Анна Грэм - Быть Корелли

Алек открывал в себе новые, неизведанные грани чувственности. Когда он увидел Изабеллу в портупее на голое тело — в тот самом «сюрпризе» — то сперва опешил. На ней не было ничего, кроме опоясывающих грудь, талию и бедра лакированных ремней, шею обхватывал тонкий ошейник с карабином, а в руке она держала не то поводок, не то плётку, Алек так и не разобрался. Потому что не знал, куда смотреть.

Смотреть хотелось везде: на пышную грудь с крупными тёмными окружностями сосков, обрамлённую треугольниками из чёрных кожаных полосок, на стройные бёдра, перехваченные тремя рядами тонких ремней, на манящую линию бикини, где из этих же ремней было собрано некое подобие трусиков. Ни одного лоскутка ткани, только голая кожа. Живая человеческая и звериная нарезанная на тонкие ломти. В этом было что-то первобытное, и Алек почувствовал, как изнутри поднимается нечто такое же, тёмное, тягучее, бесконтрольное. Мгновение — и его словно электрическим током пронзила мысль, что проклятый Осборн любил именно так. На поводке. Поставив её на четвереньки, как собаку…

— Нравится? — словно учуяв его замешательство, спросила Изабелла. Она мгновенно распознала изменения в его взгляде, она научилась это делать, живя с непредсказуемым Осборном, и едва не испугалась, что переборщила.

— А тебе? — Алек закинул ногу на ногу и чуть подался вперёд, складывая подбородок на скрещенные ладони чтобы она, посмотрев вниз, не увидела что да, чёрт возьми, ему нравится. Но он не хотел, чтобы его Изабелла делала что-то по принуждению. Это теперь был его пунктик.

Она поняла, что он имел в виду.

— С тобой всё, что угодно.

Потому что Алессандро Корелли — не Осборн, не гнилая свиная туша с одной лишь похотью во взгляде. Потому что Алессандро Корелли — мечта, вдруг ставшая реальностью.

Она подошла к нему так близко, что её бедра коснулись его коленей. Его коснулись плоского, но мягкого живота, Алек дотронулся до кожаной полоски обнимающей её талию. Чёрт, так соблазнительно.

Изабелла протянула ему плётку.

— Нет, — твёрдо ответил Алек, отводя её руку в сторону. Он не станет делать ей больно даже в игре.

— Тогда так.

Она накинула плеть ему на шею, обвила, потянула на себя. Алек поймал её губы, жадно, настойчиво впился в них. Изабелла оттолкнула его, погрозила пальцем.

— На колени.

Она умела быть госпожой, и рабыней тоже, она умела всё, её всему обучили, и это теперь не вызывало у неё чувство стыда и собственной грязности, а окрыляло, будоражило, вселяло гордость. Она ловила безудержный кайф от того, что теперь верховодит она. Что ей есть, чем его удивить. И Алек был удивлён. Его никогда не ставили на колени, его никогда не заставляла подчиняться женщина. Строгое воспитание, строгая семейная иерархия, консервативность и приверженность традициям во всех сферах жизни — всё это отчаянно сопротивлялось где-то внутри, ворочалось тяжёлыми камнями, но какая-то его часть, скрытая на самом дне души, хотела этого. Хотела узнать, каково это, отпустить вожжи, и посмотреть, что будет.

Алессандро смотрел на неё снизу вверх, глазами полными вожделения и ожидания. Удивительно кроткий и даже немного испуганный новизной ощущений, и Изабелле хотелось кричать, так её переполняли эмоции. Обстановка каюты располагала к утехам: дерево, красный текстиль, постель от стены до стены, лепнина на потолке, обрамляющая большое круглое зеркало. Изабелла не хотела думать о том, кто здесь был до неё, она хотела остаться здесь навсегда. Последней и единственной.

— Я должна видеть твои руки.

И откуда в её медовом голосе взялось столько твёрдости? Алек со смехом положил ладони на колени.

— И в глаза мне не смотреть!

— Изабелла, — Алек рассмеялся. Она казалась ему котёнком, тонкокостным и мягким, как желе, который яро храбрится и шипит, поднимая на загривке шерсть.

— Ч-ш-ш! — она дёрнула поводок. Алек от неожиданности покачнулся. Взглянул на её тонкие, как веточки, руки — удивительно, сколько силы в них таится. — Я не разрешала тебе говорить.

