– А что слышно насчет его положения в научном мире? По слухам, идеи Джонатана подверглись разрушительной критике со стороны академиков?

– Похоже, что так. Он полностью утратил научный авторитет. Без преувеличения можно сказать, что его порвали на мелкие кусочки. Теперь все считают его богатым любителем, увлекшимся от безделья наукой и наломавшим там дров своими безумными идеями. Теперь даже его бывшие преподаватели в Кембридже старательно открещиваются от него.

– Лицемеры! – с горечью произнесла Сесили, грустными глазами смотря на воду. – Несчастный Джон! Как, должно быть, ему больно и обидно до слез слышать, какую ерунду болтают о нем.

– Напротив, я думаю, что Джонатан как раз рад тому, что о нем болтают. Теперь, как мне кажется, все опасности позади, и он может спокойно жить, ни о чем не волнуясь.

– А что слышно о Бертраме и Лавинии? – вдруг оживилась Сесили. – У них хватило ума держать язык за зубами?

– О да, вполне. Если они проговорятся, что им было известно о том, что Джонатан жив, им придется объяснять, по какому праву они унаследовали и графский титул, и все состояние. Джонатан обещал выплачивать им щедрую пенсию, при условии что Лавиния вернет все полученные ею деньги, вырученные в результате ее сомнительных денежных махинаций.

– О, я сильно сомневаюсь в том, чтобы Лавиния выполнила это условие. Жадность ее погубит. Интересно, как и кому она собиралась продать мое ожерелье.

– Веришь ли, но я собирался сообщить тебе о Джонатане, как только он позволил бы, – обронил Рэнд.

– Может быть, – промолвила Сесили. – Но разве я могу тебя винить за соблюдение тайны? Пожалуй, тут тебя не в чем упрекнуть.

У нее задрожали губы. Глубоко вздохнув, чтобы взять себя в руки, она продолжила:

– Но ты утаил от меня правду, а вот это мне уже трудно тебе простить.

Рэнд вскинул вверх руку, словно пытаясь оправдаться. Ему не хотелось выслушивать обвинения, хотелось только, чтобы она вернулась к нему.

– Да, я струсил, – повинился Рэнд. – Я так сильно хотел жениться на тебе, и когда моя мечта исполнилась, вдруг все это случилось. Когда ты дала свое согласие, я опьянел от радости. Но рассказать тебе о Джонатане я не решался, чтобы не давать тебе повода для отказа.

– Ты все решил за меня. Ты лишил меня возможности выбора. Одним словом, ты манипулировал мной.

– Да, я виноват перед тобой. Пожалуйста, прости меня. Только знай: все, что бы я ни делал, делал из любви к тебе. Надеюсь, это хоть отчасти смягчит мою вину. – Он ласково взял ее за руки. – Сесили, мне бы очень хотелось начать все сначала. Ради этого я готов на все, исполнить любое твое желание, ухаживать за тобой так, как будто ничего не было, ни Норланда, ни свадьбы, ни Джонатана. Только ты и я, и больше никого. И никакой больше лжи, никакого обмана.

– В этом нет необходимости. – Она бросила остаток прутика в воду и сошла вниз с мостика. – На радость и горе, помнишь слова клятвы при бракосочетании, мы связаны навеки. Я не собираюсь требовать от тебя, чтобы ты прыгал возле меня, как дрессированная собачка. Это унизительно как для тебя, так и для меня.

Ашборн понял, к чему клонит Сесили. Точно так же она вела себя с Норландом: отчужденно, холодно, держась на расстоянии.

– Нет!

Его резкий крик остановил ее, Сесили удивленно приподняла брови.

– Нет! – опять крикнул он. – Я не позволю тебе держаться от меня на почтительном расстоянии.

– На расстоянии? – Сесили невинно закатила глаза и сделала рукой жест, как бы отметая его вздорное утверждение. – Что за нелепость? При чем здесь я, ведь ты даже не поцеловал меня.

В ее голосе слышались насмешка, веселый укор – она явно дразнила его. Только круглый идиот не поддался бы на такую откровенную провокацию.

– Поцелуй? – выдохнул Рэнд. – Конечно, я тебя поцелую.

