Участникам экспедиции понадобилось три дня, чтобы распределить и упаковать для транспортировки на верблюдах провизию, которую они везли с собой. Для Рауля, Себастьяна и Харриет предназначались лошади. Уилфред и преподобный Лейн сами решили ехать на мулах. Наринде, к ее неудовольствию, тоже выделили мула, и она еще сильнее возненавидела Харриет. Английская девушка будет ехать на лошади, как и Рауль, а она, Наринда, не удостоена такой чести.

Наринда видела, что, пока научные книги и инструменты укладывались отдельно от специй и растительного масла, взгляд ее хозяина снова и снова возвращался к английской девушке. Харриет делала вид, что не замечает этого, и усердно работала. Но Наринду нельзя было обмануть, она знала, что для английской девушки, как и для нее самой, горящие взгляды Рауля не оставались незамеченными.

В отличие от церкви поселение Гондокоро не было заброшенным. Там обосновалась кучка работорговцев, людей столь грубых, что при виде их Харриет чувствовала физическое отвращение. Накануне того дня, когда экспедиция должна была отправиться в путь, пригнали группу рабов для отправки в Хартум. Предводитель племени добровольно продал их и вместе с бородатыми торговцами направлялся к скоплению жалких жилищ, расположенных вокруг церкви.

— Если бы я была мужчиной, то сама расстреляла бы этих торговцев! — страстно воскликнула Харриет, обращаясь к Себастьяну.

Себастьян смущенно поежился, нисколько не сомневаясь, что она это сделала бы. Как и в Хартуме, она потребовала, чтобы он вмешался и освободил несчастных пленников, но он как можно вежливее отказался. Себастьян понимал, что любая подобная попытка с его стороны будет стоить ему жизни, но Харриет этого не понимала.

— Если вы их не освободите, тогда это сделаю я!

Рабы с деревянными хомутами на шеях и с закованными в кандалы руками и ногами стояли на берегу реки.

— Харриет, прошу вас, будьте благоразумны.

Но Харриет не собиралась быть благоразумной. К ужасу Себастьяна, она, закипая негодованием, направилась туда, где полупьяные и сквернословящие торговцы, сидя на перевернутых бочках для воды, праздновали удачное приобретение живого товара.

Себастьян не был глуп и знал свои возможности. В одиночку он не спасет Харриет, упрямо старавшуюся осуществить свою дурацкую идею. Он побежал туда, где стояло на якоре их судно, во весь голос зовя Рауля, который проверял запасы хинина и морфия. Подняв голову, Рауль совершенно равнодушно взглянул на него.

— Харриет собирается освобождать рабов! — крикнул с берега Себастьян, и равнодушие Рауля мгновенно пропало.

Он захлопнул крышку ящика с лекарствами и, прыгнув через борт судна, торопливо пошел по воде, а потом через тростник. Пересекая заросли, отделявшие его от Харриет и торговцев, он на ходу проверил пистолет. Мужчины, с которыми Харриет собиралась сражаться, считали изнасилование просто развлечением, а убийство игрой. Когда прибыла экспедиция, Рауль молча поблагодарил Господа за то, что в Гондокоро не было рабов. А в этот их последний день, когда там появились другие торговцы со своими жертвами, он приказал, чтобы никто из его группы не смел иметь со злодеями никаких дел. Это было предупреждение, к которому все отнеслись с пониманием. Даже Марк Лейн решил только помолиться о душах тех, кто совершает такие преступления, и за их несчастных жертв. «Мне следовало знать, что Харриет одними молитвами не удовлетворится», — мрачно подумал Рауль, приближаясь к тяжелому запаху пота и бренди.

Ее окружали торговцы, мужчины с бычьими шеями, с всклокоченными бородами, с кнутами из шкуры носорога на бедрах и такого роста, что золотистая голова Харриет едва доходила до груди любого из них.

— Там женщины и дети. Они закованы в кандалы и часами не могут двигаться! У них нет ни еды, ни воды, ни тени, чтобы укрыться! Я требую, чтобы вы их освободили!

Ее глаза сверкали, и негодование, наполнившее хрупкое тело девушки, бесследно прогнало страх. Когда она топнула ногой в подтверждение своих слов, а в ответ раздался оглушительный взрыв хохота, у нее в глазах заблестели слезы гнева и возмущения.

— Неужели у вас нет христианской совести? Половина тех, кого вы собираетесь продать в Хартуме, не перенесет путешествия. Они уже почти мертвы! Освободите их, вам достаточно и слоновой кости.

