У него перевернулось сердце. Шагнул вперед и услышал:

- Зачем?

- Что, прости? - прокашлялся, понимая, что от неимоверной досады у него наворачиваются слезы. - Прости... Я дурак. Я... Прости.

Горло свело спазмом.

- Зачем ты это сделал?

- Я... - с трудом заставил себя вдохнуть. - Я думал, поступаю правильно, убедил себя, что... Прости, Маша.

А потом полилось как-то само. Но она остановила его. Сказала:

- Зачем ты сделал это? Зачем бросился меня спасать.

И обернулась. Он задохнулся словами. Потом, сглотнув горький ком, сказал:

- Потому что люблю тебя.

Замер, как приговоренный. Ждал, понимая, что шансов нет. Нельзя дважды войти в одну реку! Что сам убил ее дважды. Но бывают же чудеса в жизни! Может же в его проклятой кривой жизни случиться чудо?! Хотя бы один раз... Хотя бы один раз - стучало и лопалось сердце. Хотя бы...

Отвернулась, закрывая рот ладонью. Заплакала.

Он и сам не понял как оказался рядом, обнял, прижал к себе.

- Ну тихо, тихо, не плачь, пожалуйста... Не плачь...

А сердце выскакивает, слезами выливается, вздохами рваными.

- Прости меня... не плачь...

Затихла. Подхватил ее на руки и понес прочь из этого сортира. Наружу, мимо всех тех, кто толпился в коридоре и на улице.

Усадить ее в такси, увезти отсюда. Намучилась, устала. Намучилась...

***

Такси ловко продиралось в пробке, водитель несколько раз поглядывал в зеркало на на странную пару, затихшую на заднем сидении. Какие-то не от мира сего странные. Потом сосредоточился на дороге, понимая, что без него обойдутся. А эти двое застывшие в своих переживаниях, как в коконе, ничего не видели вокруг.

Иногда надо вернуться вспять, чтобы понять, где была допущена фатальная ошибка. Говорят, если точно вспомнить как оно было в самом начале, ее можно уловить.

Еще говорят, некоторые вещи невозможно ни простить, ни забыть. Но, если повезет, можно вымолить, выцарапать, вырвать у судьбы еще один шанс и начать жизнь заново.

Но даже если так, кто сказал, что это будет просто?

глава 62



Кто скажет, что начинать жить заново легко и просто, тот солжет.

Когда после всех немыслимых, болезненных и абсурдных перипетий Андрей наконец устроил Машу в отель, она просто заперлась. Он знал, что так и будет, взял ей отдельный номер. Потому что по дороге она не произнесла ни слова, и ни разу не взглянула в его сторону.

Но не гнала от себя, как в прошлый раз, он и этому был рад. Впрочем, Андрей особо не обольщался, просто устала до одури и измучилась, да еще этот стресс...

Мучительно больно было это ее холодное отчуждение. Лучше бы ругалась, кричала, проклинала его, это легче было пережить, чем ее молчание. Он готов был поедом себя есть, что все случилось как случилось, Ходил под дверью, прислушивался, как дурак. Он и есть дурак.

Ощущение, как в реанимации. Отложенный приговор. Выживешь - не выживешь, один Бог знает.

Разумеется, там же толклась и личная охрана. Надо отдать должное, эта пожилая дама, котору все назвали Цира, приехала лично и оказала большое содействие. Андрей из разговоров понял, что у отца с ней какое-то отдаленное родство, просто был безумно благодарен, и насколько мог силами своей измученной души и пустой головы, старался быть любезным.

А сам всеми мыслями там. И каждый следующий круг по коридору по капле вливает яд в кровь. Но он не мог сунуться ближе, чем она обозначила свои границы.

Наконец дверь открылась.

Андрей даже на услышал, почувствовал и обернулся. Подался к ней, сердце заколотилось, будто выскочит сейчас, но она подозвала эту Ларису, которая все это время сидела в холле недалеко от двери в номер, та сразу подошла, а у него будто ледяная жижа потекла в груди. Опустил голову и начал снова нарезать круги по коридору.

***

Ощущение, когда мир валится на голову и расплющивает. Хочешь подняться, дергаешь шеей, а вина, которую не выбросить, не победить, гнет голову снова. Чувство вины как испорченное реле, которое никак не запустит естественный процесс регенерации душевных ран.

