Но сейчас важнее всего было заключение врача. Анатолий Игоревич же внимательно смотрел на результаты анализов, по выражению его лица нельзя было понять, что там, что — то очень ужасное или, напротив, ничего страшного.

Анатолий Игоревич взглянул на меня с подозрением, потом посмотрел на маму, как будто собирался спросить её о чем-то, но вовремя остановил себя, поняв, что она в последние недели уж точно не следила за моим состоянием здоровья.

— Что там? — требовательно спросила я.

— Общий анализ крови в норме, — ответил врач, не делая театральных пауз — должно быть, понимал, что лишнее волнение нам уж точно ни к чему. — Хотя я могу отметить небольшой упадок сил…

— Я же говорила!

— Но, — он серьезно взглянул на меня, — я отдал кровь на некоторые дополнительные анализы, простейший набор.

Я помрачнела. Хоть и понимала умом, что за три-четыре часа невозможно сделать ничего гораздо более страшного, чем общий анализ крови, всё равно взглянула на Анатолия Игоревича с опаской, дожидаясь вердикта.

— И чтобы их корректно интерпретировать, я должен понимать вероятность…

— Вероятность чего?

Мужчина взглянул на мою маму, но, осознав, что мне от неё скрывать нечего, твердо произнес:

— Беременности.

— Что? — выпала в осадок я.

— У вас повышенный уровень ХГЧ в крови, Станислава, — Анатолий Игоревич выглядел максимально серьезно. — По примерным оценкам, я бы давал шестую-седьмую неделю беременности. Но если это не она, то вам надо срочно ложиться на дообследование и.

Я остановила его быстрым движением руки, заметив, как стремительно мрачнеет мама.

Хотелось закричать, что это какая-то ошибка. Медсестра ошиблась на нолик. Или на несколько ноликов. Но.

Шестая-седьмая неделя. Полтора месяца назад у меня была моя первая — и единственная, — связь с мужчиной. Я даже думать об этом забыла; старательно убеждала себя, что никакого Олега в моей жизни никогда и не было. Вот только, кажется, наша связь оставила куда более серьезный след.

У меня была задержка, но я разве имела время обратить на это внимание? Задержка, ну и что, подумать только, ерунда какая! Моей целью было спасти маму, а не узнать, не забеременела ли я часом от мужчины, с которым у меня было-то всего один раз.

Я помнила, что контрацептивы могут быть ненадежными. Осознавала, что я, неопытная дурочка, в какой-то момент могла просто забыться в порыве страсти, и что у меня нет никаких гарантий. Но новость о беременности ударила, словно обухом по голове, и я чувствовала, как отчаянно колотилось в груди сердце, желая выскочить на свободу.

Это невозможно!

Мне хотелось выть, рыдать, плакать, умолять небеса смилостивиться надо мной, но факт оставался фактом.

Я наконец-то заметила, как испуганно смотрит на меня мама. Хотела сказать, что беременность — это ведь не катастрофа, но потом вспомнила: ведь я не рассказывала ей об Олеге. Я ей вообще ни о чем не рассказывала, и уж тем более об афере, которая помогла, собственно говоря, провести операцию, что вытащила маму с того света. Ей об этом знать было необязательно, скорее даже наоборот. Но теперь, когда я услышала о результате анализов, понимала, что моя беременность испугает маму в десять, да нет, в сто раз меньше, чем все возможные патологии, которые провоцируют такой уровень ХГЧ.

— У меня была задержка, — быстро проговорила я. — И… — я покраснела, — по срокам тоже всё сходится. Это действительно может быть беременность.

Я буквально видела, как с облегчением выдохнула мама. Её бледность перестала казаться мне до такой степени катастрофической, а на губах даже расцвела улыбка.

— Солнышко, — прошептала она, сжимая мою руку, — почему ты ничего не сказала?

— Да я сама не знала, — я села на край кровати. — Мам, да ты не переживай, чего ты.

Мне хотелось сказать, что это всё поправимо, но на самом деле я не могла из себя и нескольких слов выдавить. Даже не знала, как реагировать. Сидеть сейчас убитой горем, притвориться радостной? Признаться, я даже не чувствовала ничего, просто пустое, горькое отчаянье. Я даже не осознавала, что, возможно, ношу своего ребенка — только вспоминала об Олеге и вздрагивала, не в силах испытывать что-либо помимо отвращения.