Она жестом указала на огромную кучу бивней, которые лежали неподалеку от них.

Мужчины были голландцами, и Харриет не понимала их непристойных замечаний, когда они, не обращая внимания на ее возмущение, блуждали взглядами по ее телу, зато Рауль прекрасно понимал.

— Возвращайтесь на судно, — отрывисто приказал он Харриет.

Дюжина пар налитых кровью глаз и одна пара горящих золотисто-зеленых обратились в его сторону.

— Нет! Я не вернусь, пока не отпустят этих рабов!

— Никто ничего не может требовать от нас, — на ломаном английском языке произнес гортанный голос. — Тем более женщина.

— Тогда я прошу вас, — сердито сказала Харриет. — Отпустите по крайней мере женщин и детей!

— Женщины приносят столько же денег, сколько и мужчины, — медленно произнес голландец, у которого на губах были бородавки, а по огромной бычьей голове ползали не замечаемые им мухи.

— Умоляю вас! — Харриет старалась, чтобы у нее не дрожал голос. — Пожалуйста, освободите женщин и детей!

— Вы должны простить мою жену, — непринужденно обратился к мужчинам Рауль и, достав из кармана рубашки сигары, протянул их им. — Она дочь миссионера, и ее идеалы ужасно усложняют жизнь.

— Как вы смеете… — чуть не задохнулась Харриет, но Рауль заставил ее замолчать на полуслове, с силой сжав ей запястье.

— Возвращайтесь на судно, — повторил он, и от угрозы, прозвучавшей в его голосе, и от свирепого взгляда Харриет сделалось не по себе.

— Я вас ненавижу! — набросилась она на Рауля. — Вы не лучше этих торговцев! А вы… — она повернулась лицом к озадаченным мужчинам, — вы подонки! Вы хуже самого отвратительного животного!

Выдернув руку из хватки Рауля, она бросила ему такой презрительный взгляд, что вздрогнули даже огрубевшие торговцы. Потом она зашагала обратно к судну, путаясь в юбках, но голову держала высоко поднятой.

— Моя жена, — беззаботно заговорил Рауль, садясь и принимая предложенную ему бутылку бренди, — так же горяча в поступках, как и в постели.

Последовавший смех помог разрядить обстановку. Рауль обсудил с мужчинами слоновые бивни и собственные надежды раздобыть большое судно, чтобы вернуться в Хартум. А торговцы пожаловались на отсутствие содействия со стороны местных вождей, за исключением одного — того, который находился среди них и пристальным взглядом смотрел вслед уходившей девушке.

— В Судде я потерял больше половины своей команды, — солгал Рауль, и глаза, смотревшие на него, оживились. Он вытер рот тыльной стороной ладони, передал бутылку бренди сидевшему рядом мужчине и продолжил: — Я возьму у вас нескольких рабов, если вы согласитесь.

— Они здоровые и сильные, — бесстыже соврал голландец. — Их можно хорошо продать в Хартуме.

— Они умирают стоя, — возразил Рауль, в сомнении глядя на полумертвых негров, и с подкупающим видом наклонился вперед. — Я дам вам тридцать соверенов за всех.

— Зачем вам женщины и дети? — с подозрением спросил кто-то.

— У меня есть жена, — пожал плечами Рауль, — а у мужчин в моей группе — нет. Как по-вашему, зачем они нужны?

Снова прокатился смех.

— А что касается детей, то вам нет никакого смысла везти их одних в Хартум. Вы можете с большей пользой потратить время, собирая новую партию.

— Сто соверенов.

— Пятьдесят.

— Семьдесят пять.

— Нет. — Рауль встал. — Они скорее всего все-таки умрут от болезней.

— Шестьдесят, — предложил мужчина с бородавками.

Кивнув, Рауль пожал протянутую руку — сделка состоялась. Она стоила ему целого состояния. Но даже когда растерянные негры были погружены на барки с провиантом, упакованным для путешествия по суше, Рауль не мог понять, зачем он это сделал. Конечно, ему следовало остановить Харриет до того, как ситуация стала опасной. И он мог это сделать и тем самым уберечь себя от расходов на покупку самых жалких человеческих существ, смотревших на него испуганными глазами.

— Это чудовищно с его стороны, — задыхаясь, пожаловалась Харриет Марку Лейну.

