Барбара Брэдфорд - Быть лучшей

ЭММА ХАРТ

(1889–1970)

Приблизившись к бабушкиной могиле, Пола нагнулась и положила цветы. Затем выпрямилась, коснулась рукой надгробья и, застыв в молчании, устремила взгляд в сторону отдаленных холмов.

Я должна это сделать, бабушка. Тебе это вряд ли понравилось бы. Но мотивы мои, я уверена, ты бы поняла… Мне ведь надо самой что-нибудь создать. Окажись ты на моем месте, ты бы сделала то же самое. Это я точно знаю. И все будет в порядке. Должно быть. Сомнениям места нет.

Звон часов на колокольне, прозвучавший в тишине, подобно удару грома, резко вывел Полу из задумчивости.

Она встряхнула головой и поспешно зашагала к машине. В походке ее была вновь обретенная уверенность, а во взгляде – решимость. Впереди ее ждало столько проблем, столько трудностей.

Пола забралась в машину и уселась поудобнее перед долгой дорогой. Затем повернула ключ зажигания, медленно выехала на дорогу и, нажав педаль газа, помчалась вперед. Она прекрасно знала, что предстоит ей в ближайшие несколько месяцев, но у нее не было и тени сомнения в правильности того, что она собиралась предпринять.

Пола увеличила скорость. «Эстон Мартин» летел вперед. Она наслаждалась своей властью над этим великолепным чудом техники, а еще уверенностью в нем, в себе самой и в своем будущем. Она сама придумала этот план. План без изъяна. И собиралась воплотить его как можно быстрее. Все будет как надо, срывов быть не должно…

Пола покинула Пеннистоун-ройял перед рассветом.

Было еще темно, когда она медленно миновала высокие железные ворота и повернула налево в сторону торфяника. Но когда она выехала на дорогу, пересекавшую близлежащие холмы, небо уже посветлело. Густой антрацитовый оттенок уступил место аметистовым, розовым, бледно-зеленым тонам, а на горизонте уже пробивались первые лучи солнца. На темном фоне торфяника они были подобны серебряным струям. Это был час эльфов: еще не день, но уже не ночь, и молчаливое гигантское пространство торфяника выглядело оттого еще более пустынным и таинственным, чем всегда. А затем внезапно хлынула лавина света, как это обычно бывает на севере Англии, и день наконец вступил в свои права.

Пола опустила стекло и глубоко вздохнула, откинувшись на сиденье; она устроилась поудобнее и на ровной скорости поехала вперед. Ветерок был прохладный, но здесь, на «вершинах», он всегда такой, так что по нему время года не определишь. Пола знала, что день будет знойный, и радовалась, что выехала в Фарли пораньше.

Был конец августа, когда в Йоркшире цветет вереск, и дикий, пустынный торфяник выглядит особенно впечатляюще. Как правило мрачный и устрашающий, нынче утром он был на удивление красивым – целое море колеблющихся на ветру фиолетовых цветов, простирающихся до самого горизонта. Повинуясь внутреннему побуждению, Пола остановила машину и вышла. Глядя по сторонам, она впитывала в себя окружающий мир. Пейзаж внушал благоговейный ужас и восторг. У нее перехватило горло от переполнивших чувств. «Бабушкин торфяник, – прошептала она, вспоминая Эмму Харт. – Я люблю эти места так же, как она их любила и как любят их мои дочери Тесса и Линнет».

Пола наслаждалась окружающим ее пейзажем, вглядывалась в него, вслушивалась. До нее доносились резкие переливчатые трели жаворонка, журчание воды – это невдалеке в скалах пробегал ручей. Свежий и прозрачный воздух был наполнен запахами вереска, черники, папоротника. Пола на мгновенье закрыла глаза. Нахлынули воспоминания. Она взглянула на небо, сиявшее ослепительной голубизной, по которому проплывали островки облаков. Солнце уже светило вовсю. Будет чудесный день, думала она, улыбаясь самой себе. Нет места красивее торфяника в хорошую погоду, во всем мире нет. Давно она здесь не бывала. Даже слишком давно. Здесь ее корни, как и бабушкины. Воспоминания увлекли ее назад, в прошлое…

Пола резко повернулась, села в «Эстон Мартин» и тронулась в путь. В течение часа она ехала по продуваемой ветром дороге, петлявшей среди торфяника, затем спустилась вниз, в долину, откуда до Фарли было рукой подать. Время было раннее, городок еще не проснулся. Улицы его были пустынны. Пола остановилась у старинной каменной церкви с прямоугольной норманнской башенкой и витражами, вышла из машины и, обогнув ее, открыла дверцу. На полу возле сиденья стоял картонный ящик, она вытащила из него вазу с цветами, закрыла дверцу коленкой.

