Александра Риплей - Чарлстон

– Проклятье, – пробормотал Пинкни. Это был первый звук, нарушивший тишину, помимо поскрипывания мелков.

Лиззи и Джо оторвались от работы.

– Простите, – сказал Пинкни. – У меня сломался мелок. – Пинкни размял затекшие пальцы. – Весь день только и делаю, что пишу.

Он резко поднялся из-за стола, едва не опрокинув стул, и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Лиззи крепче сжала мелок. Она пристально вглядывалась в неровный ряд «W», которые написала. Ее ручонка тряслась. Симмонс взглянул на люстру, заливавшую комнату ярким светом. За темными окнами бушевала гроза. Светильник был газовым. Ослепительный свет безжалостно подчеркивал склеенные стыки и помутневшие кристаллы некогда великолепного светильника.

– Нелегко писать левой рукой. Неудивительно, что устаешь.

Говорил он медленно. Лиззи продолжала писать.

– Правда, мне и правой писать тяжело. Я ведь никогда не умел. Ты, букашка, меня опередила.

– Придумываешь, – проворчала Лиззи. Она еще внимательней посмотрела на свою доску.

– Вовсе нет. Взгляни-ка. – Тень указал на свою доску.

Девочка с подозрением вгляделась в путаницу «V», «М» и «W», стеснившихся на запятнанной мелом доске.

– Три! – воскликнула она.

– Что – три?

– Разные буквы.

– Вот эти разве не похожи на «W»?

– Не все. Вон те похожи. – Она ткнула в них указательным пальцем. Ее рука больше не дрожала.

– А вот эта? – Он показал на «М». – Гляди, только повернуть нужно. Поставь вертикально доску, так будет лучше видно.

Лиззи послушалась. Она с удивлением взглянула на букву. Затем сдвинула бровки.

– Сейчас подумаю, – заявила она.

Джо подождал. Слышно было, как за окном квакают жабы.

– Понятно! – Лиззи восторженно улыбнулась щербатой улыбкой. – Те, что ты раньше писал не так, теперь написаны правильно. А то, что раньше было правильно, сейчас не получилось. Только «W» у тебя получилось. Или «М», неважно.

Джо хмыкнул и почесал нос. Лиззи испытующе поглядела на него. В глазах Джо зажглись озорные искорки.

– Да! Вы правы, мисс. Так оно и есть.

Девочка засияла. С лукавым видом она потянула его за рукав.

– Да, если не перевертываться на голову. – Лиззи хихикнула.

Джо с любовью наблюдал за ней. Он никогда не задумывался, почему так привязан к этому ребенку. Ее бледное, испуганное личико тронуло его при первой же встрече. Он был рад, что девочка привязывается к нему все сильней и сильней. Ведь она, безо всякой причины, боялась обоих братьев и мать. Ее страх перед Джулией был ему понятен, он и сам ее побаивался.

– Мистер Симмонс?

– Что малышка?

– Отчего Пинни на меня сердится?

– Он сердится не на тебя, а на янки, который отстрелил ему руку. Теперь ему надо учиться все делать заново. И не только писать, но и есть, одеваться, перелистывать страницы в газете.

– Зато он умеет читать.

– Да. Для этого руки не нужны.

– А ты умеешь читать?

– Нет. Надеюсь, что ты меня научишь.

– Я? Что за глупости! Я сама не умею читать. Только книжки с картинками, потому что по ним я сочиняю истории.

Лиззи почти все время проводила в тенистом уголке веранды, листая книжки с картинками, которые презрительно забросил Стюарт. Медвежонок, поблескивая глазками, сидел у нее на коленях. Он внимательно прислушивался к тому, что Лиззи «читала» ему негромким голосом.

– Скоро ты пойдешь в школу. Там тебя научат читать, а ты научишь меня.

– Да. Ты и вправду этого хочешь?

– Буду очень тебе признателен.

– Хорошо! – Она захлопала в ладоши. – Мы будем так играть: я учительница, а ты и мишка ученики. Я буду ставить вас в угол. Учителя всегда так поступают. – Лиззи хитро улыбнулась.

Джо притворился испуганным. Девочка прыснула со смеху. Вдруг лицо ее потемнело:

– Мистер Симмонс?

– Да?

– Мне не очень-то хочется в школу.

– Почему, малышка?

– Там все толпятся. Слишком много народу.

Джо хотелось взять ее худенькую ручку в свою, но он знал, что девочка боится прикосновений. Он осторожно подбирал слова.

