Анна Грэм - Быть Корелли

Когда дверь распахнулась, Изабелла зябко поёжилась. Алек перехватил её взгляд. Испуганный и в то же время обречённый. Прокурор, будь он проклят, довёл её до полного безразличия к собственной судьбе. Так же почтительно раскланявшись с ней, Альдо положил на прикроватную тумбу свой истёртый чемодан, раскрыл его. В нём было всё: от стетоскопа до хирургического набора.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Позвольте осмотреть вас, синьорина Бланко? Я — врач, я не причиню вам вреда.

— Делайте, что хотите, — немного помолчав, ответила Изабелла. Её терпкий, как мёд, тягучий голос раздался в его спальне — спальне, в которую Алессандро никогда не водил женщин. В этой спальне он от женщин скрывался — от их интриг, козней, ожиданий и требований, и именно в этой спальне была сейчас Изабелла Бланко, словно нечисть, которая не могла переступить порог без приглашения. А он рад был пригласить.

Синьор Альдо поставил ей капельницу с глюкозой и витаминами, вколол антидепрессант и успокоительное, не ленясь объяснять каждое своё действие и успокаивать Изабеллу — она вздрагивала и провожала нервным взглядом каждую иглу, которую синьор Альдо готовил по её душу.

— Синьорита Бланко, вам делали операции? — осторожно спросил врач. Алессандро прислушался.

— Да. Две. Пластические.

— Позвольте уточнить, где.

— Нос и грудь.

Осборн даже под нож её положил, перекроил по своему вкусу. Чёртов ублюдок! Лучше бы брюхо себе уменьшил, свинья.

— Возможно, вам делали приколы или надрезы в других местах.

— После ринопластики, сзади на шее, был пластырь, — осторожно начала она. — Я спросила, что это, и мне ответили что там была папиллома, которая не нравилась… — Изабелла Бланко оборвалась, взглянув на дверь, словно чувствовала что её слушают. Алек никогда не скрывал от неё своей неприязни к прокурору, которая стократно усилилась после знакомства с его женщиной. Изабелла знала это, знала и не хотела задеть его чувства. Что ещё она знала? Понимала ли, что Корелли испытывает к ней на самом деле? Понимал ли он сам в полной мере?

Алек молча кивнул Фалани. Лео всегда был понятлив — достав кармана небольшой контейнер, он вошёл в комнату.

— Не бойтесь, — хмуро приказал он, словно эта сухая фраза могла с ходу отключить у неё инстинкт самосохранения.

Изабелла боялась. Боялась двух незнакомых ей мужчин, которые тянули к ней руки, боялась так, что на глазах у неё выступили слёзы беспомощности. Алессандро не выдержал, встал с дивана, отпружинив от сиденья, словно подброшенный, вошёл в спальню. Ему показалось, или Изабелла испытала облегчение, увидев его лицо.

— Синьор Корелли… — в её томном, тихом голосе послышалась надежда.

— Делайте, что они скажут, Изабелла. Вам здесь никто не навредит.

Бланко смиренно поджала губы и откинула растрепавшиеся волосы на плечо, чуть развернула корпус, чтобы дать доступ к шее. Тонкая шея с бархатистым пушком тёмных волосков и с тонкой цепочкой из белого золота… Алек отвёл глаза, не мог смотреть. Лео поднёс к ней сканер. Прибор пронзительно запищал.

- 2 -

— GPS-модуль, — констатировал Фалани, и Алек снова едва сдержался, чтобы не разнести всё вокруг. Прокурор действительно чипировал Изабеллу — это раз, прокурор уже наверняка знает, где она — это два. Стоило отвезти её в отель, а не тащить к себе, в этом случае, своё участие в этой чёртовой спасательной операции ещё можно было бы скрыть, а сейчас придётся действовать на опережение…

— Извлекайте.

Хоть в этом и не было больше смысла.

— Синьорина Бланко. Сейчас может быть немного больно.

Доктор вколол ей анестетик и подготовил скальпель. Отмеряя на наручных часах необходимое для действия местного наркоза время, он крутил его в ладони, одетой в белую стерильную перчатку. Блики света играли на его гладкой, стальной поверхности. На постели уже лежала плёнка и одноразовая впитывающая салфетка, а Изабелла путалась в завязках халата, чтобы освободить спину. Её худые лопатки казались Алеку обрезанными крыльями, из-под тонкой оливковой кожи один за другим выпирали позвонки, плечи её были тонкими, словно из фарфора. Изабелла сидела на краешке его постели, ссутулившись, и прижимала к груди руки, комкая в ладонях синий атлас халата. Она изо всех сил пыталась скрыть свою наготу. Жестом руки Алек отправил Лео прочь, а сам отвернулся к окну.

