Если вдруг отец увидит у меня на телефоне эти фотографии, он меня, вероятнее всего, уничтожит. А фотки удалит, и жертвы будут напрасными.

Я заставила себя не нервничать. Открыла почтовую программу, зная, что, в отличие от мессенджера, отменить отправку будет невозможно, и методично загружала фотографии в письмо.

В одно не влезло, мне пришлось создавать несколько, и каждый раз, нажимая на кнопку "отправить", я чувствовала себя преступницей, которую вот-вот поймают на месте преступления. Но наконец-то последняя фотография была отправлена, и я даже поверила в то, что моя афера может закончиться успешно. Я поднялась, стараясь не дрожать, спрятала телефон в карман и дошла до двери. Осторожно приоткрыла её, выглядывая в темный коридор, убедилась в том, что там никого нет, и наконец-то решилась — сделала шаг вперед, выскользнула в коридор.

Я даже успела закрыть дверь за собой и повернуть ключ в замочной скважине. Внизу горел свет, гремела холодильником Викки, и я чувствовала себя под надеждой защитой этого грохота. Теперь оставалось преодолеть ничтожное расстояние до собственной двери, укрыться в спальне, запереться на ключ — и можно лечь спать. Притвориться, будто бы ничего не произошло.

Я собиралась воспользоваться этим планом, даже преодолела половину пути к своей спальне, но… Не успела.

Дверь отцовской опочивальни громыхнула с такой силой, что я, не выдержав, вскрикнула и обернулась. Папенька стоял посреди коридора, красный, как свёкла, безгранично злой, и смотрел на меня так, словно хотел испепелить.

Я сжалась.

Чёрт! Ещё бы тридцать секунд… Если бы я так не кралась, а действовала смелее, могла бы уже скрыться в безопасной темноте собственной комнаты.

Надо было что-то сказать, но отец опередил меня. Смерил своим привычным презрительным взглядом и поинтересовался:

— Что ты здесь делаешь?

Я замерла, практически не дыша, а потом с вызовом усмехнулась, глядя отцу прямо в глаза.

— Ну как же? — скривилась я. — Викки так гремит посудой, что я просто не могу уснуть! Решила выйти, посмотреть, что происходит. Мне кажется, она там пьет.

— Ступеньки, — отметил отец, — в другой стороне. Как и твоя комната.

— Ну конечно, — пожала плечами я. — Потому что я сделала твоей жене замечание, а она послала меня на три веселых буквы. Не буду цитировать. Я подумала, если ты не спишь, попрошу тебя сказать ей что-нибудь. Ну голова болит, честное слово! С ума сойти можно!

Недоверие, вспыхнувшее было в отцовских глазах, пропало. Он скривился, как будто я только что напомнила ему о какой-то очень неприятной проблеме, и сделал шаг вперед.

— Да, шумит, — протянул он, когда Викки изволила загрохотать какими-то бутылками там, внизу. — Иди спать, я скажу ей, чтобы вела себя прилично. Совсем с катушек слетела. — в голосе моего папеньки отчетливо звенело раздражение.

Он уже почти прошел мимо меня, но в последнюю секунду остановился и повернулся ко мне. Я замерла и решилась поднять на отца взгляд и посмотреть ему в глаза. Признаться, было противно, и я плотно сжала губы, сдерживая тошноту — настолько сильным было моё отвращение к этому человеку.

Успокоиться. Дышать. И не думать ни о чём плохом. Единственный разумный выход из ситуации до конца оставаться верной дочуркой. А ещё надеяться на то, что этот цирк закончится уже через несколько дней.

Но театр одной актрисы, очевидно, был успешен. Отец, глядя мне в глаза, вдруг выдавил из себя улыбку. Не ту, которую надевал, как маску, перед деловыми партнерами, а вполне искреннюю. Такой он улыбался маме, когда они ещё были вместе, и мама говорила, что человек, способный на такую искренность и открытость, не может быть до конца испорченным. Она до последнего дня их семейной жизни свято верила в то, что в отце есть что-то хорошее, и что он способен на искренние чувства.

Мне было двенадцать. Конечно, я ничего не могла сказать ей по этому поводу. Зато сегодня смотрела на него и понимала, что это тоже маска. Или его потрясающая наивность, уверенность в том, что такого, как он, не обманешь. Мне было всё равно. Я даже не испытала укол совести, увидев этот взгляд.

— Хорошо, что у меня есть моя дочь, — отец похлопал меня по плечу. — Хоть на кого-то я могу надеяться.

Я вздрогнула.