С вазой в руках она прошла через крытые ворота на церковное кладбище. Огороженная дорожка привела ее в самый дальний его угол, затененный, сплошь заросший кустарником и совершенно скрытый от посторонних глаз. Здесь, у подножия стены, покрытой мхом, в тени старого искривленного вяза находилось несколько могил. Пола взглянула на одно из надгробий.

На темно-зеленом мраморе было выбито: Эмма Харт. И чуть пониже: 1889–1970.

«Одиннадцать лет прошло, – подумала Пола. – Она умерла одиннадцать лет назад. Что же произошло за это время? Как быстро оно пронеслось… Вроде бы только вчера она была жива, полна энергии, занималась делами и командовала нами в своей особой, неподражаемой манере».

Приблизившись к бабушкиной могиле, Пола нагнулась и положила цветы. Затем выпрямилась, коснулась рукой надгробья и, застыв в молчании, устремила взгляд в сторону отдаленных холмов. Поток мыслей увлек ее.

Я должна это сделать, бабушка. Тебе это вряд ли понравилось бы, но мотивы мои, я уверена, ты бы поняла… Мне ведь надо самой что-нибудь создать. Окажись ты на моем месте, ты бы сделала то же самое. Это я точно знаю. И все будет в порядке. Должно быть. Сомнениям места нет.

Звон часов на колокольне, прозвучавший в тишине, подобно удару грома, резко вывел Полу из задумчивости.

Помедлив еще минуту у могилы бабушки, она обернулась к другим надгробьям. Дэвид Эмори, Джим Фарли… ее отец, ее муж. Они лежат здесь уже десять лет. Оба умерли слишком рано. Она вдруг почувствовала такую острую тоску, что перехватило дыхание и в сердце проникла острая знакомая боль. Пола взяла себя в руки, повернулась и пошла дальше по дорожке, стараясь отогнать боль, тоску и воспоминания, разом навалившиеся на нее. Она напомнила себе, что жизнь – для живых.

Пола остановилась еще раз, когда поравнялась с семейным кладбищенским участком неподалеку от церкви. За железной оградой покоился прах предков Джима, Адам и Адель, Оливия, Джеральд. Так много членов семейства Фарли похоронено здесь… А впрочем, и Хартов не меньше. Два рода, чьи судьбы оказались так тесно переплетены на протяжении жизни трех поколений. Два рода, которые связывают горькая вражда, любовь и ненависть, месть и женитьбы и, наконец, смерть. И вот теперь они лежат здесь, в месте своего последнего упокоения, в тени, обдуваемые ветрами торфяников, примиренные наконец милосердной землей…

Едва ворота закрылись за ней, Пола встряхнула головой и поспешно зашагала к машине. В походке ее была вновь обретенная уверенность, а во взгляде – решимость. Впереди ее ждало столько проблем, столько трудностей.

Пола забралась в машину и уселась поудобнее перед долгой дорогой.

Кассета лежала на пассажирском сиденье, куда она еще утром положила ее, чтобы потом не искать. Вставив ее в магнитофон, она покрутила ручку. Зазвучал моцартовский «Юпитер» – в нем было столько глубины, жизненной энергии, а для Полы – крепнущей надежды. Это была одна из самых любимых ее записей. Тесса купила кассету несколько недель назад. Герберт фон Караян дирижирует Берлинским филармоническим оркестром. Пола прикрыла глаза. Музыка обволакивала ее, проникала в самую глубину… аллегро виваче… она чувствовала себя словно на волнах.

Прошла минута, другая. Наконец она открыла глаза, включила двигатель и спустилась с холма, направляясь в сторону шоссе Лидс – Брэдфорд, которое вело на дорогу M1, на юг, в Лондон. Она добралась до M1 за полчаса. Машин было мало. Лишь изредка мелькали случайные автомобили, грузовиков же вообще не было. Если повезет до конца, она уже через четыре часа будет сидеть за столом в своем кабинете.