И больше всего в эту секунду я ненавидела себя саму. Потому что испытывала к нему чувства. До сих пор. Где-то сквозь мою ненависть пробивалось и то, что можно было бы назвать даже любовью. Если б он попытался убедить меня в том, что у него с Викки ничего не было…

Нет, спасибо, не надо. Я просто не желала этого знать. Обойдусь без подробностей, было или не было.

— Мам, — я попыталась оставаться спокойной, — всё нормально. Но, — я повернулась к Анатолию Игоревичу, — маме ведь надо обследоваться, да?

— Да, — серьезно кивнул он. — Желательно пройти обследование после перелета. Остаться в больнице на пару дней.

— Я не отпущу тебя одну, — мама схватила меня за запястья. — Тем более не пущу в таком состоянии за руль!

Проклятье. И вправду, мне лучше не водить сейчас. И Анатолий Игоревич стоял рядом, как мрачное изваяние, будто нарочно напоминал о том, что я должна сохранять осторожность.

Вздохнув, я решительно промолвила:

— Я позвоню Алексу. Он поможет мне добраться.

Мама взглянула на меня с опаской. Она как будто стремилась предупредить о том, что, возможно, не стоит доверять Алексу — мы с ним не так уж и близко знакомы. Или предположила, что он — отец моего ребенка? Я предпочла не уточнять. Единственное, чего мне сейчас хотелось — это провести несколько часов в тишине и спокойствии, никого не видя. Но я понимала, что одну меня не отпустят, а Алекс — единственный, кому я хотя бы позвонить могла.

Набирать номер пришлось при маме — не отпустила бы иначе. Вольный не задавал лишних вопросов, пообещал, что будет через полчаса, и я поднялась с кровати, надеясь, что смогу эти тридцать минут провести вне больницы.

— Я на улице его подожду, — вздохнула я, обращаясь к маме. — Анатолий Игоревич, я могу вам её доверить?

Я была уверена, что проведу с матерью всё это время, но внезапно ощутила дикую усталость. Может, я не беременна, а больна?

Нет. Я отогнала эту дурацкую мысль прочь и заставила себя устало улыбнуться, теперь уже не слишком скрывая настоящие чувства. На самом деле, я ещё до конца не осознала даже, что со мной произошло, должно быть, потому и реагировала достаточно спокойно.

Но ведь рано или поздно осознание придет. И я не представляю, что случится тогда. Мы с мамой — одни.

Мне некогда рожать и воспитывать этого ребенка.

— Конечно, мы с Алевтиной со всем разберемся самостоятельно, — кивнул Анатолий Игоревич. — Станислава, подумайте хорошенько, возможно, вы хотите остаться на дообследование? Хотя бы УЗИ…

— Я сама со всем разберусь, — решительно заявила я. — Я здорова. Беременная — не значит больная. Не так ли?

Врач кивнул. В самом деле, это ведь не значит, что я при смерти. Может, анализ ошибочный. Или ещё что-нибудь…

Я не тешила себя пустыми надеждами. Всё ещё оставаясь слегка отстраненной, вышла на улицу. Заглянула в аптеку возле больницы, купила несколько тестов, словно надеялась, что они покажут что-то другое, спрятала их в сумке, чтобы никто случайно не узнал о. О чём? Кому вообще есть до меня дело?

Алекса я ждала на скамье под деревом, в метрах десяти от парковки. Дышать здесь было легче, жара немного спадала, всё же, дело шло к вечеру, и я чувствовала себя чуть лучше, чем в здании.

— О, опять расселась, гляди! — заставило меня встрепенуться мерзкое бормотание. Я покрутила головой и с удивлением обнаружила всё ту же толстую женщину, которая согнала меня с места возле кабинета врача. — В обморок бухнулась! Ну что за молодежь пошла! Наверняка анорексичка или наркома.

— Разумеется, — приятный мужской голос, оборвавший женский шепоток, вызвал у меня улыбку. — Я думаю, она совмещает голодание и наркотики, — Алекс, остановившись прямо у Ирины Степановны, смотрел на неё придирчивым взглядом.

За те несколько часов, что прошли с момента нашей прежней встречи, он уже успел преобразиться и вместо футболки и джинсов вновь был в свежем костюме. Наверняка собирался на свою работу — я, впрочем, не знала, корректным ли будет такое название по отношению к его играм.

— Ведь здоровый образ жизни, который вы ведете в свои тридцать семь или тридцать восемь, нисколечко не помогает, — продолжил Алекс. — Налицо последствия. Лишние килограммы, лишние года.