И он поцеловал ее. Этим поцелуем он постарался передать ей все свои чувства, свою любовь и свое сердце.

– Я люблю тебя, Сесили. Да, я ошибся, – он тяжело вздохнул. – В будущем, вероятно, будут и другие ошибки: ни я, ни ты, мы оба не застрахованы от них. Так бывает всегда, когда два человека с сильной волей и тонким умом любят друг друга. В будущем мы будем ссориться и мириться, ошибаться и просить прощения. Молю тебя лишь об одном: не оставляй меня.

– Оставить тебя, Рэнд? Разве кто-нибудь хоть словом обмолвился об этом?

«Что-то не так», – промелькнуло в голове Рэнда. Он мягко подхватил ее и положил на траву, а сам опустился рядом.

Сесили легко оттолкнула его:

– Только не здесь. В кровати будет намного удобнее.

Он оскалился, как хищный зверь, почуявший добычу:

– Нет, моя дорогая Сесили, более удобного места нам не найти.

Он схватил ее за руки и прижал к земле. Наклонившись над ней, он увидел в ее глазах огонь желания. Ее губы раскрылись, и он впился в них с новой силой. Оторвавшись от ее рта, он окинул ее всю страстным любящим вглядом.

– Я люблю тебя, Рэнд, – уверенно и спокойно сказала Сесили. – Только впредь не надо так бесцеремонно поступать со мной. В противном случае ты горько пожалеешь об этом.

– Пусть так, только не оставляй меня. – Он целовал ее в щеки, шею, грудь.

– Хорошо, – простонала она, – никогда не оставлю тебя.

С его души словно свалился камень. Ему ведь тоже немало досталось, сколько он пережил и перестрадал за эти последние недели.

– Ах, Сесили, если бы ты знала, как много я передумал за это время.

Она тихо заплакала.

– Рэнд, милый, я так обиделась и разозлилась на тебя за то, что ты скрывал от меня правду о Джонатане. Но, как я ни старалась, не могла перестать любить тебя. Теперь, когда ты рядом со мной, все остальное не имеет никакого значения.

Она ласково обхватила его лицо руками.

– Наша любовь превыше всего, превыше всяческих обид и страхов.

И она, и он знали, что это правда. Застонав от вожделения, Рэнд принялся целовать ее восхитительную округлую грудь. Крепко обняв ее, он перекатился на спину и посадил ее сверху на себя. Она обхватила его ногами. Рэнд глядел на ее лицо, такое любимое и хорошо знакомое, сейчас полное решимости и страсти, легкий оттенок проказливости придавал ему невыразимое очарование. Боже, ради этой женщины он был готов на все.

Он позволил ей делать с ним все, что ей хотелось. И Сесили не подвела, более чем оправдала его ожидания. Она целовала его везде, где только можно было целовать мужчину, скакала на нем верхом, сжимая бока длинными стройными ногами, обнимала его, наступала и отступала, напрягалась и поддавалась, она была божественно прекрасна.

– Я люблю тебя, Рэнд, – стонала она. – Пусть будет то, что будет.

Он верил ей, невозможно было не поверить, не поддаться ее страсти. И это было восхитительно.

Эпилог

– Никогда не видел столько Уэструдеров сразу в одном месте, – прошептал герцог Ашборн на ухо жене. – Это не званый вечер, а семейное сборище. Просто верх неприличия.

– Перестань издеваться, – весело отозвалась Сесили, еще плотнее взяв его под руку. – Я по твоим глазам вижу, как тебе нравится эта семья, что нас так много и что мы так дружны.

Спорить было бесполезно, она была целиком и полностью права. Рэнд не скрывал своей радости и удовлетворения. Они стояли настолько близко друг к другу, в их позах было столько откровенной интимной нежности, что в другом месте у кого угодно это вызвало бы косые взгляды, но только не у Уэструдеров. Розамунда, леди Трегарт, просто сияла от удовольствия, когда смотрела на них.

– Теперь ты один из нас, – радостно подтвердила Сесили то, что было очевидно и так. – Даже Ксавье, виконт Лидгейт, относится к тебе терпимо, а это уже говорит о многом.

– Неужели? – искренне удивился Рэнд. – Не далее как вчера он грозился вышибить из меня дух.