– Тебя никто не собирается обижать, Лиззи. Бывает, кто-то толкнет, если не смотрит, куда идет. Никто не хочет, чтобы тебе было больно. – Непохоже было, чтобы он ее убедил. – Я могу рассказать тебе кое-что о взрослых. Каждому приходится делать то, что не хочется. Мне не хотелось ехать в Виргинию. Я очень боялся. Но пришлось. Сейчас все позади. И я рад, что не ожидал увеселительной поездки. И не так уж это было страшно, как мне казалось.

– Ты боялся?

– Ужасно! Каждый чего-то боится.

– Даже Пинни?

Симмонс помрачнел:

– Даже Пинни.

Лиззи вновь задумалась. Джо ждал. Наконец она сказала твердо:

– Он этого не показывает. И я так сделаю. Пойду в школу и не буду показывать, что боюсь.

– Валяй, малышка. У тебя выйдет. Ты добиваешься всего, что задумала.

После долгих колебаний Мэри решила записать Лиззи к миссис Олстон.

– У нее в школе работает француженка, – сказала она. – Правда, я не знаю, из какой она семьи. Сама Элинор из хорошего семейства. Сестра ее бабушки была замужем за одним из Пинкни. В наше время это единственная соломинка, за которую можно ухватиться.

Неделю спустя Мэри восторжествовала над Джулией – школу мадам Тальван закрыли.

– Только вообрази! – воскликнула Мэри в восторженном ужасе. – Генерал Сиклз собственноручно подписал указ. Мадам отказалась принять его дочь, и он закрыл школу. Не знаю, как поступит Каролина Рэгг. Найдется ли у Элинор Олстон место для маленькой Каролины.

У миссис Олстон нашлось место для Каролины. И для дочери Сиклза тоже. Мэри Трэдд в ярости налетела на нее:

– Элинор, я не решаюсь верить тому, что мне сказали. А я-то думала, на вас можно положиться. Как вы позволите этому человеку навязать вам свою дочь? Место ли ей среди чарлстонских девочек? В тот самый день, как она переступит порог вашей школы, я заберу Лиззи.

Элегантная утомленная вдовушка строго взглянула на Мэри:

– Остановитесь и подумайте хотя бы раз в жизни, Мэри. Что бы ни сделали янки, мы не имеем права распространять войну на детей.

Мэри пыталась возражать, но миссис Олстон урезонила ее:

– Если хотите, я могу вычеркнуть Лиззи.

Мэри отступила. Придя домой, она процитировала миссис Олстон, как если бы это были ее собственные слова:

– Мы не должны воевать с детьми. Только янки способны сжечь Колумбию. Бедная мадам Тальван, где уж ей понять. Ведь она не из Чарлстона.

– Ровно с шести часов пополудни, – прокомментировала Джулия.

Мэри притворилась, что не слышит. Она отправилась к Софи поговорить насчет платьев для девочки. Если нельзя еще раз выпустить подол, придется перешить несколько старых платьев Мэри. Школа открывается первого октября, осталась всего неделя.

– Ослы! – Пинкни скомкал газету.

– Без крайностей, – пробормотала Джулия, не отрываясь от шитья.

– Что случилось, Пинни?

– Политика, мама. Тебе это не интересно.

– О-о… – Мэри удовлетворил его ответ. – Прости, дорогой. Почему бы тебе не поговорить об этом с Эндрю? Вы, мужчины, хорошо разбираетесь в таких вещах.

Пинкни раздражало ее непрестанное воркование. Он вышел из комнаты. Джо, выждав минут пять, присоединился к нему на веранде.

– Покурим, капитан?

Пинкни, пробормотав слова благодарности, взял сигару.

– Ты уже знаешь, что произошло? Они погубят нас. Симмонсу все было известно заранее. Ему довелось услышать разговор тех, кто имел отношение к делу. Военное правительство позволило открыться местным органам законодательной власти. Туда входили уроженцы Южной Каролины. В газете сообщалось об их деятельности. Помпезные политиканы, они выпустили ряд законов – так называемый Кодекс для черных, – в коих отменялись все законы, за которые голосовали негры, и учреждались раздельные избирательные округа и правила голосования для белых и черных.

– Ты понимаешь, Тень, что может за этим последовать?

– Новая заварушка в Колумбии. И уроженцами Южной Каролины будут считаться только черные. Из отеля побегут постояльцы. Они всю неделю пакуют чемоданы.

Его предсказания, как всегда, оправдались. Через неделю Джеймса Орра, ведающего в правительстве поставками, заменил армейский полковник. На конец октября были назначены новые выборы. Новое правительство на две трети состояло из негров. Большинство белых прежде работали в Бюро Освобождения. Начались радикальные перемены.