Сейчас Маша переживала даже не столько за себя, за себя чего уж переживать, понятно, что начинать надо все заново, от ее прежней карьеры камня на камне не осталось. Вспоминала тот ролик, и в голове не укладывалось, как так можно, улыбаясь и похохатывая облить человека дерьмом, заведомо зная, что это ложь? Ведь грязными сапогами прошлись по всему, и красное платье припомнили, и шпильки, и длинные ноги, и блондинистые волосы. Хотелось заорать:

- Люди, зачем вам все это? Вам от этого легче, лучше живется?

Понимала, что это война, конкуренция. Надо просто пережить. Но это так трудно!

И ладно бы полоскали ее одну. Ей было перед Отто Марковичем дико неудобно, что она столько проблем ему создала, репутацию фирмы подпортила, да еще и страшно обидела напоследок.

Ужасное смятение, но сидеть в номере как в бомбоубежище, запершись от всего мира, невозможно, и невозможно заставить себя сделать шаг наружу. Чувство вины оказалось сильнее.

Открыла дверь - а там Андрей. Мрачный, весь почерневший, заросший, какой-то усталый. Подался к ней, в глазах вопросы молниями заметались, столько разных чувств...

Думать о том, что он сказал, Маша категорически отказывалась. Его слова как будто сорвали корку с ее заживших ран, а она всеми силами прижимала эту корку обратно. Это как порез, зажать рукой, не видеть крови, не признавать... Потому что больно не сразу.

Чуть не спряталась обратно. Не готова она была с ним говорить пока, и неизвестно, будет ли готова. Может, когда-нибудь потом. но не сейчас это, уж точно. Лариса сидела в холле напротив двери и тут же подошла.

- Отто Маркович здесь или уже уехал? - спросила Маша, когда та закрыла дверь.

- У тебя же есть телефон, - вскинула бровь та, потом сказала. - Здесь он, не уехал еще.

- Позовешь его?

Женщина кивнула и вышла, а Маша подумала, захочет ли он теперь вообще ее видеть.

Но он пришел сразу.

Заряженный достоинством, холодный и спокойный. При виде его, такого... каменного и арийского, у Маши стиснулось горло. Ей было чудовищно, просто до слез жаль, что по ее вине пятно легло на фирму. Она ведь видела от него только хорошее. Стыдно неимоверно.

- Отто Маркович, мне жаль, что все так получилось... - сбивчиво пыталась объяснить, пряча трясущиеся руки.

Он слушал, слушал, хмурился. Потом сказал:

- Твоей вины в этом нет, Машенька, - и неожиданно мягко улыбнулся.

- Вы на меня не сердитесь? - вскинулась, а у самой слезы потекли и нос захлюпал.

Мужчина шагнул ближе, привлекая ее к себе, и стал гладить по голове как ребенка:

- Не сержусь. Поплачь, это у тебя реакция на стресс. Столько всего навалилось.

Маша обняла его за пояс и разрыдалась, а он все гладил и гладил ее по голове. А потом негромко рассмеялся:

- Надо было мне оставаться отцом.

От этого ей стало и смешно, и грустно, и облегчение неимоверное, что не потеряла друга. Как будто камень с души свалился.

***

Когда на глазах у Андрея этот Отто Рихтер вошел к Маше в номер, у него чуть сердце не вылезло горлом. От ревности и досады, что этого типа хотят видеть, а его не видят в упор. Но он наступил на горло своим чувствам и пошел ходить в другой конец коридора, не мог как пес под дверью.

Через некоторое время, когда он весь уже нервами изошел, считая секунды, немец вышел. Скользнул по нему нечитаемым взглядом холодных светлых глаз и ушел. Андрей проводил его спину взглядом, полным зависти и ревности. Откуда ему было знать, что господин Рихтер испытывает примерно такие же чувства

Отвернулся, хотел было снова мерить коридор, но потом передумал. Уселся в холле, так чтобы увидеть, если откроются двери номера, и затих, обхватив лоб ладонями.

Неожиданно кто-то тронул его за плечо.

глава 63



Андрей нахмурился, вскинув взгляд на лощеного молодого человека, пытавшегося ему что-то втолковать. Он так растворился в своем, что не сразу понял, куда он должен идти, зачем, с какой стати? Потом дошло.