Ирина Степановна, сначала посчитавшая его слова комплиментом, стремительно покраснела и воззрилась на него, как на врага народа.

— Хам! — воскликнула она.

— Даже не отрицаю, — пожал плечами Вольный. — Хам, наглец и асоциальный элемент. Будьте добры, сойдите с дороги. Мне ещё необходимо как-нибудь пройти.

Он миновал женщину, заработав в спину несколько проклятый, и улыбнулся мне.

— Здравствуй, — Алекс подал мне руку, помогая подняться со скамьи. — Что случилось?

— Зачем ты так с ней? — спросила я, не желая отвечать на заданный им вопрос. — Она ж тебя лично не трогала…

— Пусть лучше в меня поплюется ядом. Я с броней, — покачал головой мужчина. — А тебе оно не надо. Такие и свечки за упокой ставят, и слабительное подмешивают в еду, чтобы потом говорить, что наркоманке дурно стало. Так что случилось-то?

Я вложила в его руку ключи от машины и, не проронив ни единого слова, поплелась к автомобилю, заранее выбирая себе место пассажира. Алекс скривился, но позволил мне сесть в авто, сам занял водительское кресло и уже внутри, скрытый за затемненными окнами, серьезно взглянул на меня.

— Что-то с мамой?

— Нет, — возразила я. — К счастью, вроде бы всё в порядке. Просто. — Я запнулась, даже толком не зная, что сказать. — Просто я сознание потеряла, врачи анализы сделали и. Кажется, я беременна.

Я произнесла это, должно быть, таким траурным тоном, что Алекс даже вздрогнул.

— От Олега?

— Угу, — подтвердила я коротким кивком и опустила голову. — Прости, что я тебе позвонила. Просто мама отказывалась меня просто так отпускать, одну, а.

— Всё нормально, — покачал головой Алекс. — Я как раз был рядом. Куда тебя отвезти?

— Домой. Адрес помнишь?

— Помню, — подтвердил он.

Мужчина молчал несколько минут, пока заводил машину, выезжал с парковки, ещё и посигналил Ирине Степановне, которая как будто назло решила пообщаться с кем-то прямо у выезда с территории больницы. Уже когда мы оказались на дороге и в толпе столичных автомобилей наконец-то в самом деле остались наедине, он тихо спросил:

— Ты ему говорить-то будешь?

— Не знаю, — опустила голову я. — Не хочу. Может, он с этой. Ты не знаешь, кстати?

— Лично не видел, — покачал головой Алекс. — Послушай, ну Олег же не настолько придурок, чтобы сойтись с бывшей, которая подставила его уже один раз. И тем более, после того, как она поступила со вторым своим мужем, доверять ей сможет только последний идиот. Лавров на последнего идиота, прости, не похож.

Я вздохнула.

— Не знаю, — прошептала я. — Правда, я…

— Сейчас они не вместе.

Наверное, я очень ненатурально попыталась выглядеть равнодушной, всё равно вздрогнула, и Алекс ответил тихим хмыканьем. Без осуждения, без особенных эмоций, просто как будто отмечал про себя, что я решила совершить очередную глупость, ещё и его в это втягиваю.

— Это не имеет значения, — наконец-то промолвила я. — Даже если они сейчас не вместе, он ведь не попытался выйти со мной на связь.

— Он понятия не имел, где ты в Германии. И ты как-то не спешила брать трубку, когда он звонил на наш номер, ещё здесь, в стране. Вот даже не сомневаюсь в этом, — покачал головой Алекс.

— Ну, значит, не нужна я ему. И он мне не нужен, — я отвернулась к окну. — Решу свои проблемы самостоятельно.

— Дети — это не проблемы.

— Зато внеплановая беременность — проблемы, — возразила я.

Алекс ничего не ответил. Мы медленно — быстрее не получалось из-за огромного количества машин, — продвигались по городу, и от этого тишина казалась ещё более напряженной. Воздух автомобиля как будто потрескивал, и я на физическом уровне чувствовала, насколько мне надо произнести хоть пару слов, разбить это молчание.

Ну, или просто открыть окно, но вдыхать раскаленный городской воздух не хотелось, как и глотать пыль из-под чьих-то колес.

— Не принимай скоропалительных решений, — первым решился сказать хоть что-нибудь Алекс. — Потому что потом будешь жалеть. Дай себе хотя бы неделю. Она же у тебя есть? К гинекологу сходи, в конце концов.

Я зажмурилась.

— И зачем ты со мной возишься, а?