– Вот видишь, – обрадовалась Сесили. – Если Ксавье хочет подраться с тобой, то это самый верный признак, что он тебя полюбил. Вот так же он когда-то поставил синяк под глаз Гриффину. Как это ни удивительно, но после того случая они стали закадычными друзьями.

– Неужели синяк? – Удивление Рэнда сразу подпрыгнуло на несколько градусов. Надо было обладать незаурядной смелостью, чтобы вступить в драку с таким гигантом, как граф Трегарт. Нет, Рэнд не считал Ксавье трусом, но виконт Лидгейт, всегда модно одетый, с тщательно завитыми волосами удивительно красивого золотистого цвета, очень похожего на цвет золотой гинеи, выглядел как заправский франтоватый хлыщ, если бы не одно «но»: Рэнд видел его на ринге в спортивном клубе Джексона.

– А из-за чего они подрались?

Сесили пожала плечами:

– Ксавье не понравилось то, как был одет Гриффин, а тот, как говорят, еще подлил масло в огонь, обозвав Лидгейта денди.

– М-да, действительно страшное оскорбление, – рассмеялся Ашборн. – Боже мой, Сесили, в какую семью ты меня привела?

У Сесили перехватило дыхание. Это был момент удивительно теплого, душевного единения, не имевшего ничего общего с любовной страстью. Она боялась утратить свою независимость, а вместо этого Рэнд сам угодил в ее сети, в сети Уэструдеров, став членом их семьи.

Она с радостью смотрела на то, как Джейн, недавно разрешившаяся от бремени, всучила младенца в руки Джонатана, невзирая на все его уверения, что он неуклюжий осел и обязательно уронит ребенка.

Джонатан меньше всего был похож на осла. Его возвращение в высший свет вызвало настоящий фурор. Высокий, элегантный, с романтической бледностью в лице, он сводил с ума почти всех светских красавиц.

Судя по его виду, утрата авторитета в научном мире уже перестала так сильно его огорчать. Тем не менее рана была очень глубока для того, чтобы затянуться, ему понадобится еще немало времени, чтобы все забыть. Однако Сесили, как нежная и заботливая сестра, не сомневалась в благополучном исходе, особенно под присмотром таких опытных врачей, как герцог Монфор и герцог Ашборн. Их влияние в свете, глубокое понимание человеческой природы, проницательность и тактичность должны были стать превосходными лекарственными средствами, но самым сильным действием из всех препаратов была любовь. А Джонатан был окружен ею.

– Как ты думаешь, дорогой, Джонатан будет счастлив?

– Не волнуйся, моя любовь, все будет хорошо. Надо дать ему время. Пусть осмотрится, привыкнет. Все образуется.

– Да, да, я тоже так считаю. Тем не менее меня продолжает мучить мысль, как бы он не совершил какой-нибудь опрометчивый поступок. Совершенно безрассудный, понимаешь?

– Понимаю, любимая. Не бойся, я буду присматривать за ним.

– Уф, как приятно это слышать, – вздохнула Сесили. – Как будто гора свалилась с плеч.

– Нет ли, любимая, еще чего-нибудь, что волновало бы тебя? – Задавая этот вопрос, Рэнд предугадывал ответ.

Она помотала головой:

– Когда ты рядом, мне вообще не о чем беспокоиться. Ты будоражишь, волнуешь мои чувства, но это совсем другие чувства, не имеющие ничего общего с настоящей тревогой или волнением. Ты вызываешь у меня горячее желание поделиться своими переживаниями, своим счастьем и радостью. Мне даже трудно вообразить, как можно жить без тебя. Каким унылым, мрачным и пустым будет выглядеть мир, если тебя не будет рядом со мной.

От захлестнувших его эмоций комок подступил к горлу, и у него перехватило дыхание. Рэнд нежно обнял Сесили и на глазах у всех поцеловал ее под одобрительные крики, гул и дружный свист членов его новой семьи.

– Я люблю тебя, – не обращая ни на что внимание, прошептал он.

– Мой самый дорогой, мой самый любимый герцог, – с сияющими от счастья глазами промолвила Сесили, – я тоже люблю тебя.