Над городом нависли тяжёлые дождевые тучи, густая зелень в парке потемнела и словно бы замерла в ожидании дождя. Солнце в Чикаго в это время года явление редкое, и Алек порой отчаянно скучал по нему. В детстве и юности он часто бывал на Сицилии и в Италии, и местный, жаркий и влажный климат дарил ему чувство дома. Америка тогда казалась ему ульем, и днём, и ночью полным суетящихся пчёл, он не успел заметить, когда сам стал точно такой же пчелой. Для праздности не оставалось времени. Редкие вылазки на яхте, отпуска не больше десяти ночей в горнолыжной Швейцарии или на по-итальянски уютных Виргинских островах в Карибском море, не давали ему столь желанного ощущения расслабленности. Его дёргала Габриэле, дела семьи держали его, словно в упряжке, он не выпускал из рук телефона и даже спал тревожно. «Отдыхать» в лексиконе отца означало «валять дурака», и Корелли придерживался этого негласного правила долгие годы. Только сейчас, видя краем зрения Изабеллу Бланко, слыша её мученические вздохи, он вдруг задумался, а правильно ли это? Сегодня он отступил от этого кодекса, сегодня он крупно облажался, но отчего-то он больше не сомневался в правильности своего поступка.

— Вот, синьор Корелли.

Доктор показал ему железный поднос с маленькой микросхемой, выпачканной в крови. Алессандро придавил её бокалом с виски словно таракана и, раскрыв окно, смахнул остатки вниз. Бокал с пятном крови на дне он оставил на подоконнике, горничная разберётся.

Изабелла всё также сидела на краешке его постели, придерживая рукой свежую повязку позади шеи. Она была слаба и, кажется, её качало даже потоками воздуха из приоткрытого окна.

— Я дал ей успокоительное и оставил на столике обезболивающее на утро и на ночь, если проснётся. Пусть выспится хорошенько, — напутствовал его синьор Альдо, раскланиваясь у порога. Следом молча ушёл Фалани. Его работа была сделана.

Они остались вдвоём. Неловкость можно было трогать руками, до того она была ощутима. Казалось, он знал её достаточно хорошо (она пела ему, боже, ему никогда никто не пел!), но в то же время не знал вовсе. Он стоял истуканом посреди собственной спальни, пропахшей ароматом мандарина и антисептика, не зная, как подступиться к ней и стоит ли это делать. Он впервые был не один в этой своей лофтовой берлоге, и чувствовал себя чертовски неуютно — время было почти десять утра, он давно должен был быть на работе, его тянули незаконченные дела, иск к Романо, наглые китайские конкуренты и море, море всего, а он тут, как приклеенный… Заигрался в героя.

— Что же вы наделали, синьор Корелли… — она первая прервала тишину, взглянула на него снизу вверх, печально, открыто, понимающе. Она ему сочувствовала, снова, чёрт её подери, сочувствовала, несмотря на то, что сама была едва живая. Нет, она не слабачка, кто угодно, только не слабачка — нужно иметь титановый стержень, чтобы раз за разом приносить себя в жертву.

— Оставайтесь здесь. Я распоряжусь, чтобы вам привезли еду и одежду. С вами свяжется мой секретарь, можете рассказать ей о своих предпочтениях.

— Вы вернётесь? — с лёгкой тревогой в голосе спросила Изабелла.

Наверняка она думала, что Корелли взыщет с неё плату за своё спасение. Или вовсе это было не спасение, а кража, отъём, рейдерский захват того, чем Алессандро Корелли сам хотел бы обладать.

Возможно. Но не сейчас.

— Нет, я заночую в отеле.

Алессандро проверил запонки, чуть ослабил галстук, глядя в зеркало на своё лицо, чуть подёрнутое тёмными точками щетины (утром он забыл побриться, надо же!), покинул квартиру, поставив её на сигнализацию против внешних угроз. Изабелла не сможет выйти, и к Изабелле не сможет зайти никто, кроме доставщиков в сопровождении охраны, которая залезет носом в каждый пакет, проверит его от и до. Теперь она была в его власти, и пусть проклятого прокурора разорвёт от злобы. Алессандро до сих пор не знал почему, но одна лишь тень этой мысли вызывала в нём азарт и злорадство.