Не может он на меня надеяться! Не может! И лучше бы не говорил этого, не делал мне больнее. Я не хотела чувствовать себя виноватой из-за того, что он в последнюю секунду решил исправиться.

— Ничего, — следующие слова отца умело разрушили выстроенную им временную иллюзию.

— Найду себе нормальную женщину, заведем с ней сына. Детей не должно быть мало.

О да. "Стася, хочешь братика?"

— Да, — кивнула я, возвращаясь в привычное состояние ни о чём не жалеющей актрисы. — Ты прав. Детей должно быть много. Мы ведь будем тебе опорой. Но скажи всё же Викки, чтобы она притихла. А то если ты хочешь, чтобы у тебя когда-то были, например, внуки, мне надо по-человечески спать.

— Конечно, — хмыкнул отец. — Я быстро заткну ей рот.

— И скажи ей… — я прикусила язык. — Скажи ей, — решилась всё-таки, — чтобы перестала говорить мне о матери, — отец нахмурился, но я знала, как сказать правильно. — Кто она такая, чтобы осуждать твой выбор?

— Скажу, — кивнул Дмитрий. — Иди спать.

Я улыбнулась на прощание и юркнула в свою комнату, закрыла дверь и буквально упала на кровать. Единственным желанием сейчас было закрыть глаза и провалиться в тяжелый, болезненный сон, но я нашла в себе силы добыть телефон из кармана и набрать номер Олега. Вслушивалась в гудки, опасаясь, что он сейчас просто не возьмет трубку — но Олег, к счастью, не стал сбивать или заставлять меня ждать. Его хриплое, взволнованное "алло", прозвучавшее через несколько секунд, заметно успокоило меня, позволило выдохнуть с облегчением — в самом деле, почему я так упорно подозревала его в чем-то плохом?

— Привет. Получил? — прошептала я, сминая покрывало, лежавшее на кровати.

- Да.

— Это…

— Да, то, что нужно, — голос Олега звучал мягко и нежно, словно он пытался меня успокоить.

— Ты справилась со всем идеально. Всё в порядке?

— Конечно, — кивнула я. — Они ничего даже не поняли, — я закрыла глаза, пытаясь успокоиться немного. — Я была осторожна. Олег, — в моем голосе зазвенело беспокойство, — сколько ещё?

На этот раз он довольно долго молчал, или, может быть, мне просто показалось, что пауза затянулась, а потом спокойно промолвил:

— В субботу уже всё будет кончено, — голос его звучал достаточно уверенно, и я, успокоившись, вздохнула. — Не переживай. После того, как мы в пятницу подпишем договор…

— Погоди! — выпалила я. — Викки и отец обсуждали, что там есть какой-то пункт в договоре. Они рассчитывают просто тебя обмануть. Пожалуйста.

— Всё будет хорошо, — я будто бы видела, как улыбается Олег. — Не волнуйся. Я умею внимательно читать документы. Гораздо внимательнее, чем показалось твоему отцу. Просто он пока что не знает, что именно можно от меня ожидать.

Он помолчал несколько секунд, а потом ни с того ни с сего спросил:

— Ты хочешь о чём-то поговорить?

Я вздрогнула.

— Нет, — ответила, кусая губы. — Я сейчас больше всего хочу спать. Прости. Как-то не очень расположена к откровениям.

— Хорошо. Тогда спокойной ночи?

— Спокойной ночи.

Олег сказал что-то ещё, но я не услышала — сбила вызов и отложила телефон. В груди кипели противоречивые чувства, и я всё вспоминала отцовскую наивно-доверчивую улыбку, из-за которой у меня до сих пор кровь стыла в жилах.

Глава пятнадцатая


Когда я была совсем маленькой, то всегда с огромным нетерпением ждала своего дня рождения. Или Нового года. Это были мои любимые праздники, означавшие подарки, радостную маму. И отца, который обязательно останется дома. И каждый раз я начинала их ждать ещё за неделю, готовилась, наводила будильник на восемь утра, чтобы вскочить первой. Первого января я мчалась к елке первой, зная, что мама и папа ещё спят, забирала подарки и, сияя от восторга, возвращалась в детскую. Выстраивала своих кукол в ряд и показывала им то, что мне подарили. Куклы и мягкие игрушки присоединялись по очереди к тем, что уже были у меня. Я давала им имена, замещая таким образом друзей — ко мне домой обычно никто не приходил, папе не слишком нравился контингент нашей школы, да и я, тихий, спокойный ребенок, не испытывала огромного желания гоняться, как сумасшедшая, по дому, разбивая по пути все хрупкие и не очень предметы.