— Рауль купил их, только чтобы освободить. — Марк Лейн, успокаивая ее, положил руку ей на локоть, а Харриет в изумлении уставилась на него. — Вы, конечно же, и не думали по-другому? — улыбнулся он. — Какая может быть польза от трех десятков мужчин, женщин и детей? Когда торговцы покинут Гондокоро, лодки отплывут на несколько миль от него к порогам, и там несчастных высадят на берег. А что касается другой выдумки, о которой вы говорите, то Рауль назвал вас женой, чтобы иметь возможность защитить. В такой ситуации к вам, безусловно, приставали гораздо меньше, чем если бы вы были одинокой женщиной без всякого законного защитника.

Харриет продолжала недоверчиво смотреть на него, и Марк Лейн рассмеялся.

— Не понимаю вас, Харриет. Вы думаете о мистере Бове только самое плохое, но его намерения всегда благородны.

— На этот счет, преподобный Лейн, у меня другое мнение.

Стиснув зубы, она отвернулась от священника и быстро направилась к лимонной роще.

Уилфред и Себастьян, которые до этого долго разговаривали между собой, теперь подходили к Раулю, а Марк Лейн, склонив голову, молча молился за рабов на борту барок и за умерших священников, когда-то воздвигнувших разрушающуюся ныне церковь.

Отвлекшись от своей работы, Харриет увидела, что Наринда снова как тень стоит рядом с Раулем, но ее внимание привлек звеневший от гнева голос Себастьяна.

— Никто не знал, какие будут здесь условия, пока мы не отправились! Если мы будем продолжать путь, никто из нас не выживет!

— Тогда возвращайтесь, — устало сказал Рауль. — Суда не могут двигаться дальше. Меньше чем через милю начинаются пороги. Отсюда мы продолжим путь по суше.

— Мисс Латимер не перенесет такие трудности!

— Мисс Латимер никто не приглашал.

Харриет держала в каждой руке по корзине с лимонами, медленно подходя к ним.

— Приглашали или нет, но мисс Латимер продолжит путешествие.

Ее глаза на бледном лице горели решимостью.

— Если вы хотите вернуться, суда в вашем распоряжении, — обратился Рауль к Себастьяну, стараясь не показать своего восхищения девушкой, — прошу только, чтобы вы прислали другие лодки, которые ждали бы нас здесь.

— Я продолжу путешествие, — после нескольких секунд внутренней борьбы натянуто сказал Себастьян и добавил, оправдываясь: — Но только ради мисс Латимер.

Позже, когда припасы были окончательно выгружены с судов на берег и о лошадях и мулах тоже позаботились, Рауль отправился искать Харриет.

Стоя в одиночестве, она смотрела вверх на возвышавшийся над миссионерской церковью гигантский крест, и Рауль хорошо видел изящную линию ее прелестной шеи.

— Думаю, Крейл прав, — отрывисто сказал он. — Вам было бы лучше вернуться.

— Но я не имею такого желания.

Харриет повернулась к нему лицом, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно.

— А я не имею желания, чтобы вы умерли у меня на руках.

В его голосе прозвучали странные нотки.

Она была готова сделать язвительное замечание, но гнев изменил ей и оставил без защиты. Рауль, высокий и стройный, стоял перед ней, и Харриет охватило желание протянуть руку и коснуться его.

— Неужели моя смерть так много значит? — неуверенно, едва слышным голосом произнесла она.

Его взгляд остановился на губах Харриет. Раулю безумно хотелось сжать ее в объятиях и целовать эти мягкие губы, пока не остановится дыхание, но вместо этого он сказал, сознавая, что его голос стал хриплым:

— Это причинило бы неудобства, мисс Латимер.

Харриет до боли вонзила ногти в ладони и прижала руки к бокам.

— Сделаю все, что в моих силах, чтобы не причинять вам неудобства, мистер Бове, — сухо отозвалась она и, проглотив непрошеные слезы, снова перевела взгляд на крест.

Он в нерешительности медлил. Было так просто подойти к ней, почувствовать ее нежное тело, ощутить сладкий аромат ее волос. Рауль шагнул вперед и неуверенно опустил руку ей на плечо. Харриет подавила возглас, ей показалось, что его прикосновение как огнем обожгло ее тело даже сквозь батист блузки, она почувствовала, что все ее существо бесстыдно кричит от примитивной потребности. Нежно повернув к себе ее лицо, Рауль внимательно всматривался в него, и Харриет увидела огонь, горевший в глубине его темных глаз. А потом он заключил ее в кольцо своих рук, и она оказалась беззащитной, как птичка в клетке.