Военное правительство рассылало свои бланки в тонких желтых конвертах. В первый понедельник ноября группы военных маршировали по улицам. Остановившись у какого-нибудь дома, солдаты вставали по стойке смирно. Офицеры вручали хозяевам канареечно-желтого цвета конверт, в который были вложены «Объявление о налоге на собственность» и «Размеры налогов». Чарлстонцы обязаны были уплатить налог до конца месяца.

Во вторник появились спекулянты. Они стучались в дверь, а если хозяев не было дома, оставляли записку. С улицы доносились их громкие крики. Они обещали позаботиться о вдовах, сиротах, раненых. Предлагали хозяевам продать дом за сто, двести, пятьсот долларов. Тогда вас освободят от налогов, заявляли они, как не имеющих собственности.

– Стервятники! – фыркнула Джулия. – Умеют выбрать жертву. Они чувствуют слабых, таких, как Сусанна Эдисон, вдова с тремя детьми. Вот увидите, к нам они не осмелятся заглянуть. Я приняла надежные меры против их кошачьего концерта.

– Мы заслужили это, Джулия. Бог наказывает нас за грехи и суетность.

– Не говори чепухи, Мэри. Не то я стукну тебя. Взглянув на сердитое лицо сестры, Мэри вернулась к чтению Книги Иова. Она уже отметила несколько мест, о которых хотела поговорить с доктором Эдвардсом.

Джулия пошла разыскивать Пинкни. Может быть, драгуны примут какие-то меры и обуздают крикунов?

Драгуны ничего не могли поделать против крикливых спекулянтов. Но горожане вынуждены были что-то предпринять. В течение месяца повсюду в городе проходили встречи и совещания. Тех, кто был испуган и растерялся, утешали друзья, обладавшие большей сообразительностью и твердостью духа. Юристы изучали акты, завещания, дарственные. Женщины откладывали вещи, которые можно продать. Люди молились друг за друга – вместе и поодиночке. Нежданная солидарность, высказанная в словах, приносила утешение и надежду на будущее.

Многие избежали краха, отдавая свои наследственные драгоценности Пинкни. Оказавшись в роли посредника, он испытывал горечь, гнев и отчаяние. Но продолжал исполнять отвратительные ему обязанности, относя свертки с драгоценностями Джо и с болью передавая владельцам тоненькие пачки денег. Он мог еще смириться с тем, что дельцы обманывают его друзей, ведь он не был знаком с покупателями, а безликое зло переносится легче. Но его доводила до отчаяния благодарность тех, кто отдавал в его руки свое состояние. Все, что он мог для них сделать, – постараться, чтобы их обманули как можно меньше. Сердце Пинкни готово было разорваться от стоической любезности чарлстонских дам, которые благодарили его так, будто он дарил им драгоценности, а не отбирал их.

Несмотря на горестные события, Пинкни не прекращал свои ежедневные визиты к Лавинии. Девушка весело болтала о достижениях маленького Эндрю, о ближайшем «голодном» вечере, о блестящей идее Люси перешить свое платье для Лавинии, сплетничала об общих друзьях и их успехах в сердечных делах. Ее злила рассеянность Пинкни. Весь день она прихорашивается, чтобы ему понравиться, и думает о том, как развлечь его. Когда наконец он извинялся, уходя к Эндрю, Лавиния, хотя и сердилась, испытывала облегчение.

Быть помолвленной не так легко, как казалось. И все же она могла считать себя счастливицей. У многих окружающих ее девушек был теперь усталый, покорный взгляд. Они уже примирились с тем, что никогда не выйдут замуж, – не хватало женихов, считая даже тех, кого искалечила война. А насчет Майкла Джонсона она не ошибалась. Он сделал предложение Саре Лесли. Пинкни оставался единственным, на кого она могла рассчитывать. Придется уж потерпеть. Пусть Эндрю возится с его меланхолией. Ей нет до этого дела.

В отличие от Лавинии, Эндрю был молчалив. Мужчины пили, пока не пустел графин или пока Эндрю не засыпал. А засыпал он обычно прежде, чем кончалось виски. И Пинкни отправлялся домой, чтобы лечь в постель и долгие часы, глядя во тьму, мучиться от бессонницы.

Но к счастью, декабрь миновал. Еще немного – и Пинкни не выдержал бы. Однако с уплатой налогов было покончено. Прекратились выселения, и оставшиеся без крова пристроились у родственников. Чарлстон пережил и это потрясение, как до того он восставал из пепла пожарищ, из-под обломков после урагана, после опустошительных эпидемий, осады индейцев или испанцев в былые времена и англичан – дважды за сорок лет. Первого декабря «голодный» вечер был многолюдней, чем обычно. Танцевали до наступления ночи, презрев и комендантский час, и учредившее его правительство.