлял, как будет возвращаться в жестокий реальный мир, где от его решений зависят тысячи, десятки тысяч людей, работавших в «Корелли Консалтинг» и на Семью Корелли, в мир, где идёт война за каждый цент, за каждую пядь земли, за влияние. Где нельзя распускать сопли и идти вслед за чувствами. Ох, он ещё пожалеет об этом. Тысячу раз. А пока…

— Мне ничего не нужно, только ты…

Пока нежная Изабелла Бланко тёрлась, как кошка, носом о его лицо, пока её полный, влажный, чуть припухший от поцелуев рот обещал множество удовольствий, Алек не будет думать ни о чём.

— Не возвращай меня ему, пожалуйста.

Как она вообще могла о таком подумать?! Алек едва не разозлился, но вовремя понял — а что ей ещё думать, если она не знала ничего, кроме скотского обращения? Эта женщина не выйдет за порог этой квартиры, пока сама того не захочет, и никто не посмеет посягнуть на неё.

— Никогда.

Изабелла прильнула к нему — он ощутил её бедра, гладкой лобок, смятое кружево корсажа, жёсткие, набухшие соски, рот, жаждущий всё больше и больше поцелуев. Пальцы сами нашли тесьму — теперь только голая кожа, никаких препятствий! — дотронулись до гладких ягодиц. Алек сгрёб их в ладони, сжал. Липкие следы его семени остались на кончиках пальцев.

— Я хочу забыть свою прошлую жизнь как страшный сон, — вдруг зашептала она. У неё часто-часто билось сердце, она изнывала, она жаждала повторения. — Я хочу тебя, хочу, чтобы ты был во мне, хочу проснуться утром с твоим членом внутри. Синьор Корелли, синьор Корелли… Алессандро…

Она сводила его с ума. Её слова — грязные, пошлые — будоражили воображение. Алек позволил ей взять инициативу в свои руки: они поменялись местами, Изабелла оседлала его, соблазнительно изогнулась, показывая себя, предлагая себя всю. Алек потянулся руками к её груди, она перехватила его ладони на полпути, направила, подалась под них, под его ласку. Снова до безумия захотелось в неё, но она не спешила — дразнила, двигалась на нём, имитируя те самые движения, распаляла ещё больше. Алек с трудом сдерживался, чтобы не повалить её на живот и не усесться сверху, стянув ей руки за спиной, но он подчинялся, ведомый какой-то необъяснимой магией, позволял ей играть с собой.

Она наклонилась к его лицу, провела губами по его губам, укусила за подбородок, взъерошила пальцами волосы, зарылась в них.

— Ты такой красивый…

В её глазах горел хищный огонь. Алек видел в них — она испытывала ровно те же чувства, что и он. Она не притворялась, она хотела его. Именно его. Не его состояние, ни его положение, а его. И пусть он обманывает сам себя — ведь кому нужен простой итальянский парень Сандро Корелли без всех этих атрибутов красивой жизни — ему было плевать. Изабелла Бланко горела на нём, он горел в ней, остальное сейчас не имело значения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- 1 -

Она, наконец, насадилась на него, и картинка поплыла перед глазами. Её волосы, выпущенные из причёски, завивались теперь кольцами и щекотали ему лица, когда Изабелла опускалась к нему за поцелуем. Её ладони, тонкие и длинные, ложились на его грудь, давили, жалили острыми кончиками пепельно-розовых ногтей, словно хотели добраться до сердца, когда она ускоряла ритм. Её грудь, крупная и высокая, двигалась в такт её толчкам, и Алек сминал её в ладонях, порой привставал на локтях, чтобы поцеловать, жадно всасывая нежную, с ароматом горького мандарина, кожу, оставить бордовый след. Уставшая, она опустилась ему на грудь — Алек почувствовал её заполошное дыхание в ложбинке между шеей и плечом, а после она выпрямилась и, изящно перекинув ногу, развернулась к нему спиной.