Госпожа Цира, с которой он уже имел счастье сегодня общаться, пригласила его к себе на разговор. Честно говоря, сразу как-то защемило сердце, наливаясь предчувствием. Ему не хотелось уходить, как будто если он уйдет, оставит свой наблюдательный пост, Маша может исчезнуть куда-то.

Но тот равнодушный и корректный молодой мужик в костюме ждал. Хотелось послать, но что-то подсказывало, что он не отвяжется. Да и неудобно было заставлять пожилую женщину, оказавшую ему помощь и поддержку, ждать. Глянул еще раз на дверь номера, фиксируя окружающее пространство. Лариса была на месте, ей он относительно доверял.

Нехотя поднялся и молча пошел за тем мужиком следом.

Приняла его пожилая дама в слабо освещенной комнате. Андрей даже слегка растерялся, настолько она в сиреневатом неоновом свете показалась ему нереальной. Сухонькая, в белом костюмчике, очень уютная и приятная. Но вся какая-то... полувоздушная, сиреневые волосы, аккуратно уложенные прической, словно нимб. Как дух бесплотный, почти неземная.

Постарался скрыть свое впечатление и вежливо поздоровался. Она склонила голову набок, чуть улыбнулась. В глазах читалось удовлетворение, Андрей не знал, стоит ли относить это на свой счет, на всякий случай попытался улыбнуться в ответ. И тут она сказала:

- Я много о тебе слышала.

Сразу представил, ЧТО она могла о нем услышать от этого замороженного Отто, да и от других. Она улыбнулась, как будто прочитала его мысли. Тепло, чуть насмешливо. Андрей весь подобрался и насторожился под ее слишком проницательным взглядом. А женщина повела пальцами по обивке и спросила:

- Ты ведь любишь ее?

Сердце заскакало где-то у горла, пришлось выдохнуть, чтобы успокоить дыхание. Кивнул, склоняя голову.

- Да, - наверное, это очевидно, потому что он впал в какой-то идиотский маразм.

- Давно понял?

Не нравилось Андрею все это, инстинктивно не нравилось. Почему-то становилось страшно.

- К сожалению, недавно, - ответил и отвернулся.

Некоторое время царило молчание. Потом она заговорила снова.

- Скажи. Она могла бы гордиться тобой сейчас? Ты мог бы вызвать ее восхищение?

Андрей сжал лоб, закрывая глаза, и горько усмехнулся. Гордиться, восхищение? Да он на ее месте никогда простил бы ни того, как он поступил с ней раньше, ни того, что с ней случилось по его вине сейчас.

- Я не знаю, - еле слышно проговорил, разводя руками.

Опять молчание.

- Не знаю, парень насколько ты перед ней облажался, видимо, очень крупно, раз она даже смотреть на тебя не хочет. - сказала женщина. - И все же у тебя есть шанс.

У Андрея снова как бешеное заколотилось сердце.

- Но! - Она подняла сухую старческую руку, поправила идеальную прическу, перстни таинственно блеснули. - У тебя ничего не получится.

Как будто ледяной воды ушат обрушился на голову.

- Почему? - еле выдавил Андрей.

Та пожала плечами.

- Слишком сильна в ней обида. Это всегда будет стоять между вами и, в конце концов, отравит все хорошее, что могло бы быть между вами.

- Так что же мне делать?! - вскричал он, ощущая наваливающуюся безнадежность.

Не мог он еще раз ее потерять!

- Что делать?! А ты не знаешь? Сделай то, что должен был с самого начала, докажи, что тебе можно верить. И дай ей воздух, в конце концов, дай ей понять себя.

Экспрессивный жест, и Андрей замер, глядя в ее таинственно блестевшие глаза.

- Не сиди у нее под дверью как неудачник. Будь мужчиной, поезжай домой, у тебя там остались неоконченные дела. Отдай, кому что должен, и начни все заново, с чистого листа. Удиви ее, покори, заставь восхищаться.

Он понимал. Понимал это все и сам, но слова тупыми гвоздями впивались в душу. Трудно было признаться в том, что Андрей сейчас чувствовал.

- Я боюсь потерять ее, - пробормотал он, уткнувшись носом в сцепленные кулаки. - Станет ли она ждать?

Столько мужиков вокруг нее вертится, он и так сходил в ума от ревности. А тут такое.

- Не бойся, если любит, дождется.

Цира лукаво улыбнулась. И в этот миг показалась ему такой молодой... Дыхание сбилось, сердце стукнулось о ребра, затрепетало.