Садясь в машину, он задрал голову вверх, пытаясь разглядеть где-то там, на упирающейся в небо стреле высотки собственные окна, и, конечно же, не увидел ничего — слишком высоко.

Когда водитель-телохранитель закрыл за ним дверь, Алессандро взялся за мобильный и набрал номер приёмной.

— Селеста, распорядись, чтобы в мою квартиру доставить рояль. Самый лучший. Прямо сегодня.

 Маленький серый родстер от Порше стоял у здания «Корелли Консалтинг» прямо под проливным дождём. Цвет его наверняка слился бы с цветом мокрого асфальта, если бы не молочно-белая откидная крыша и такого же оттенка салон — яркое пятно под лобовым стеклом. Алессандро никогда не понимал логики Данте — в таком климате редко удавалось покататься в кабриолете. Наверняка, эта машина была прихотью его жены.

Водитель, невзирая на то, что мокнет сам, выскочил из салона и раскрыл над Алессандро огромный чёрный зонт. Корелли мельком взглянул на его костюм: мятые от долгого сидения полы пиджака, дешёвая ткань, тёмные, крупные капли-плевки на плечах и спине. Алек не помнил дату его поступления на службу, не помнил имени — безопасность была на Лео Фалани — зато всегда отмечал внешний вид. Корелли ненавидел небрежность, точно также он ненавидел, когда перед ним выслуживались. Сопровождающие его лица должны выглядеть достойно и вести себя должны соответственно — о каком уважении может идти речь, если его сопровождает мокрый и суетливый секьюрити? Алек вращается в слишком придирчивых кругах, чтобы позволять себе или кому-то из своего окружения подобные оплошности. Сделать выговор или повысить премию, чтобы хватило на более дорогой костюм? Алек мысленно сделал себе пометку и вошёл в услужливо распахнутые швейцаром двери.

В конференц-зале его ждали оба младших Корелли. Селеста уже разливала им кофе. На передвижном столике стояли ром, виски и мартини — по вкусу каждого из братьев, на белоснежном блюде аккуратными пирамидками выстроились канапе с сыром, оливками и прошутто с дыней, поджаренный хлеб с ветчиной и кудрявыми листьями салата. Для следящего за питанием Данте в отдельной пиале подавались сбрызнутый лимонным соком авокадо и тонкие, почти прозрачные ленты огурца, свернутые в цветок. Селеста знала своё дело. И никогда не задерживалась. А вот Алек явился на целых два часа позже.

— Наш безупречный брат опоздал, ну надо же! — хохотнул Данте и убрал ноги с подлокотника соседнего кресла, зная, как старший брат этого не любит. Алессандро удалось сдержаться, чтобы не сделать ему замечание. Наверное, в тысячный по счёту раз.

У Данте, казалось, ноги были слишком длинными, и он попросту не знал, куда их деть. Наличие у него мелкого, почти женского родстера делало эту ситуацию едва ли не комичной.

— Всё нормально? — участливо спросил Джулиано, приподнимаясь в кресле, чтобы пожать ему руку.

— Да, порядок, — Алек пожал ему ладонь в ответ, младшего хлопнул по плечу. Подкол он проигнорировал.

Ожидая от других соответствия своим негласным правилам, Алессандро сам же свои правила нарушил, но при этом совершенно не испытывал стыда. Зеркальные стеновые панели, которыми был украшен конференц-зал, отражали его горящие нездоровым блеском глаза.

Несмотря на то, что его мысли были заняты Изабеллой Бланко, сидящей на его постели в одном только атласном халате, Алек безошибочно ощутил напряжение, исходящее от обоих братьев. Сев на своё место во главе стола, Алек сложил руки в замок и испытующе взглянул на обоих.

— Фредерико задержан, — начал Джулиано. — В его личном вагоне экспресса Чикаго-Лос-Анжелес обнаружили наркотики. При обыске в его доме обнаружили ещё.

— Партия небольшая, но обвинение давит на то, что Романо использует свои поезда, как канал, — подхватил Данте, зажёвывая сказанное огурцом. Этот хруст показался Алессандро самым мерзким звуком на свете. Словно кто-то перекусил ему хребет.

— Он не занимается наркотой.

Семья могла заниматься чем угодно, кроме наркотиков — это негласное правило действовало в семьях Корелли и Фальконе с самого их основания. Наркотики — красная тряпка для федералов, те, кто рисковал вписаться в этот прибыльный, но запрещенный бизнес, расплачивались кровью. Фредерико Романо был из «новых» итальянцев, но он чтил традиции. Алек в этом не сомневался.