Иногда среди подарков было и что-то другое. Набор одежды для кукол (они все должны были примерить платьица, да ещё и пройтись по импровизированному подиуму), детская посуда (разумеется, мы потом проводили праздничное чаепитие и ели тортики из пластилина или из специального материала, который прилагался к посуде). Однажды мне подарили огромный кукольный дом, и я провела возле него все новогодние каникулы, расселяя своих любимиц в лучшие комнаты. Этот кукольный дом до сих пор был где-то тут, в доме, наверное, лежал вместе с остальными игрушками на чердаке в специальном шкафу, чтобы когда-то я могла вернуться к нему и показать своим детям, в какие игрушки играла их мама.

Я умела ждать в детстве. Но, кажется, растеряла все свои способности с возрастом. Те несколько дней, что оставались до субботы — момента, когда всё закончится, и я наконец-то буду свободна от образа послушной дочки и смогу уйти навсегда из отцовского дома, — казались мне вечностью. Но, ложась в пятницу вечером, я не заводила будильник. Наоборот, долго крутилась, пытаясь уснуть, а потом буквально провалилась в небытие.

Когда открыла глаза, был уже полдень. Солнечные лучи пробивались сквозь плотные шторы, напоминая мне о том, что пора б уже встать, и я потянулась, даже не до конца понимая, где нахожусь. В сознании — полная каша, и я чувствовала себя как минимум до ужаса разбитой. Даже с кровати выбралась не с первой попытки, а потом, завернувшись в тонкий халат, направилась в ванную и долго смотрела на свое отражение, словно пыталась понять, я ли это или какая-то другая девушка. Под глазами залегли темные круги, и выглядела я, если честно, очень уставшей.

Мне почему-то было страшно выходить. Я никогда так много времени не проводила в ванной, не одевалась так тщательно, словно искренне рассчитывала на то, что когда уже выгляну из комнаты, мой мир вновь станет чуточку счастливее, чем был последние несколько лет. Я хотела, чтобы снаружи не было никакой Викки, и мама уже будет здоровой… Но, разумеется, нельзя так спешить. По щелчку пальцев в моей жизни ничего больше не произойдет, как бы я того ни хотела. Надо ждать.

Долго. Терпеливо.

Просто ждать.

Я ещё раз плеснула холодной водой себе в лицо, схватила расческу, бездумно провела ею по спутанным темным волосам. Из зеркала на меня смотрела бледная, да нет, белая, как стена, девушка. В глазах испуг — этот страх перед будущим, должно быть, останется во мне навсегда. Кажется, я даже похудела, нет, осунулась скорее — запястья стали тоньше, скулы выделяются чуть резче, и во всём моем виде есть что — то болезненное. Викки всегда завидовала нам с мамой — когда мы болели или нервничали, обе становились аристократически-бледными и худели. Викки была уверена в том, что это страшно привлекательно. Ей же, чтобы оставаться в форме, надо было избегать стрессов и сидеть на диетах.

Я усмехнулась.

Если б это было моей единственной проблемой — лишние несколько килограммов! Да я бы от радости прыгала просто до небес! Но, к сожалению, такое счастье мне не светит.

Я тряхнула головой, отгоняя прочь дурные мысли. Надо прийти в себя, избавиться от этого печального вида. Может быть, ещё ничего не решено, и я.

Увижу отца, празднующего свою очередную победу над дураком, которым в его глазах будет Олег? Вдруг в самом деле так? Обвел его вокруг пальца, во второй раз лишил всего. А если отец знал? Догадался, что Олег — тот самый бывший муж Викки? Это же не настолько сложно, надо просто пробить по документам, вот и всё.

Сердце забилось, напоминая о прежних тревогах, и я с трудом заставила себя выйти из ванной. Села на край кровати, убеждая себя в том, что всё хорошо.

Я не дошла волноваться.

Не получалось.

В тишине комнаты я была пленницей, куклой, ждавшей приговора. Стало тошно от одной мысли, что сейчас я вынуждена буду вновь спуститься вниз и за обедом есть игрушечную еду из игрушечной посуды, сидя рядом с куклой, которая мне больше всего не нравится — с папенькиной "любимой" женой, которую он поменяет, потому что эта состарилась и надоела.

Господи, какой ужас!

Я дернулась, стараясь как-то вывести себя из оцепенения — и едва сдержала вскрик, когда тишину, царившую в моей комнате, разорвал громкий звонок мобильного телефона.