Изабелла обошла вокруг, дотрагиваясь кончиками ногтей до голых, загорелых плеч и шеи, покусанной солнцем — Алек пренебрёг кремом от загара — зная, что делает больно. Дотронулась бедром до его лица, чувствуя, как щекочет и колется щетина, когда он прильнул к ней. Она развернулась и, чуть прогнувшись в пояснице, позволила — приказала — ему ласкать её языком, без помощи рук. От ощущения собственной власти колотилось сердце, от возбуждения подгибались колени. Пресвятая Мадонна, Алессандро Корелли, неприступный, холодный, красивый, как сам дьявол, вылизывает ей зад, и сегодня она примет его везде — на дне пакета с «сюрпризами» как раз лежала и ждала своего часа анальная пробка с зелёным кристаллом, так похожим на изумруд.

Изабелла замечталась, и едва не упустила момент, когда он схватил её за бёдра.

— Руки!

— Ну хватит.

Алек рывком поднялся с колен и свалил её на кровать. Подтягивая прямо за ремни, подмял под себя, стянул с себя шорты.

— Ты совершенно не умеешь подчиняться, — улыбнулась Изабелла, притягивая его к себе за шею.

Всё вернулось на круги своя, но этот его взгляд — умоляющий — она не забудет никогда, даже если он больше не повторится.

О громком скандале Алессандро узнал из утренних газет. В нём фигурировали имена Литы Корелли и Хамфри Осборна. Иск о взяточничестве, который она готовила против него, просочился в сеть и разбился о контрдоказательства. Адвокат Осборна обвинял Литу в подлоге, полиция занималась причастностью «Корелли Консалтинг» и «Чикаго нэйшнл рэйлвей» к этому скандальному событию. В жёлтых изданиях кое-кто из журналистов приплёл Изабеллу Бланко, как яблоко раздора. Утечка шла со всех сторон и Алек сбился с ног, пытаясь найти её и заткнуть. Телефон Данте не отвечал. На дисплее высвечивался пропущенный звонок из дома. Разговаривать с отцом Алессандро не хотел. Изабелла спала после перелёта, и он не стал её беспокоить. Мыслями Алек был уже далеко. Плотно закрыв за собой двери гардеробной, он собрался и немедленно выехал в «Корелли консалтинг».

В офисе будто бы ничего не изменилось, но напряжение висело в каждом коридоре, словно растяжка для мин. Если бы не чёртовы газеты, этого бы не было — рядовым сотрудникам ни к чему знать, как трясёт верхушку. Акции «Корелли консалтинг» упали на восемь процентов. Банки прислали несколько электронных писем с осторожными вопросами. Партнёры и ключевые клиенты звонили в приёмную — Селеста записала два десятка коротких сообщений для Алессандро. Секретарша отчиталась ему на словах, принеся в кабинет два кофе. Это была лишь малая часть айсберга — за дверью его ждал Лео Фалани. Алек жестом велел Селесте пригласить его.

Фалани был хмур как никогда. Его вытянутое, остроскулое лицо, казалось, ещё сильнее похудело, цепкие орехово-зелёные глаза впали из-под набрюзгших вдруг век, стали смотреть как-то зло. Алек словно видел перед собой копию отца, чей звонок на мобильный он отклонил по дороге в офис, и от этого раздражение его росло, как снежный ком.

— Обрадуй меня, — зло хмыкнул Алек, пододвигая себе кофе. Он кивнул на вторую чашку, но Фалани не двинулся с места.

— Благодарю, я выпил дома. Больше нельзя, сердце уже не молодое, — он дёрнул уголком губ в попытке улыбнуться, но у него вышла лишь кривая ухмылка, очень злая.

Алессандро мерещилось осуждение даже в горшке с цветами. Нарастающее напряжение вкупе со стыдом горело в груди, не давало спокойно, с достоинством сидеть на месте. Директорское кресло вдруг стало до чёртиков неудобным, словно кто-то наложил под обивку камней в попытке выпихнуть его с поста.

— Фальконе вовсю пользуются ситуацией. Они договорились с китайцами. На нашей территории, которую Дон Лука решил вернуть себе, решено строить завод. Это инсайдерская информация. Суд над синьором Фредерико состоится во вторник, на следующей неделе.

Шевелений на спорной земле Алек ещё мог ожидать, но не провала с Романо. Дело-таки довели до суда и теперь оно всё больше напоминало публичную порку. Лита не смогла выбить даже залог. Данте всё ещё прохлаждался в Дубае.

— Некоторые командиры недовольны, они не чувствуют себя в безопасности…

— Литу Корелли отстранить от работы с «Корелли консалтинг». Людей успокой. Найди Данте. Из-под земли достань.

Отчеканил Алек и коротко кивнул головой — значит, разговор окончен. Лео вышел из кабинета, плотно притворив за собой дверь. Алессандро набрал секретаршу и попросил вызвать к себе Джулиано.