Пола нажала на педаль газа и, набирая скорость, помчалась вперед.

Музыка набрала мощь крещендо, стихла, снова набрала мощь, очаровывая своей красотой. Пола испытывала подлинное счастье. Мысль ее работала ясно и четко. Она прекрасно знала, что предстоит ей в ближайшие несколько месяцев, но у нее не было и тени сомнения в правильности того, что она собиралась предпринять.

Пола увеличила скорость. «Эстон Мартин» летел по дороге, словно у него появились крылья, словно он несся по воздуху. Она наслаждалась своей властью над этим великолепным чудом техники, а еще уверенностью в нем, в себе самой и своем будущем. Она сама придумала этот план. План без изъяна. И она собиралась воплотить его как можно быстрее. Все будет, как надо. Срывов быть не должно…

Как всегда бодро, Пола вошла в кабинет лондонского магазина и, вынув из портфеля папки, села за старинный стол в углу. Тут она заметила у лампы со старинным фарфоровым абажуром темно-желтый конверт с пометой «лично». Видимо, он был доставлен курьером. Пола сразу узнала почерк и испытала мгновенный прилив радости. Она порывисто схватила конверт, надрезала его золотым ножичком и развернула свернутый вдвое лист. Почерк был ровный, уверенный. «Встречаемся в Париже. Сегодня вечером. Тебе заказаны билеты на рейс 902, «Бритиш эруэйз», в шесть часов. Жду с нетерпением где обычно. Не огорчай меня».

Пола нахмурилась. Письмо было написано в решительном, не допускающем возражений тоне и рассчитано на то, что она последует полученным указаниям. Раздражаясь от его самоуверенности, Пола чувствовала, как недавняя радость угасает. Разумеется, никуда она не поедет. У нее другие планы. Она должна провести уик-энд с детьми. И не просто должна – ей этого хочется.

Комкая в руках записку, она откинулась на стуле и рассеянно уставилась на стену, думая о нем. Самонадеянный, самовлюбленный… Так, впрочем, оно и было. На ее лице мелькнула улыбка, и она внезапно почувствовала сильное искушение принять предложение. Признаться, было бы чудесно провести с ним уик-энд в Париже. Хотя с неменьшим удовольствием она занялась бы другими вещами. Пола снова улыбнулась, правда, на сей раз почти печально, отдавая себе отчет в том, что никогда не будет вполне довольна собой. К черту эти мысли! Дело прежде всего. Это правило Эмма Харт внушила ей еще в самом раннем детстве, хотя порою Поле хотелось, чтобы бабушка была подобрее. Но та вышколила ее на славу, не уставая напоминать, что богатство и привилегии неотделимы от обязанностей, что они всегда должны идти рука об руку, чего бы это ни стоило. И поскольку ей уже было тридцать шесть, даже почти тридцать семь, вряд ли следовало ждать, что характер ее переменится.

Пола выпрямилась и, подавив вздох, вложила записку в конверт. Романтическое приключение в любимом городе с удивительным, ни на кого не похожим мужчиной было, разумеется, весьма привлекательным, но неосуществимым. Нет, она не поедет в Париж, чтобы предаваться там любви. Она отправится к своим детям, как и положено хорошей матери. Она нужна им. В конце концов, они не виделись уже две недели. Но, по правде, и с ним она уже давно не виделась – как долго?

– Проклятие! – произнесла Пола вслух. Хоть бы эта записка вовсе не попадалась ей на глаза. Она выбила ее из колеи, разбередила душу, причем как раз тогда, когда ничто не должно было ее отвлекать. Ближайшие месяцы обещали быть очень сложными – пожалуй, критическими в ее жизни.

Ладно, попозже она позвонит ему и скажет, что не может приехать. Да, надо еще отменить заказ на рейс. Подумав немного, Пола решила, что надо сделать это сейчас же, не откладывая. Но не успела она дотянуться до трубки, как телефон зазвонил.

– Алло? – сказала Пола, поспешно схватив трубку и краешком глаза наблюдая, как ее помощница Джилл входит в комнату с чашкой кофе.

– Привет, Пола, это я. – Звонил кузен Александр. – Я был у тебя в магазине в Лидсе, но выяснилось, что именно в тот единственный день, когда я там оказался, ты отправилась в Лондон.