Сколько его не было? Всего каких-то четыре дня? Четыре дня и пять ночей. Он позволил себе всего четыре дня и пять ночей, и всё вокруг начало рушиться. Алек вспоминал об Изабелле: карабины и ремни портупеи, красные следы на её коже от них, её красивый рот, полный его семени, блеск кристалла между её ягодиц и это томное ощущение бархатистой узости и полной власти. И это её «Алессандро, Алессандро, Алессандро» глубоким, тягучим контральто… Точно ли оно стоило того? Что он вообще хотел? Что хочет сейчас? Догнать ускользающую юность? Забыть, кто он такой? Поиграть в героя-любовника? Доказать что-то самому себе? Только вот что… Изабелла Бланко подняла его до высот небес, но делала ли она это от чистого сердца? Или воспроизводила то, что умеет лучше всего — притворяться? Или благодарить за спасение? В присутствии Изабеллы Алек не мог думать трезво, но вдали от неё сомнения крались к нему, словно ядовитые змеи… «Знаешь, чего я хочу? Чтобы ты был счастлив». Нельзя же так искренне притворяться…

Через несколько секунд затрезвонил коммутатор. Включив громкую связь, Алек выплюнул раздражённое «да», уверенный в том, что это Селеста что-то не так поняла. Что там можно не понять, он же чётко сказал…

— Это что, демонстрация?! Решил показать, какой ты большой и сильный? Мальчишка! Ты всё развалишь к чертям собачьим! У тебя два дня, чтобы разрешить это дерьмо, иначе я сам этим займусь!

Голос Руссо Корелли прогремел над ним, словно погребальный колокол. Оглушительно. Выбил из него дух. Алек словно проглотил кол — ни согнуться, ни развалиться в кресле, ни встать — он так и сидел, до ощутимой боли сжимая рукой краешек стола. Стыд перехватил горло железным обручем. Ярость бурлящей лавой поднималась откуда-то из желудка, застревала злобным рыком в сжатых до скрипка зубной эмали челюстях. В эту секунду Алек готов был поклясться, что ненавидит своего отца. Ненавидит за то, как он смачно тыкает его носом в дерьмо, не обращая внимания на очевидные заслуги. Всё, что Алек сделал для Семьи и для «Корелли консалтинг» считалось само собой разумеющимся, а стоило ему оступиться…

«Ты — мой преемник, Алессандро. Если я стану щадить тебя, то другие не пощадят».

Руссо сказал ему это после того, как выпорол розгами. Тогда Алеку было двенадцать, он тогда впервые присутствовал на казни. Всего двенадцать, но Руссо счёл его достаточно взрослым, чтобы начать постигать науку той жизни, которой жила коза ностра. Но Алек не был готов. Увидев кровь, он испугался. Испугался и расплакался на глазах командиров. Алессандро до сих пор помнил тот жгучий стыд и жгучую боль в израненной спине. Тогда он уверовал в то, что слабость — смертельный грех и всё, что делает отец — благо. Что так нужно. Что так лучше для него. Но после той пощёчины вера его пошатнулась. Что-то внутри надломилось, а после Изабеллы — да, именно после неё! — взбунтовалось. Изабелла стала спичкой, упавшей в лужу натёкшего бензина. Стена огня смыла, слизала всё, что казалось важным, важным и незыблемым, и Алек никак не мог найти в себе — новом себе, чужом себе — опору.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В приёмной началась суета. Слышались всхлипы, разговоры, голос брата. Алек вскочил со стула — кресло отъехало от стола и ударилось в стенку. Через мгновение Джулиано распахнул дверь, едва не стукнув его по носу — Алек успел удержать полотно рукой. Брат молча повернул голову и бросил красноречивый взгляд на рабочее место секретарши. Селеста сидела в обнимку с коробкой бумажных салфеток и горько плакала. Услышав Алека, она подняла на него мокрые, красные глаза, попыталась встать. Джулиано бросился к ней и мягко усадил обратно.

— Простите мистер Корелли, я… он, этот мистер… он сказал… что, если я не соединю… что я… и мои дети…

Алек сквозь зубы выругался. Отец сумел довести до нервного срыва даже его секретаршу.

— Успокойтесь, Селеста, ничего он не сделает вашим детям, — сдержанно попытался приободрить её Алек, но Селеста лишь громче всхлипнула. Плечи её затряслись, она всеми силами пыталась остановиться, затыкая себе нос и рот салфеткой, вероятно, чувствовала перед ним вину и стыд. Алек боялся, что она задохнётся. Заглянувшему на шум охраннику он сделал знак рукой.